Тысяча шагов от входной двери

Глава 14

«Может, ему еще можно как-то помочь?» — подумал Доктор и пошел к Бернарду, но его опередила бойкая девица.

— Мистер Блэк! Мне нужна ваша подпись! — громко воскликнула она. Бернард вздрогнул и открыл глаза. Девица протянула ему какой-то документ и ручку, и он размашисто расписался там, где она показала. — Извините, что я вас отвлекла! Это правда было срочно, — проговорила она намного тише.

— Ничего страшного, Лина, — сказал Бернард абсолютно нормально. — Я уже подготовился. Кстати, вы не могли бы принести мою трость? Я забыл ее в гримерке.

— Конечно, мистер Блэк.

Гримерке? Только в этот момент Доктор понял, что это за здание, в котором были комната с роялями и длинные коридоры без окон. Это был театр, а он и Бернард сейчас находились за кулисами. Доктору стало интересно, и он решил посмотреть, что будет дальше.

Вернулась Лина с массивной медицинской тростью. Опираясь на нее, Бернард с трудом встал, снял кофту (под кофтой на нем была надета чистая и безупречно выглаженная голубая рубашка) и сказал Лине:

— Я готов, можно объявлять.

Она кивнула и махнула кому-то рукой.

— Встречайте! — услышал Доктор такой громкий голос ведущего, что чуть не подпрыгнул от неожиданности. — Бернард Блэк!

Бернард, сильно хромая на правую ногу, пошел к сцене.

Доктор почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо, и обернулся.

— Старший инспектор, э-э-э…, мистер Смит, — проговорил мужчина в зеленом комбинезоне, — может, вам будет удобнее перейти в зрительный зал?

Доктор согласился, ведь торопиться ему было некуда.

По пути к зрительному залу Доктору попалась висящая на стене холла афиша, на которой была фотография Бернарда и надпись: «Стендап-комик Бернард Блэк с новой программой «Можно посмеяться. Нужно подумать». Что такое «стендап», Доктор не знал, но слова «комик» и «Бернард Блэк», стоящие в одном предложении, его очень удивили.

Зрителей собралось много, как он прикинул, тысячи три — три с половиной. Доктор прошел в зал и встал сбоку возле двери, предъявив служащему театра телепатическую бумагу вместо билета.

Бернард сидел на сцене на высоком табурете.

— Как вы, может быть, слышали, — сказал он, показывая на трость, — полгода назад я пытался сбить автобус. У меня не получилось: эти красные двухэтажные штуки в последнее время делают такими крепкими, что мне только удалось разбить ему левый поворотник…

«Бернарда сбил автобус, и он все равно выжил? — поразился Доктор. — Какие же в тот день у него были числа?»

— Знаете, чем дольше люди лежат в травматологии, тем веселее они рассказывают о том, как туда попали. Вот, например, привозят одного — все лицо поцарапано, сломаны обе ключицы и семь ребер, проткнуто легкое. Спросил я его, что с ним случилось, а он: «Не могу сейчас об этом говорить». Возможно, думаю, он — полицейский, который преследовал террориста, догнал, вступил с ним в драку, победил и предотвратил взрыв в «Маркс и Спенсер» на Саутгемптон-роу? А, может, пожарный, на которого упала горящая балка, когда он спасал учеников младшей школы? У человека травмы, видно, что он страдает, и я оставил его в покое. Но! Проходит неделя, и он, потягивая больничную бурду через трубочку, ухохатываясь, рассказывает: «Понимаешь, чувак, один кореш привез мне из Барселоны такую, знаешь, маленькую любительскую тарзанку, и мы с другими корешами решили прыгнуть с ней с моста над нашей местной речушкой. Все привязали, как надо, все вроде проверили, хоть и пьяные были ну просто в стельку! Я и прыгнул». Спрашиваю: «Что, тарзанка оборвалась?» Он, продолжая ржать: «Нет, чувак. Все путем было. Тарзанка была совсем немного длиннее, чем надо, я ударился головой об воду, и меня вырубило». Удивляюсь: «Ничего себе «немного длиннее!» У тебя же все сверху переломано, и лицо расцарапано!». Он ставит стакан на тумбочку и отвечает: «Так это уже потом было. Кореша, хоть и пьяные, но испугались, пригнали грузовик к самой воде, положили меня в кузов и повезли в больницу». Тут он замолкает и ждет моей реакции. Не выдерживаю: «Ну, и что дальше?» Он тянет паузу, тянет и говорит: «Положили меня в кузов, собрались ехать, а… тарзанку забыли отвязать!»

Зрители засмеялись, Доктор, представив эту ситуацию, улыбнулся, а Бернард продолжил:

— А если серьезно, то в больнице мало смешного. Иногда люди там умирают. Не попадайте туда. Не пейте алкогольные напитки, если собираетесь вести машину, пристегивайте ремни безопасности, не ешьте просроченные продукты, не открывайте двери незнакомцам и все такое. Берегите свое время! Оно не бесконечное, да? Люди вообще относятся ко времени слишком легкомысленно. Знаете, иногда кто-нибудь скажет: «У меня сегодня весь день ощущение, что сегодня пятница, хотя сегодня — четверг!», и я считаю, что это настоящая глупость. Вдумайтесь: у человека есть какое-то особенное ощущение пятницы, как будто пятница на этой неделе имеет что-то общее с пятницей на прошлой и пятницей, которая была полгода, год, десять, двадцать, тысячу лет назад. Мы представляем время циклично: тогда была пятница, опять будет пятница, и так будет происходить еще очень долго. Повторяются дни недели, праздники, наши личные даты, и мы этим себя успокаиваем. Если все идет по плану, по циклу, значит, все в порядке. Ни хрена не в порядке, я вам скажу! Время не движется по кругу. Оно началось и оно закончится. Та пятница на прошлой неделе никак не соотносится с пятницей на этой. Это другой момент времени! Пятница, Рождество, день рождения тетушки Полин — это условности, которые мы сами создали себе, чтобы как-то упорядочить весь этот ужас. И мы несемся с довольно большой скоростью на маленьком голубом шарике, который еще и вращается, вокруг звезды, являющейся, по сути, огромным ядерным реактором, который, в свою очередь, находится на краю галактики, втягивающейся в колоссальную черную дыру…

Зрители притихли.

— Часы. Круглые такие, со стрелками. Одна из самых нелепых вещей. Даже среди приборов со стрелками они нелепы. Представьте, к примеру, спидометр. Двести миль в час — его последняя отметка. Все понятно: эта отметка — граница возможного, пик, катарсис, в ней есть, в конце концов, смысл! Либо ты сбросишь скорость, либо умрешь — третьего не дано. А часы? Они только обещают кульминацию, но никогда ее не дают. Вы задумывались когда-нибудь, как странно смотрятся числа «двенадцать» и «один», расположенные рядом на циферблате? Словно слон и червячок. Слон «двенадцать» — завершение дел и конец надежды, это полдень, в который умирает свежее солнечное утро, и полночь, в которую умирает все остальное. «Двенадцать» — беспощадное число, тяжелое, неотвратимое, когда обнадеживающее «завтра» превращается в кошмарное «сегодня». Червячок «один» же — совсем другое дело. Старт, начало, обновление. Днем это число еще обещает приятный вечерний ужин после трудного дня, а ночью — несколько часов спокойного сна до противной трели будильника. Один час между этими числами. Целая пропасть между ними, знаете ли. Не люблю часы и не ношу их. Да и какая от них польза, если из-за поворота всегда может выскочить автобус, у которого отказали тормоза?

Бернард сделал паузу.

— Меня очень волнуют все эти темы, знаете ли. Время, космос, смысл… И я написал весь этот текст, который вы только что слышали, прочитал его своей (теперь уже бывшей) девушке, а она: «Да… Хорошие сейчас обезболивающие стали производить». Обидно!

Доктор мысленно согласился с Бернардом.

— Но расстались мы не из-за этого. Как-то пошел я ночью на кухню водички попить, слышу — она разговаривает с подругой по телефону: «Какое счастье, что Бернард не умер!» Я уж было обрадовался, а она: «Мы же еще не поженились, и я бы не получила после него наследство!» Представляете, да? Как можно продолжать жить с женщиной, зная, что она такая глупая? Ну, обсуждаешь ты по телефону что-то, чего не должен слышать твой будущий муж, — закрой дверь и говори тише! Элементарно, да? Но она до этого не додумалась…

Бернард говорил много, зрители то смеялись, то начинали размышлять над какой-то высказанной им мыслью, что называется, о «высоком», и два часа пролетели для Доктора незаметно. Он вынужден был признать, что из Бернарда совершенно неожиданно получился вполне хороший артист.

Теперь надо было встретиться лично.

— Мистер Смит? Мистер Блэк попросил меня проводить вас к нему в гримерку, — это сказала внезапно возникшая за спиной у Доктора Лина.

* * *

— Как ты узнал, что я здесь? — спросил Доктор вместо приветствия.

— Очень просто. Мне сообщила ТАРДИС. Кажется, она стоит где-то совсем рядом, — ответил Бернард. — Доктор! Я так рад тебя видеть! — Бернард подошел к Доктору и так крепко обнял, что у него перехватило дыхание.

— И я рад. И удивлен. Как ты выжил и стал этим, как там… стендап-комиком?

— Как выжил? — переспросил Бернард. — Не знаю. Жил себе, жил и выжил. А комиком стал просто: в первую же ночь зашел в клуб, там был «открытый микрофон», приглашали всех желающих попробовать себя в роли комика. Я что-то наговорил и вроде как понравился… Попросили выступить через день, потом еще раз и еще… Так все и получилось. И я тебя ждал. Надеялся, что ты про меня вспомнишь.

— Я прилетел.

— Прошло пять лет.

— Прошло намного больше. Много чего за это время случилось, ТАРДИС многое пережила, и координаты твоей посадки после побега из Оксфорда у нее сбились. Она вычислила этот момент, и вот я здесь.

— Ты хочешь забрать меня с собой?

— Нет. Бернард, я хочу предложить тебе все исправить. Я нашел способ изменить фиксированную точку. Твою фиксированную точку, — Доктор достал из кармана то самое золотое блюдечко, которое Бернард видел в лапках у слизнеподобного существа на универсальной ремонтной станции. — Теперь у меня есть все элементы этой технологии.

Бернард нервно сглотнул и ничего не сказал.

— Я вернусь в тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год, в то мгновение, когда ты должен был умереть, перепишу его, и ты сможешь прожить свою жизнь самостоятельно, — объяснил Доктор.

— Подожди-подожди, — Бернард помотал головой. — Ты сможешь изменить фиксированную точку, но только тогда, в прошлом?

Доктор кивнул.

— А что будет со мной? Со мной нынешним? С тобой? Юпитером? Тьюрингом? Далеками? Хранилищем? Нардолом?

— Именно тебя в исправленном варианте не будет. Будешь другой, нормальный, ты: человек, который не будет постоянно болеть в молодости и не будет привязанным восемнадцать лет к книжному магазину. Он будет жить своим умом и не будет бояться умереть в любой момент. А с далеками, хранилищем и Нардолом я разберусь как-нибудь по-другому. ТАРДИС найдет другого помощника. У времени в запасе много вариантов.

— Я такого не хочу, — медленно проговорил Бернард.

— Тогда ничего не изменится, — ответил Доктор. — Не знаю, как тебе удалось выживать аж в течение пяти лет, но подобное невероятное везение не может быть долгим. Время тебя обязательно (и уже очень скоро) догонит и убьет.

* * *

Бернард бежал изо всех сил. Легкие разрывало, сердце билось так, что казалось — их у Бернарда два…

Его почти догнали, его хотели убить…

И тут он увидел небольшой книжный магазинчик, который оказался открытым в этот поздний час. Бернард забежал внутрь — в магазинчике никого не было. Он пересек торговый зал, рванул на себя дверь, как оказалось, ведущую в кухню. В конце кухни была еще одна дверь — дверь черного хода. Бернард открыл ее, выбежал на улицу и почти столкнулся с полицейским патрулем. Так ему удалось спастись.