Его ледяное высочество

Глава 12

Гермиона выглянула в окно. Комната Драко на втором этаже, и спуститься нет никакой возможности.

Под окнами запущенный парк. Гермиона разглядела заросли цветущего дурмана. Вероятно, розарий и роща, где Драко впервые поцеловал ее, находятся с другой стороны дома.

Утреннее солнце скрылось за тучами. Цветочный запах стал ярче, как бывает перед дождем. Как бы ей хотелось сейчас на волю — в этот парк, над которым собирался пролиться дождь. На ее вытянутую ладонь упали первые тяжёлые капли, воздух наполнился ароматом влажной земли, капли застучали сильнее, превращаясь в ливень.

Гермиона не могла даже думать о еде, но пить хотелось ужасно. В ванной комнате она прильнула к крану с водой. Напившись, она почувствовала себя намного лучше.

Хотелось смыть с себя вчерашнюю ночь, чувство вины, мысли о Малфое и головную боль. Пока в ванну лилась вода, она взяла с полки флакон парфюма. И если это тот самый парфюм, то у Малфоя есть чувство юмора. Название говорило само за себя. Гермиона сняла крышечку и понюхала ее. Он.

На дне флакона оставалось совсем немного жидкости. Гермиона нажала на пульверизатор. Он кашлянул, заскрипел, но не вышло ни капли. Гермиона потрясла флакон, сделала несколько нажатий и, уже не рассчитывая, что что-то получится, отвела руку. Ругаясь и шепча, струя парфюма брызнула прямо в ванну. Аромат обещал возвращение в прошлое, в школу — бесконечно сладкое путешествие в детство.

Гермиона сняла ненавистное платье горничной с пуговицами спереди и широкими карманами на юбке. Хотя карманы эти очень пригодились. Платья — все, что ей дали эльфы, — были ей велики, но она ни разу не попросила изменить размер. Ей хотелось знать, что это платье не для нее, оно ей не по размеру, и скоро она от него избавится.

Гермиона опустилась в воду и закрыла глаза, предвкушая, что вернется в то счастливое время, когда ей всё давалось легко, когда она знала, чего хотела, знала, что Драко Малфой — тот, кого надо избегать. Вернется в то время, когда все было понятно и хорошо. Первые ноты парфюма возвратили ее в состояние беспечности, но затем парфюм сыграл с ней злую шутку. Она вспомнила прикосновение к руке Малфоя и дальше к его губам, и прикосновение к нему всем телом у каминной полки, которого никогда не было. Боже, что делает с ней воображение… Она закрыла глаза — и присутствие Малфоя обрушилось на нее. Она лежала в его ванной, голая, окутанная его ароматом — каждая клеточка ее кожи. Ощущая его аромат так, словно он был рядом. Осознавая, что его нет.

Так почему она сопротивляется? Она этого хочет. Что скрывать теперь? Хочет его всего, и чем больше сопротивляется, тем больше хочет. Это не поддается логике, не поддается анализу и оттого убивает.

Потому что он Малфой — самый неприятный мальчик в ее вселенной? Потому что у нее грязная кровь, а значит, она для него — ничто? Или потому что рядом с ним она больше не может быть Гермионой Грейнджер — самой умной девочкой школы? И в этом все дело. Только в этом. Его поступки, которые привели Пожирателей в Хогвартс, не имеют значения. То, что она его пленница, тоже. Видимо, она совсем сошла с ума.

Возможно, она уснула, задремала на мгновение. Потому что открыла глаза, услышав какой-то звук. Она вышла из ванны, вытерлась полотенцем, чуть влажным, потому что этим полотенцем пользовался утром он. Но теперь ей не хотелось думать об этом, не хотелось думать об этом никогда.

Она оделась и вышла из ванной комнаты. В спальне никого не было. Она подошла к двери, подергала ручку. Дверь также заперта. Прислушалась. На всякий случай позвала Малфоя. Но ответ не получила.

В голове стало яснее после сна. Гермиона снова стала осматривать комнату. Но в этот раз лениво, с болезненным интересом.

Какая ирония! Они так сильно не любили друг друга. Гермиона никогда не думала, что окажется в его комнате, тем более при таких обстоятельствах. Здесь всё, ожидаемо, в зеленых цветах. Вещи Драко повсюду. Часть она видела каждый день в школе, и никогда не думала, что сейчас ей доставит такое удовольствие смотреть на них снова.

Взгляд выхватил брошенную в углу форму для квиддича и игрушечный снитч на столе. На стуле лежала его мантия. Как странно знать, что Драко ещё надевает эту мантию, ходит в школу. Он так повзрослел.

На полках детские книги. В ящике стола набор юного зельевара. На коробке нарисованы колбочки с миниатюрными пробками. «Зачарованные пузырьки в подарок!» Гермиона улыбнулась. «Потри меня и я стану невидимым!» В коробке нашелся один пузырек. Гермиона покрутила его между пальцами, и стеклянный пузырек стал невидимым. Забавная игрушка. Гермиона положила его обратно.

На столе раскрытая книга. Судя по затертой обложке, ее читали и не раз. «Оруэлл, 1984». Маггловская книга. Что Малфой в ней нашел? Она взглянула на страницу, на которой он остановился:

«Колокольчики росли так густо, что невозможно было на них не наступать. Он присел и стал рвать цветы — отчасти чтобы убить время, отчасти со смутным намерением преподнести ей букет. Он собрал целую охапку и только понюхал слабо и душно пахшие цветы, как звук за спиной заставил его похолодеть: под чьей-то ногой хрустели веточки. Он продолжал рвать цветы. Это было самое правильное. Может быть, сзади — она, а может, за ним все-таки следили».(1)

Становилось прохладно. Гермиона закуталась в мантию Драко и забралась с книгой на его постель. Ей и в голову не могло прийти, что однажды она будет дотрагиваться до его мантии без отвращения — с трепетом, чувствуя, ощущая, что материя касалась его тела. Проводить рукой по плотной ткани, как если бы проводила рукой по его коже.

От мантии пахло парфюмом и очень тонко табачным дымом — вряд ли он курил — от нее пахло, неуловимо, мягко, проникающе им самим.

Гермиона была пьяной, как от вина, и слабой, чувствуя запах Драко, и ничего не могла с собой поделать.

Может быть, ей стоило отпустить себя хотя бы на сегодня. Дать себе передышку, перестать постоянно корить.

Рано или поздно так бы и закончилось.

Дождь продолжал стучать по стеклу. Ее окутало предвкушением чего-то очень хорошего — такое ясное светлое чувство, какое бывает только в детстве. Да, именно так она и чувствовала себя до войны, до скитаний и пыток. Комната Драко была пропитана юностью и беззаботностью. Здесь думалось о сладких пирогах и рождественском кексе, о соревнованиях и о том, что все хорошее обязательно исполнится. Она теперь знала точно — сердцем — что Драко больше не спит в этой постели, предпочитая ей жесткий диван в гостиной.

В кармане мантии нашлась открытая пачка шоколадного шортбреда, что было очень кстати, потому что Гермиона почувствовала голод. Она укуталась в чужие воспоминания и чувства и жевала сухое печенье, украденное из чужого детства. Впервые за очень долгое время ей было хорошо и спокойно.

«Теперь, когда вы разглядели, на что я похож, вам не противно на меня смотреть?

— Нисколько(2)».

Она дочитала почти до самого конца — до того момента, когда Уинстон встретил Джулию холодным мартовским днём. Два трупа. Они перебросились парой слов, а потом он дал ей потеряться в толпе. И это было так гадко, так несправедливо и глупо — после всего, что они пережили, вот так от всего отказаться. И именно тогда, когда всем стало на них наплевать и ничего не стояло между ними. Два раза в одну реку не войти, всё меняется. Но раз уж им выпал шанс… Именно в тот мартовский день, вдруг поняла Гермиона, они и предали друг друга по-настоящему.

Ее отвлек от мыслей звук у двери. Ручка несколько раз повернулась, но дверь не открылась. Потом ручка вспыхнула, как будто ее пронзили заклинанием, дверь резко распахнулась, и в комнату вошел Малфой.

Он увидел ее, и на его щеках проступили красные пятна. Он застыл и несколько мгновений смотрел ошарашенно.

— Твою… Грейнджер! — закричал он, наконец входя. — Ты весь день пряталась тут?

Гермиона всё еще находилась в другом мире и не сразу нашлась, что ответить.

— Ты меня запер!

— Я тебя не запирал! — Он посмотрел на дверь. — Грейнджер, ты не появилась на кухне!

Он смотрел зло.

— Думал, что я сбежала через камин?

Его глаза потемнели — в них плескался гнев.

— Да, дура! Думал, ты полезла в камин и сразу же попалась отцу или Беллатрисе!

— И что? Лучше бы я им попалась, чем…

— Чем что?

— Ничего, — выговорила она, встретившись с его разъяренным взглядом.

Он пытался справиться с эмоциями — она видела. Его лицо становилось холодным, но глаза вдруг вспыхивали, и спокойное выражение разбивалось вдребезги.

—Тебе никто не мешает вернуться в подвал, Грейнджер, и встречаться с Беллатрисой и не только с ней, — ответил он наконец тихо и жестко.

Гермиона вдруг обнаружила, что так и сидит в его мантии. Она начала снимать ее, но подол обвился вокруг ног и она запуталась в ткани. Торопливо выдохнула. Расправила ткань и наконец стянула мантию. Повернулась, чтобы встать, задела книгу — и та с глухим стуком упала.

Она вскочила с кровати; наклонилась, чтобы поднять книгу с пола, но на полпути уткнулась в плечо Драко. Ощутив его прикосновение, она почувствовала удар внутри — за грудиной. Ей стало нечем дышать.

Малфой поднял книгу и положил ее на стол.

— Возвращайся на кухню, Грейнджер, — сказал он, стоя к ней вполоборота.

— Драко…

Он бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Драко… — Она не могла уйти. Не могла уйти, когда снова видела его. Не могла. — Я же тут. Я никуда не ушла.

Он сжал губы в знакомой со школы гримасе. Он злился, но ей было все равно.

Она бы хотела соврать себе, что делает это только ради его палочки, ради побега, ради Гарри, ради чего угодно, но не могла. Она подошла к Малфою и положила ладонь ему на спину. Потому что ей это было необходимо.

Она чувствовала его тепло через рубашку. Ей так сильно хотелось приблизиться и коснуться его всем телом, что полшага между ними ощущались, как пропасть.

Малфой барабанил палочкой по книге.

Гермиона бросила последний взгляд в окно. Дождь уже закончился. Вышло густое вечернее солнце и заливало комнату янтарным светом. Она отняла руку, сразу ощутив холод, и повернулась, чтобы уйти. Но когда она отстранилась, рука Драко легла на талию, и он резко притянул ее к себе.

Вторая его рука скользнула по пояснице и ниже. Он оглядел ее взглядом холодных голубовато-серых глаз.

— Ведьма, ты опять провоцируешь, — проговорил он.

Гермиона должна была уйти, но она стояла, замерев, не дыша, только бы это прикосновение не заканчивалось.

Просто украденный у жизни момент. Украсть минуты близости и спрятать их в памяти, чтобы доставать иногда в будущем — ужасаться своей смелости, дивиться собственной глупости, оплакивать то, что не вернется, радоваться тому, что было.

Почему бы не взять у юности последнее, что она может дать, — первую любовь?

Отложить его поцелуи в памяти, как отложила вкус печенья на губах, тепло зеленой мантии и догорающее солнце на стене.

Она потом пожалеет об этом. Она не простит ни себя, ни его. Потом… Но пока его лицо так близко, пока она может чувствовать его дыхание у своего рта.

— Господи, Драко, — выдохнула она. — Господи…