Сигизмунд: Вечный крестоносец

ТРИУМФ

Над плато взошло солнце, меняя цвет теней с полночно-синего на пурпур кровоподтёков на коже. Поверхность планеты залило бледно-золотым. Высоко в светлеющем небе мерцали мнимые звёзды — корабли, перемещённые на низкую орбиту с высокой.

Сигизмунд наблюдал за тем, как меняется свет. Отсюда, с высокого балкона сбоку от Императорского Помоста, мир внизу был таким обнажённым… посадочные модули и боевые машины казались крошечными, а отдельные фигуры было и вовсе не разглядеть, если они не двигались в группах, — но даже тогда оставались едва различимыми. Здесь находились армии, которые однажды завоевали Галактику и имели возможность повторить этот подвиг: Пожиратели Миров, Тысяча Сынов, Несущие Слово, Лунные Волки, Кровавые Ангелы, Белые Шрамы, Дети Императора, Гвардия Смерти — все на пике своего могущества. Рядом блистали легионы титанов, династии рыцарей, крестоносные воинства, когорты трибутов и боевые порядки легатов — несметные армии уходили всё дальше и дальше за горизонт по обе стороны от гигантской триумфальной дороги под Императорским Помостом, который одинокой горой возвышался над выровненной поверхностью мира.

Улланор, место величайшей славы. Именно здесь Император сокрушил опаснейшую из орочьих империй. В ознаменование этого триумфа, сравнения с которым заслуживали лишь немногие другие, и назначили празднование. Здесь присутствовали представители каждого из Легионес Астартес. Девять примархов должны были встать подле Императора, дабы принять парад армий, марширующих по созданной из горного камня аллее. Сама подготовка к триумфу представляла собой подвиг инженерии и логистики, достойный величайшей из кампаний Империума. Она стала отпечатком воли человека во вселенной.

Сигизмунд услышал гул силовой брони, затем щелчок и жужжание аугментированной поступи, но не обернулся.

— Прекрасный вид, — произнёс голос рядом. Сигизмунд оглянулся влево и увидел фигуру в жёлтом доспехе и отороченном мехом ледяного льва плаще хускарлов Рогала Дорна. Космодесантник стоял, прислонившись к балюстраде. Его лицо, отмеченное временем и множеством шрамов, обрамляла седая борода. На лбу над левым глазом красовались три гагатовых штифта, заработанные за долгие годы службы. Сигизмунд кивнул ему.

— Магистр Архам.

— Первый капитан Сигизмунд.

— Он послал за мной?

Архам покачал головой.

— Пока нет.

Сигизмунд кивнул, и снова повисла тишина.

Позже они придут сюда снова — в составе почётного караула Рогала Дорна, когда примарх Седьмого поднимется на помост вместе с братьями-примархами. Это было одним из запланированных событий триумфа, однако прошлой ночью Император зачем-то вызвал Дорна к Себе. В ту ночь Сигизмунд сопровождал отца к Императорскому Помосту и ждал, пока наступит день. Он понятия не имел, что происходит за дверями палат совета; а Архам если и знал, то не подал виду. Эта встреча казалась Сигизмунду тайной, будто основные события Улланорского триумфа происходили за кулисами церемоний и зрелищ.

Поднявшийся ветер трепал в ночи канаты, удерживающие на месте свернутые знамёна. В нос ударила пыль.

— Ты из-за чего-то беспокоишься, брат? — спросил наконец Архам.

Сигизмунд оглянулся на главу телохранителей Дорна, встретившись с его твёрдым взглядом. Многие из Седьмого видели в магистре хускарлов старую, выветренную скалу, несгибаемое сердце легиона, которым Дорн принял командование десятилетия назад. На самом деле Архам служил немногим дольше Сигизмунда, но именно он был одним из Первых, кто стал Имперскими Кулаками, когда Рогал Дорн принял командование легионом. Много десятилетий он нёс эту честь и долг как настоящий ветеран, как воин, который многое повидал и свершил, а понял ещё больше. Сигизмунд знал его много лет, сражался с ним плечом к плечу; Храмовник испытывал к нему безграничное уважение, но они никогда не были по-настоящему близки. В Архаме таилось что-то безмолвное, что-то слишком холодное; он был словно скала, способная выдержать всё, но служащая лишь наковальней для удара молота.

— Такова точка зрения истории, — сказал Сигизмунд, кивая на открывающийся вид.

— М? Истории?

— Вот какими нас видит будущее, — начал Сигизмунд. — Так оно видит всё, частью чего мы когда-то были. С этой точки зрения не бывает ничего значительного, не существует ни отдельных совершённых кем-то поступков, ни личностей. Там, внизу, герои — и будущие, и уже изменившие ход жизни человечества. Их сотни, тысячи, но я не вижу их лиц и не знаю их имён. «Мощь Империума», — вот что об этом вспомнят позже, но не имена и жизни героев: их смоет время и масштабы происходящих изменений.

— Ты волнуешься о нашем наследии? — поинтересовался Архам.

— Нет, — спокойно ответил Сигизмунд. — Всех нас забудут, брат. Чему быть, того не миновать. Речь совсем не о памяти и наследии — речь о переменах. Вот почему мы здесь. Вот почему наш лорд отец разговаривает с Императором наедине. Речь о том, чтобы провести черту во времени, отделить прошлое от будущего. До и после Улланора — вот как всё будет.

Архам молча кивнул.

— Ты прав, но я не вижу причин для меланхолии.

Сигизмунд моргнул, и в это мгновение у него перед глазами всплыли маски мёртвых жестоких королей и красные глаза смерти — Севатара, ухмыляющегося сквозь окровавленные зубы.

— Что такого произошло, чтобы размышлять о событиях недавних лет, будто о другой эпохе?

Архам собирался было ответить, но внезапно выпрямился и развернулся — Рогал Дорн вышел из сводчатого прохода на балкон. Его лицо оставалось таким же твердым и непроницаемым, как и всегда, однако Сигизмунду показалось, что он заметил в глазах отца мерцание, словно за каменной оболочкой у примарха в пламени его сознания сгорало что-то огромное.

— Сыновья мои, — обратился Дорн к легионерам, встав рядом с ними. Его взгляд устремился вверх, к небу, а затем — на плато, где поднимался дым от выхлопных газов и костров. Одна часть войск и техники продолжала движение, другая же притихла в ночном ожидании. Примарх долго молчал. Сигизмунд заметил, как он сжал кулак и постучал костяшками пальцев по мрамору. Затем его лорд отец наклонил голову, пару мгновений поглядел вдаль и развернулся.

— Император поставил нам особую цель? — спросил Сигизмунд. Дорн окинул сына-Храмовника взглядом.

— Цель... — неспешно повторил Дорн. — Сегодня всему будет дана новая цель. Всему. — Он покачал головой. — Кое-что ты узнаешь достаточно скоро, остальное — чуть позже.

— Всё ли в порядке, повелитель? — спросил Архам.

Дорн посмотрел на магистра своих хускарлов — и улыбнулся, хотя в глазах его скрывалась ледяная грусть.

— Всё идёт в соответствии со своим порядком, — ответил Дорн; казалось, он встрепенулся. — Нужно подготовиться к Триумфу, а когда закончим, я хочу поговорить со старшим командным составом моих сыновей, которые присутствуют здесь: Йоннадом, Камба-Диасом, Эфридом и вами двумя. Также будут Ранн и Поллукс. — Он посмотрел на Сигизмунда. — С тобой, как я полагаю, будет и Борей.

Сигизмунд, щурясь в раздумьях, кивнул.

— Предстоит общий сбор. Значит, нас ждёт кардинальное изменение приказов.

— Скажи честно: ты и впрямь считаешь, что я поделюсь с вами содержанием своей предстоящей речи?

Сигизмунд пожал плечами.

— Ну, у нас хотя бы был шанс, — ответил он.

Дорн рассмеялся — его хохот прорезал утренний воздух коротким лающим шумом. Он положил ладонь Сигизмунду на наплечник.

— Спасибо тебе, сын мой, — сказал он. — По правде, думается мне, Галактика больше не увидит дня, подобного этому. Это великий день, воистину великий. Ты и сам всё увидишь и поймёшь. И я благодарен, что мы вместе встречаем его зарю.

Сигизмунд склонил голову. Дорн оглянул просторы Улланора, затем кратко кивнул, будто приняв чей-то ответ, слышный только ему, и отвернулся от света восходящего солнца.

Воздух дрожал от земли до небес. В пяти километрах от Помоста при свете солнца двигатели десятков тысяч танков выдыхали чёрный смог. Сигизмунд слышал их нарастающий гул — подразделение за подразделением боевые машины добавляли свое рычание к общему хору.

Вместе с тысячей Имперских Кулаков он стоял в шеренге у подножия Помоста. Рядом выстроилась сотня его Храмовников; крестоносные сюрко развевались на ветру, который трепал знамена над головами. Следующими красовались подразделения хускарлов, затем — терминаторы штурмовых батальонов Камнедробителей и выставившие перед собой щиты элитные воины штурмовых подразделений Ранна. За ними ждали силы девяти легионов Космодесанта — почётная гвардия каждого из присутствующих примархов, избранная стоять перед Самим Императором и Его сыновьями, а также во главе последующего за церемонией парада.

С края Помоста начали падать золотые лепестки. Из горловин серебряных горнов, каждый размером с гаубицу, вырвались фанфары; дыхание огромных компрессоров подпитывало звенящие ноты, их торжественный грохот опускался вниз по мраморной горе. Затем один за другим на балконе появились примархи. Хотя все они находились на высоте сотен метров над землёй, каждый из сыновей Императора сиял собственным светом, притягивая к себе внимание подобно путеводным звёздам, вокруг которых, казалось, изгибались сами небеса.

Лоргар смиренно стоял на коленях; с безмятежным лицом он глядел сверху вниз на собравшиеся воинства. За плечом Сангвиния блистал Фулгрим — словно герой древних мифов и ангел прежнего рая сошли с небес на землю. Затем Хан и Ангрон — свирепость и непокорность эхом отдавались между ними, точно гром, звенящий меж двумя скалами. Присутствие Магнуса, меднокожего гиганта, ощущалось подобно молнии, застывшей в миг удара. Мортарион — тень, вырезанная в сиянии его братьев. Следом сверкал золотом Рогал Дорн. Он шёл на шаг впереди Гора с накинутой поверх его жемчужно-белого доспеха волчьей шкурой; лицо у повелителя Лунных Волков было напряжённым. Оба полубога шагали в гармонии, будто их движения в этот момент синхронизировались ради единой цели: оба непреклонные, безжалостные, неимоверно сильные — сияние и мощь Империума, отлитые из металла и вырезанные из плоти.

Сигизмунд почувствовал, как дыхание замерло в груди, а сердца забились в такт фанфарам. Он чувствовал себя одновременно и умалённым, и возвышенным; в этот момент он осознал себя частью чего-то большего, нежели он-прежний, — чего-то реального и вечного. Он поднёс кулак к груди и услышал эхо отклика девяти тысяч глоток, когда легионеры перед Помостом отдали честь своим отцам.

И вот в поле зрения появилась последняя фигура. Девять примархов обернулись одновременно, хотя до этого момента каждый был занят собственными делами. Поле зрения Сигизмунда заполнил этот единственный силуэт: золото, свет, пламя и тень, молния и шторм, рождающееся светило, заставляющее тускнеть звёзды примархов. Все звуки и ощущения отошли на задний план, всё стало подвластно времени, что текло из сияющего золотом источника. Сигизмунд стоял на коленях. Мир стоял на коленях. Рёв горнов сменился тишиной. Он не ощущал ничего, кроме ветра, несущего пыль на его доспехи.