Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

Султан отдал храм во владение христианам, подчиняющимся Константинополю, а землю, на которой храм стоит, отдал в награду одному из своих доблестных воинов*.

Так султан Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб исполнил свою клятву и овладел Святым Городом.

После того, как я завершил свой рассказ, тишина еще долго царила в маленькой крепости, затерянной в холодных венгерских дебрях. Даже монахиня Катарина, у которой в любое мгновение был готов вырваться изо рта мушиный рой всяких пустых и лукавых вопросов, - и та затихла, сдерживая в себе этот неугомонный рой.

- Помилуй нас всех, Господи! - наконец прошептал хозяин, и все его гости разом встрепенулись, вернувшись из воспоминаний в настоящий час.

- Могу добавить только, что, если бы тамплиеры и рыцари Госпиталя не взялись сопровождать безоружных христиан до Тира и Антиохии, этих беженцев ограбили бы по дороге свои же, христианские разбойники, - заметил рыцарь Джон, такой же сумрачный, как и окружавшая нас ночь. - Так случилось около Ботруна. Те земли в то время все еще принадлежали графу Раймонду Триполийскому. Многие беженцы, достигнув их, вздохнули с облегчением и отказались от дальнейшего сопровождения. Они надеялись благополучно достичь Ботруна и там сесть на корабли. Однако не тут-то было. Объявился негодяй, тамошний барон Раймонд Нифинский со своей разбойничьей шайкой. Он-то и обошелся с несчастными куда безжалостней, чем сарацины.

Рыцари, сидевшие за столом, только горько усмехнулись. А у хозяина только и нашлось сил, чтобы повторить свою молитву.

- Позвольте спросить вас, мессир, - тихо подала голос монахиня Катарина.

Разве доблестный рыцарь мог отказать даме, даже такой легкомысленной и лукавой? И тогда ее голос сразу зазвенел на всю усадьбу:

- Я никак не могу уразуметь, как это вас и мессира Ангерана угораздило остаться в плену у сарацин! Ведь даже если у вас не хватало... простите... разве вас не мог выкупить благородный и расчудесный рыцарь Балиан? Или, если уж не выкупить, так попросту отпустить вас с позволения самого султана... Я не могу поверить, что на вашу долю не хватило ни денег, ни милосердия.

Рыцарь Джон нахмурился и поджал губы, а добрый Ангеран де Буи, более других заслуживший милость самого султана, только посмотрел на англичанина с детским смущением во взоре.

- Хватило, всего хватило, сестра Катарина, - уверил я монахиню, сам искоса поглядывая на рыцаря Джона.

Тот вдруг немного посветлел лицом и усмехнулся.

- Да уж... Милосердием мы были сыты по горло, - проговорил он и обвел неторопливым взглядом весь трапезный зал усадьбы. - Что-то не видно здесь святого отца. Значит, я не на исповеди.

- Упаси Боже! - воскликнул хозяин. - Вам совершенно нет никакой необходимости отвечать на этот глупый вопрос, мессир!

- Потому и отвечу, что пока еще не подошел к исповеди, - словно в пику хозяину заявил рыцарь Джон, чем снова смутил бедного Дьердя Фаркаши. - Меня в тот горестный день обуяла гордыня, мой вечный грех. Я сказал Балиану Ибелинскому, что не нуждаюсь в милости и что был против сдачи Святого Города. Умереть было куда вернее. А потому я сам объявляю за себя выкуп, и этот выкуп должен быть никак не меньше пятисот динаров. И все эти динары должны быть уплачены за меня не каким-нибудь доброхотом, а моим родным отцом и, если его уже прибрал Господь, то - моим родным старшим братом. Ведь здесь, на Святой Земле, я сражался во славу не только христианской веры, но и своего рода. Я так и сказал Балиану, что, мол, принял крест не только ради того, чтобы спастись самому, но и чтобы искупить грехи моих предков, моего рода... Двое освобожденных торговцев как раз отправлялись в Англию, и я попросил их, чтобы они доставили весть моему отцу. Теперь я хорошо понимаю, что тогда ослеп от гордыни и хотел вознестись над самим Балианом. Все эти годы я в глубине души... порой против своей воли... злорадствовал в надежде, что отец не одолеет свою скупость и не выкупит меня. Значит, я своей гордыней старался загнать обоих - отца и брата - прямиком в преисподнюю. Пяти лет плена и пятнадцати дней нежданной свободы хватило, чтобы прозреть, по какой дорожке я когда-то добрался до святого города Иерусалима. По этой дорожке не ходят паломники, вот что скажу я вам.

- А что же благородный Балиан, как он вытерпел вашу гордыню, мессир? - спросила Катарина.

- Балиан Ибелинский - человек проницательный, - невозмутимо ответил рыцарь Джон. - Он не стал тянуть мои жилы. Он попросту развел руками и сказал: "Господь с вами, Джон Фитц-Рауф. Королевства больше нет. Все клятвы исполнены. Все присяги превратились в дым. Теперь вы вольны поступать, как вам Бог на душу положит." Потом он, правда, еще раз подошел ко мне и посоветовал поговорить с патриархом, пока тот не успел убраться из Святого Города. Но я отказался. - Рыцарь Джон вздохнул, потом с хитрым прищуром посмотрел на Добряка Анги и весело добавил: - Вы лучше пытайте не меня, а доблестного Ангерана де Буи. Его сами сарацины в награду за истинное благородство едва не силой выталкивали на волю. А он все равно остался в Иерусалиме... если не на положении узника, то по крайней мере - почетного заложника... за всех тех христиан, которые еще только собирались воевать с сарацинами.

Ангеран де Буи покраснел и потупился.

- Так почему же вы остались, мессир Ангеран? - шутливо полюбопытствовал сам Джон Фитц-Рауф. - Я до сих пор ума не приложу, как это вам удалось оказаться даже лучше меня.

Добряк Анги поднял глаза. Он виновато посмотрел на англичанина, а потом опасливо покосился в сторону монахини Катарины.

- Я тоже надеялся искупить все свои грехи, - тихо признался он. - И по этой причине мне очень хотелось остаться поближе к Гробу Господню.