Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

Он хотел сказать "римского первосвященника", но осекся, увидев, как смертельная бледность покрыла лицо его сына и на лбу у него выступили мелкие капли пота.

- Извини, Юсуф, - спохватился Наим ад-Дин Айюб, - я вовсе не хотел тебя оскорбить. Я всегда верно служил атабеку. Великий Зенги и его сын Нур ад-Дин облагодетельствовали всю нашу семью. Я хочу напомнить тебе, что великий Зенги, мир да пребудет над ним, уберег нас всех в ту нелегкую пору, когда нам грозили большие опасности.

- Я помню об этом, отец, - откликнулся Салах ад-Дин.

- И теперь я опасаюсь, что ты можешь совершить ошибку, которая ляжет несмываемым черным пятном на весь наш род, - продолжал его отец. - По крайней мере, в одном я, как твой казначей, обязанный разбираться в монетных сплавах, несомненно прав - в том, что твой сплав чрезмерной осмотрительности и самонадеянности не годится ни для отливки динаров, ни для ковки мечей.

После этого нелегкого разговора в продолжение целого месяца Наим ад-Дин Айюб хранил терпение и не донимал своего сына, но каждый день добавлял к вечерней молитве мольбу о том, чтобы Всемогущий Аллах добавил терпения и самому великому атабеку.

Внезапно случилось то, о чем никто из недругов халифа даже не догадался попросить Всемогущего Аллаха. Халиф аль-Адид внезапно слег с тяжелой лихорадкой. Узнав об этом, Салах ад-Дин стал каждый день требовать от аль-Фадиля доклад о том, как идет его дознание. Аль-Фадиль признавался, что возможные заговорщики еще не выявлены. Видно, они помнили о судьбе главного евнуха и о сетях, которые раскинуты на них по всему дворцу, и стали сами не в меру осторожны и осмотрительны.

- Может, и нет никакого заговора? - стал сомневаться сам Салах ад-Дин. - Уж не пугаемся ли мы теперь собственных теней?

- Пока жив халиф, заговор существует, как дух пустыни, - твердо сказал аль-Фадиль, понимавший, что ему уже нельзя идти на попятную. - Вопрос только в том, в чье тело он вселится. И задача одна - вовремя выявить одержимого.

Юсуф в те дни потерял сон, предчувствуя, что вот-вот разразится гроза.

Молитв о том, чтобы Всемогущий продлил терпение великого атабека, хватило на полтора месяца. Настал день, когда он разгневался уже не на шутку и послал в Египет гонца с "молнией, завернутой в пергамент". В своем новом послании атабек грозил везирю Юсуфу, что недалек час, когда он сам двинется в Египет, чтобы присутствовать на пятничной молитве в Большой мечети и услышать собственными ушами, к о г о в ней поминают.

- Теперь, Юсуф, я, как казначей твоего дворца и твоего войска, должен знать, что намерен делать везирь халифа, если великий атабек исполнит свое обещание, - сурово вопросил Наим ад-Дин Айюб своего сына, прочитав послание атабека.

Салах ад-Дин заметил, что свиток мелко дрожит в руке отца.

- Отец, ты хочешь взять с меня клятву, что я не стану воевать с великим атабеком, если он двинется с войском в Египет? - проницательно заметил везирь Юсуф.

- Здесь, в Египте, ты уже подхватил две дурных привычки, - заметил отец. - От еретиков ты научился скрытности и непоследовательности в поступках, а от еврейских купцов подхватил привычку отвечать вопросом на вопрос.

- Мое слово, отец. Я не собираюсь противиться воле великого атабека, - сказал Салах ад-Дин. - Я не стану воевать с нашим благодетелем, вот увидишь.

- Осталось дело за халифом Багдада, - невольно вздохнув с облегчением, напомнил сыну Наим ад-Дин Айюб. - Я молю Всемогущего Аллаха, чтобы Он поставил меня первым, кто услышит имя халифа аль-Мустади в Большой мечети Каира.

- Твое слово, отец, - сказал на это Салах ад-Дин. - Пусть твоя молитва будет услышана на небесах. Ты сам прикажешь хатыбу* заменить в пятничной молитве одно имя другим, воистину благословенным.

Добродетельный Айюб только открыл рот и закрыл его, не найдя слов. Сын научился удивлять своего отца и обезоруживать его мудрость.

- ...Но только после того, как я буду уверен в нашей безопасности, - добавил везирь и, призвав к себе своих братьев-военачальников велел подтягивать к Каиру войска, стоявшие в Бильбайсе и Александрии.

Вскоре над стенами Каира поднялась пыль, скрывшая от дозорных все стороны света. Вокруг города начались маневры.

На рассвете в первую пятницу последнего месяца мусульманского года Наим ад-Дин Айюб в сопровождении полусотни телохранителей твердым шагом двинулся к Большой мечети.

Он вошел в мечеть за несколько мгновений до начала молитвы, полагая застать хатыба врасплох и тем самым не дать ему времени перевести дух и как-нибудь вывернуться. Он потребовал, чтобы хатыб подошел к нему, и сурово сказал:

- Если ты помянешь имя того, кто считается правителем во дворце халифа, я отрублю тебе голову.

Каир уже полнился разными слухами и предчувствиями. Все, уже давно затаив дыхание, смотрели на "чашки весов". Новое повеление не удивило хатыба, не менее умудренного жизнью, чем казначей везиря.

- А чье имя помянуть? - напрямую спросил он, глядя казначею в глаза.

- Халифа Багдада, - потребовал Наим ад-Дин Айюб и отошел, ибо час молитвы наступил.

Хатыб был более хитрым и менее трусливым, чем казался на первый взгляд. Услышав суровый приказ казначея, которого не так давно приветствовал сам халиф аль-Адид, он, тем не менее, решил, что сам Всемогущий Аллах дарует ему возможность сберечь голову до следующей пятницы и при этом, однако, никого не оскорбить.

Наим ад-Дин Айюб стал очень внимательно слушать молитву. Каково же было его удивление, когда он услышал только имена четырехправедных халифов* - и больше никого! Хатыб словно забыл с перепугу и о своем повелителе, и о правоверном халифе Багдада.

После молитвы отец Салах ад-Дина вновь грозно надвинулся на хатыба и пророкотал громом на всю мечеть:

- Ты не исполнил повеления!

- Напротив, я его исполнил в точности, - не дрогнул хатыб. - В молитве не было имени халифа.

- Но не было и имени халифа аль-Мустади аль-Аббаси! - воскликнул казначей везиря.

- Верно, - с поклоном признал хатыб. - Однако мне не было сообщено полное имя халифа Багдада, а мне оно не известно. В молитве должно быть произнесено полное имя. К тому же мне не было приказано поминать багдадского халифа именно в эту пятницу.

Рзговор шел при невольных свидетелях. Среди них были многие каирские кади и знатоки фикха*. Наиму ад-Дину Айюбу пришлось отступить, чтобы не показаться бесчестным глупцом.

"Этот хатыб оказал мне большую услугу! Позже я награжу его, - подумал Салах ад-Дин, узнав о происшедшем - Сегодня общее недоумение и настороженность лучше прямого столкновения."

Затем он повелел, чтобы больному халифа ни в коем случае не расстраивали новостями.

- Если ему судьба умереть, то пусть этот юноша умрет в блаженном неведении, - сказал он аль-Фадилю. - А если выздоровеет, то... весть все равно просочится когда-нибудь к нему, как вода через худую крышу.

Однако "крыша" дворца, видимо, уже совсем прохудилась, и еще до наступления сумерек халиф узнал, что ему больше не стоит уповать на молитвы о своем выздоровлении. Он только переспросил недоброго гонца:

- Кого же поминали?

- Никого, - заставил себя ответить гонец. - Никого из живых... Только праведных халифов.

- Когда я умру, появится новое имя, - с грустью предсказал халиф и велел передать везирю, чтобы тот навестил больного повелителя.

Тут аль-Адид покрылся потом, и когда слуги вытаскивали из-под него потемневшие простыни, то шелк в их руках оказался по весу ничуть не легче, чем сам больной халиф, словно вся его жизнь вышла вместе с этим холодным потом.

- Не ходи во дворец, малик, - убеждал везиря аль-Фадиль. - Похоже, что тебя пытаются заманить в ловушку.

Спустя еще три ночи Ангел Смерти пришел к халифу, зайдя по дороге к Салах ад-Дину. Ему привиделось, что Асраил вновь смотрит на него, как на совершенно прозрачный сосуд. Губы Ангела беззвучно шевелились. Очнувшись, Салах ад-Дин долго не открывал глаза и напряженно прислушивался к темноте.

Потом он быстро поднялся, велел немедленно собрать сотню телохранителей и в их окружении поспешил ко дворцу. Его мучило предчувствие, что халиф хочет сказать ему что-то очень важное. Вероятно, свою последнюю волю.

Но когда он приблизился ко дворцу, там, подобно распуганным светлякам, уже метались огни.

Последний халиф фатимидской династии аль-Адид скончался в ночь на десятый день месяца муххарама, а по христианскому календарю - с двенадцатого на тринадцатое сентября. Он прожил на свете немногим меньше двадцати пяти лет. В этот же самый день некогда умер шиитский имам Хусейн ибн Али, который был духовным наставником первых Фатимидов. Таково было знамение, данное Всемогущим Аллахом.

Увидев изможденное долгой лихорадкой худое лицо покойного халифа, Салах ад-Дин тихо проговорил:

- Если бы я знал раньше, что он умрет, то подождал бы еще неделю. Небо не упало бы, если бы его имя помянули в молитве в последний раз.

На это стоявший подле своего господина аль-Фадиль заметил шепотом:

- Он бы не умер, если бы его имя осталось в пятничной молитве...

* * *

Рыцарь Джон уже мирно похрапывал, аккомпанируя моему рассказу. Остальные рыцари тоже давно заснули. Смерть юного халифа не тронула их души. Также и Каир почти четверть века назад, на удивление Салах ад-Дина, невозмутимо встретил весть о кончине правителя.

Красный глаз пожара на брошенном корабле тоже начинал закрываться в черной дали моря.

Я провел тайный осмотр всех стражников-греков на корабле и всех гребцов, и пришел к выводу, что среди них нет опасных притворщиков-оборотней. Если таковые и были, то теперь они, как и тот сумрачный "магрибинец", уже успели дважды сменить свои личины, сначала превратившись в рыб, поспешивших к берегу, а потом - в ночных шакалов. Они мчались сообщить своим хозяевам удивительные вести.

Я все же проверил и подбодрил наших собственных часовых, которых теперь тяготила двойная работа: охранять нас как от нападения с моря, так и с самого корабля, хотя стражники-греки, тараща глаза и заикаясь, поклялись верно служить новым господам.

Перед тем, как самому смежить глаза, я тихо помолился о том, чтобы догорающий корабль не появился среди ночи в тревожных снах великого султана.

ЗМЕИНАЯ ПОЧТА

Письмо второе

Мир вам, мудрые Змии Пророка!

Благодарим вас за важное сообщение и, в свою очередь, спешим поделиться с вами более приятной вестью: деньги, пущенные в оборот нашими людьми в Венеции и Генуе, уже принесли немалый доход. Если Всевышний благословит наши общие начинания, то уже через три-четыре года мы смогли бы предложить тем, кто мнит себя сильными мира сего, весьма выгодную сделку, которая представляется нам залогом относительно долгого спокойствия (хотя все на бренной земле временно и зыбко). Наши люди, пользующиеся доверием германского императора уже стали мягко внушать повелителю варваров добрую мысль о том, что дороги к Святой Земле могут быть открыты не мечами, а маленькими золотыми ключиками, ибо даже Моисею Господь явился не в грозе и урагане, а в дуновении легкого ветерка. Итак, если Европу вновь охватит "крестоносная лихорадка" (а это более, чем вероятно в случае кончины великого султана), мы общими усилиями сможем упредить события.