Сигизмунд: Вечный крестоносец

ХРАМ

Сигизмунду преградили путь в первую же ночь, когда он пришёл в Храм. Перед дверью стоял Храмовник. Он был высоким, даже для космического десантника, смуглым, без волос и татуировок, с серо-зелёными глазами цвета грозового океана. На его плече покоился огромный меч, клинок которого почти не уступал ему по высоте. Доспехи были угольно-чёрными и полированными, янтарными.

— Я хочу пройти внутрь, — сказал Сигизмунд.

— Кто ты такой, чтобы входить в это место?

— Я — Сигизмунд, воин Седьмого легиона.

— Ты принёс свои клятвы. Путь для тебя закрыт.

Сигизмунд опустился на колени. Он оставался в таком положении двенадцать часов, молчаливый, неподвижный, пока «Фаланга» миновала ночной цикл. С тех пор каждый цикл ночи он приходил, ждал и слушал медленный голос корабля и биение своих сердец. Когда звучал колокол к началу каждого дня, он покидал порог и возвращался к мечу.

— Ты хочешь проиграть? — спросил Аппий.

Сигизмунд посмотрел на него с того места, где упал на пепел тренировочного поля. Наконечник копья мастера оружия был у его шеи, остриё касалось кожи так же нежно, как подушечка пальца. Аппий смотрел на него сверху вниз, спокойно, терпеливо, ожидая.

— Я хочу стать братом Храма, — ответил Сигизмунд.

Аппий выгнул бровь, затем убрал копьё от шеи Сигизмунда и прошёл через тренировочный круг к стойке с оружием на стене.

Сигизмунд встал. Серая зола с пола прилипла к его нательнику и тунике. Он переступил с ноги на ногу и изменил положение посоха так, чтобы быть готовым к удару. Он позволил рукам привыкнуть к нему, мысли нашли отголосок его веса. Даже всего за два дня занятий с Аппием он понял, что малейшие детали имеют значение. Если вы взяли оружие, вы должны были готовы владеть им, и готовность означала не просто держать его; она означала, что вы соответствовали природе оружия в мышцах, мыслях и воле.

Аппий вернул копьё на стойку, затем посмотрел на ряд оружия. Здесь были мечи и клинки всех видов, древковое оружие, булавы, моргенштерны, молоты с клювовидными наконечниками, баклеры, полущиты и приспособления, сочетавшие острые края и наконечники так, как Сигизмунд никогда раньше не видел. Рука Аппия перемещалась между оружием по очереди, останавливаясь, чтобы положить палец на лезвие или рукоять. Выражение его лица было расслабленным, глаза сосредоточены на том, что находилось перед ним, как будто каждое оружие было единственным, что существовало во вселенной. Чёрный нательник скрывал его фигуру под серовато-белым табардом. На щеке красовалась выцветшая татуировка с изображением хищника и молнии, оставшаяся с тех времён, когда Имперские Кулаки были немногочисленным легионом, а войны, которые они вели, проходили под светом солнца Терры. Его волосы и борода были серыми, как кремень, как грозовые тучи, как пепел, покрывавший тренировочный пол, который был его королевством.

— Ты веришь, что умрёшь в бою? — спросил Аппий. Его голос был спокойным, как будто он спрашивал мнение Сигизмунда о балансе нового клинка.

— В конце концов, все умирают.

Аппий рассмеялся.

— Верно, — сказал он, и его рука замерла над двуручной булавой. Плоть вокруг пальцев лоснилась от рубцовой ткани. — Верно... — Его пальцы постукивали по булаве. — Но я спросил, веришь ли ты, что умрёшь в бою.

— Мы воины, — сказал Сигизмунд. — Если мы боимся умереть в бою, значит, мы проиграли.

Аппий снял булаву со стойки и повернулся.

— Повторяю, я не спрашивал, боишься ли ты смерти. Я знаю, что не боишься. — Он протянул булаву Сигизмунду. — Держи.

Сигизмунд отложил посох и взял протянутую булаву. Её вес навалился на пальцы, как только он взял ей. Аппий заметил это и коротко улыбнулся, повернувшись к стойке и взяв себе гладий с широким лезвием и кинжал пугио.

— Голова зверя, которого ты держишь, это звёздное железо, обёрнутое вокруг куска необработанного адамантия. Тяжёлый. Достаточно тяжёлый, чтобы заставить тебя замедлиться, если ты не подчинишься его природе.

Аппий бросился вперёд. Сигизмунд просчитал удар, отступил назад и взмахнул булавой вверх и вниз. Аппий поднял гладий в быстром парировании, которое никак не могло остановить опускавшуюся булаву. Клинок коснулся навершия булавы, и Аппий повернул рукоять, когда два оружия соприкоснулись. Булава скользнула вдоль лезвия, как капля воды, скатившаяся по стеблю травы, и теперь вес тянул её вниз и мимо Аппия, который направил кинжал в открытый бок Сигизмунда. Сигизмунд, поворачиваясь, отдёрнул булаву и почувствовал, как лезвие полоснуло его по рёбрам, прокусив нательник, и кровь пролилась на пепел.

— Что мы здесь делаем? — спросил Аппий, кружа.

— Мы готовимся к испытанию мечей.

— Нет, — сказал Аппий, бросаясь вперёд, затем поворачивая, чтобы нанести низкий удар гладием. Сигизмунд прочитал первую часть, но был слишком медлителен для второй и понял, что потерял равновесие. В этот момент Аппий приставил кинжал плашмя сзади к шее Сигизмунда и ударил его коленом в живот.

Воины легионов принимали удары, которые могли убить смертных и даже не замечали их, но удар, нанесённый одним из своих, и идеально вовремя… это было совсем другое дело. Сигизмунд ощутил, как от удара его пробрала дрожь. Аппий был уже вне досягаемости, когда выпрямился.

— Остриё и лезвие, защита и ответный удар, ты думаешь, что это всё? — спросил Аппий.

Сигизмунд стоял неподвижно. Танец клинков Аппия вызвал в его сознании сверкающий ритм. Он взвесил булаву, почувствовал, как её тяжесть давит на пальцы, когда он ослабил хватку. Он умел читать ритм мастера. Сейчас начнётся атака, взмах клинка, затем прыжок, а потом выпад…

Сейчас.

Гладий Аппия взметнулся вверх.

Сигизмунд развернулся, когда мышцы Аппия рванулись вперёд. Быстро. Быстро, как вспышка молнии. Быстрота самой смерти. Повернувшись, Сигизмунд взмахнул булавой. Сила и время сошлись воедино. Навершие булавы обрушилось вниз, чтобы сломать Аппию левое плечо и отправить его на пол.

За исключением того, что его там не было. Он был в трёх шагах. Рука, державшая кинжал, взметнулась, в воздухе мелькнуло яркое пятно. Кинжал вонзился острием в мякоть плеча Сигизмунда. Рука онемела. Навершие булавы с глухим стуком врезалось в золу. Острие гладия коснулось его шеи.

— Уступаю, — сказал он.

Лицо Аппия стало мрачным, терпение исчезло из его глаз. Он протянул руку и вытащил кинжал из плеча Сигизмунда. Потекла кровь.

Сигизмунд сохранял невозмутимое выражение лица. Аппий подошёл ближе, не сводя взгляда с Сигизмунда.

— Я знаю тебя, — сказал Аппий, а затем отвернулся, подошёл к стойке с оружием и начал счищать кровь с кинжала. — Я выбрал тебя для этого испытания. Я никогда не видел равного тебе, ни на этом поле, ни во всех местах, где я видел, как сражаются и умирают воины. Ты можешь стать Храмовником, ты можешь стать одним из величайших воинов, которые строят Империум. — Аппий замолчал, внимательно осматривая кинжал. — Но ты проиграешь. Однажды ты обнажишь клинок и встанешь против врагов, и ты посмотришь на них, и в их глазах ты увидишь смерть. Тогда ты пойдёшь им навстречу, и тебе конец.

— Всё заканчивается, и все воины умирают, — сказал Сигизмунд.

— Ты так думаешь?

— Всё, к чему я стремлюсь — это служить Империуму и легиону, — ответил он.

— Нет, — сказал Аппий, и его голос был холоден и твёрд, как лезвие меча. — Ты ищешь смерти. Ты не просто веришь, что умрёшь в бою — ты хочешь этого. — Он отвёл взгляд и покачал головой. — Ты хочешь этого, потому что это выход, выход из всего, что ты видел и видишь в этом мире, единственный способ, которым это может закончиться. Но наши клятвы и долг вечны. Умереть в бою означает, что твой враг выжил. Любой враг, с которым ты сталкиваешься на войне, должен погибнуть от твоей руки. Здесь нет никаких исключений. Победа, вечная победа — это один удар, одно убийство, чтобы ты мог убить следующего, и следующего, и следующего за ним. — Аппий поднял кинжал. — По одному разрезу за раз. Вот как мы создаём вечность — делая следующий разрез.

— Что я должен делать? — наконец спросил Сигизмунд.

Аппий повернулся к стойке с оружием, вернул гладий и кинжал на место и взял двуручный топор.

— Найди правду, и тебе больше ничего не понадобится. — Он быстро рассёк воздух, повернулся к Сигизмунду, кивнул в знак приветствия, поднял топор и сказал: — Ещё раз.

«Фаланга» стояла в гавани космических доков Юпитера. Рои юпитерских кораблестроителей ухаживали за её израненной кожей, в то время как магистры артиллерии и магосы Марса восстанавливали вооружение. Волкитные излучатели ближнего действия, электромагнитные катапульты и плазменные бомбарды будут располагаться рядом с турболазерами и макробатареями. Новое оружие поступило из марсианских кузниц, изготовленное Красными жрецами на основе собранных Имперскими Кулаками стандартных шаблонных конструкций. Это был процесс, на который уйдут месяцы, и пока это происходило, силы Крестового похода, поддерживаемые «Фалангой» и её кораблями, получали припасы: оружие, основные материалы, продовольствие, человеческие ауксилии из солнечных дивизий Имперской Армии и свежих рекрутов, чтобы заменить потерянных в бою легионеров.

Рогал Дорн отправился на совещание со своими братьями-примархами и остальными членами Военного совета, чтобы поприветствовать нового среди них, Льва Эль'Джонсона, в сердце Империума. Прибыла половина фронтовых верховных командующих Крестового похода: Фулгрим, Манус, Жиллиман и великолепный Гор, а также Захалум, Террагааз и даже Морн, сама Матриарх Войны. Нужно было принять решения, возобновить связи и уладить споры. Хотя Крестовый поход шёл уже давно, этот момент ознаменовал переход от его юности и ярости к эпохе зрелости и неумолимого импульса. Со временем история даст собранию название, соответствующее его месту в потоке событий — Первый Солнечный конклав.

Доки и верфи Луны, Юпитера и Сатурна были забиты военными кораблями. Солдаты заполнили места сбора, и половина торговой флотилии системы сновала туда-сюда между планетами и спутниками, перевозя припасы в трюмы голодных флотов. Когда конклав закончится, они снова рассеются к приграничью и отодвинут границы Империума ещё дальше во тьму. С тех пор, как Крестовый поход впервые вышел за пределы Солнечной системы, в круге её звезды не собиралось столько сил.

Историки Великого крестового похода оглядываясь назад, отмечали, что это великое событие было также моментом, когда линейный воин VII Легионес Астартес предстал перед Кругом Клинков, чтобы стать Храмовником легиона. Они видели закономерность — возвышение будущего лидера и чемпиона Великого крестового похода, а также собрание, которое определило курс и характер этого Крестового похода на десятилетия вперёд. По правде говоря, как и многое в истории, значение существует только в ретроспективе — конклав важен для меньшего события, потому что он дал время для проведения испытания, пока потребности войны приостановились.

Всё, что существовало в те дни для Сигизмунда — это его бдение перед дверью Храма и пепел на тренировочном поле. Не было сна, даже тех нескольких часов, которые положены воину легиона. Кроме стоявших перед дверью Храмовников и Аппия, он никого не видел. Это продолжится до тех пор, пока он не встретится со своим испытанием и потерпит неудачу или докажет, что достоин.