Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

Он хотел было подняться на ноги, но тело вдруг оказалось таким тяжелом, что он только повалился на бок, ударился обо что-то лбом и... очнулся.

Наяву стража оказалась куда более расторопной, чем во сне. В мгновение ока она окружила своего повелителя.

Приподнявшись, Салах ад-Дин осознал, что во сне скатился с тюфяков и приложился лбом об рукоять собственной сабли, а верная сабля подала знак страже, звякнув острием о бронзовую треногу светильника.

- Скорее зовите аль-Фадиля! - потребовал Юсуф, потирая лоб рукой.

Аль-Фадиль появился, заспанный и удивленный, но всегда готовый распутать любое хитросплетение мыслей и обстоятельств.

- Ты должен немедля написать письмо в Багдад, халифу аль-Мустади, - потребовал Салах ад-Дин. - Зенгиды - законные правители Халеба, и я стремился к благоразумию, желая соблюсти законный порядок и сначала, хотя бы на словах, получить везират... Как в Египте. Но теперь я вижу, что чрезмерное благоразумие похоже на злоупотребление волей Всевышнего.

- Неужели малик хотел силой добиться всего лишь верной службы у юного Зенгида? - с деланным изумлением проговорил аль-Фадиль.

Салах ад-Дин мрачно посмотрел на него.

- Злая насмешка... но, признаю, что в ней заключена истина, - сказал он. - Теперь я получил весть от Всемогущего Аллаха. Его строгое предупреждение... Пиши послание Аббасиду.

В пальцах аль-Фадиля, как по волшебству появился калам. Чернильница была отпущена на свободу с поясной тесьмы, а из мешка выпорхнул чистый лист пергамента.

- Готов запечатлеть твои слова, малик, - сказал аль-Фадиль.

- Пиши с в о и м и словами, аль-Фадиль, у тебя этот узор получится куда изысканней. Халиф не должен ни на миг забывать, что над Египтом и землями Сирии развеваются ныне знамена Аббасидов, что слава Аббасидов вновь сияет, как Солнце... Но для этого приложено много трудов и будет приложено еще больше. Пусть халиф подумает, к е м должен быть по положению тот, кто возносит славу его рода и знамя истинной веры.

Аль-Фадиль застыл на несколько мгновений с каламом в руке, потом догадался, моргнул и рек:

- Атабек Нур ад-Дин был всего лишь правителем на том клочке земли, который он получил по наследству. Тот же, кто вознес до небес древнюю славу Аббасидов и покорил во имя истинной веры пределы дар аль-харба должен именоваться по меньшей мере султаном.

- Верно мыслишь, аль-Фадиль, - кивнул Юсуф. - О том и пиши аль-Мустади аль-Аббасу.

- ...по меньшей мере султаном Египта и Сирии... всей Сирии, - уточнил аль-Фадиль; его глаза уже разгорелись ярче светильников.

Салах ад-Дин кивнул и потребовал, чтобы ему самому дали калам и пергамент.

- А это письмо я должен написать своей рукой в знак уважения к покойному атабеку Нур ад-Дину, - пояснил он аль-Фадилю, который опять немного опешил.

И Салах ад-Дин стал писать юному Зенгиду, таившемуся в Халебе, как в норке, простое и ясное письмо, похожее на воинское донесение, а не витиеватый узор, покрывающий то золотое блюдо, что с подобострастием подносят в дар господину и повелителю.

Вот что было сказано в том письме:

"Во имя Аллаха милостивого и милосердного!

Славный наследник великого атабека аль-Малика аль-Адиля Нур ад-Дина Махмуда, да пребудет с ним вечно милость Всемогущего Аллаха!

Я пришел из Египта, чтобы служить тебе и тем самым исполнить мой долг перед покойным господином. Я делаю это только ради единства Ислама и окончательной победы над франками.

Аль-Малик ас-Салих Имад ад-Дин! Обращаюсь к тебе с напоминанием о том, что, по воле Всемогущего Аллаха, а также по воле твоего отца, я утвердил истинную веру в Египте и Йемене. Положи на одну чашу весов плоды моей службы, а на другую - ядовитые плоды деяний тех людей, которые способны лишь грызться за место на мягком тюфяке у господской ноги.

Увы! Ты, потомок доблестных Зенгидов, уже отгородился высокой стеной от своего верного слуги и избрал себе верноподданных иного пошиба. Я вижу для себя мало достоинства в том, чтобы расталкивать их локтями.

Посему я отказываюсь от службы роду Зенгидов и отныне буду действовать так, как требует того моя вера и как требует необходимость грядущего великого джихада.

Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб, султан Египта и Сирии"

Аль-Фадиль же превзошел самого себя. Ему и тысячи строк не хватило на то, чтобы описать все деяния своего господина, свершенные ради утверждения истинной суннитской веры и славы рода Аббасидов. Черные знамена реяли теперь и над Египтом, и над южной Аравией, где раньше также правили еретики. Однако на покоренных землях правоверные смущены тем, что их духовный глава, халиф аль-Мустади все еще не признал доблестного освободителя и верного слугу Аббасидов равным среди иных правителей дар аль-Ислама и не почтил его усердие султанским титулом, а такое признание безусловно необходимо для того, чтобы на всех землях воцарились спокойствие и надежда на твердую власть.

Не прошло и месяца, как халиф Багдада признал Салах ад-Дина правителем Египта и Сирии*, и над войском султана Юсуфа поднялись новые знамена, цвета полуденного солнца. Это был священный цвет рода Айюбидов. Однако в качестве талисмана султан Юсуф велел оставить и одно черное аббасидское "крыло".

Находясь в Хаме, Салах ад-Дин уже через неделю получил долгожданную посылку из Багдада. Примеряя парчовые султанские одеяния, он с усмешкой сказал аль-Фадилю:

- Слава Аллаху, этот кафтан не с плеча Шавара. Кровавых пятен на плечах не видно.

Еще через неделю пришла хорошая весть с Запада: франки предложили султану Египта и Сирии заключить с ними мирный договор.

На исходе того дня, окончив вечернюю молитву, Салах ад-Дин обратился к покойному Нур ад-Дину:

- Великий атабек, я не стану брать приступом твой город! - прошептал он и почувствовал теплоту в душе. - Однако надеюсь, что ты придешь с тем же вопросом к тому, кто вертит твоим сыном и законным наследником, как тряпичной куклой... к тому, что торгуется с франками и оскверняет твои динары, оставляя их в руках ассасинов...

Всем на удивление, Салах ад-Дин спокойно и неторопливо снял осаду с Халеба и так же неторопливо двинулся к Дамаску. Завоеванные им мощные цитадели он, как и повелось, отдал в управление своим родственникам: Хомс - храброму племяннику, Назиру ад-Дину, а Хаму - одному из дядьев, Михабу ад-Дину. Баальбек он отдал своему бывшему недругу, эмиру аль-Мукаддаму.

Другим верным решением Салах ад-Дина было намерение остаться в Дамаске, а не возвращаться в Египет Здесь все окружавшие его противники, будь то правитель Мосула, или выскочка Гюмуштекин, или же франки - все они оставались на виду, а не роились где-то за окоемом земли.

Салах ад-Дин послал аль-Фадиля, в верности которого не сомневался, править от его имени Египтом и в случае надобности незамедлительно присылать дополнительные войска. Так султан занял более выгодное военное положение. Врагам, осмелившимся двинуться на Дамаск, пришлось бы все время поглядывать через плечо, ожидая опасности со стороны. Все помнили, что случилось в последней битве между мосульцами и египтянами, когда, словно по мановению длани Всевышнего, внезапно покрылись холмы черными полотнищами истинной веры. Все видели в том знамение свыше.

Однако честолюбие Сайф ад-Дина затмило его память, Он не внял уроку. Вернувшись в Мосул он собрал еще большее войско и вновь двинулся к Халебу.

От своих лазутчиков Султан узнал о замыслах Зенгида много раньше, чем над вражеским войском стала подниматься дорожная пыль. Он послал аль-Фадилю приказ отправить к Дамаску две тысячи всадников, а сам дождался, пока Сайф ад-Дин спокойно достигнет Халеба и раскинет у его стен свои многочисленные шатры. Вскоре до султана дошли вести, что Гюмуштекин вывел своих воинов за городские стены, и двадцатитысячная армия вот-вот двинется к Дамаску.

Как ни странно, султан не разделял тревоги своих военачальников.

- Обоз у Сайф ад-Дина столь же велик, как и в прошлый раз? - только и полюбопытствовал он. - Опять море вина и бесчисленные стаи блудниц?

Донесли, что обоз и вправду очень велик, а на стоянке войско напоминает целый город с дворцами, шумными рынками и притонами.

- Он не пройдет и двух переходов, - сказал Салах ад-Дин и ошибся: враг не одолел и одного.

Мосульцы отошли от Халеба и раскинули стан на таком удобном расстоянии от города, чтобы любой из воинов даже в самом сильном подпитии все же мог добраться до городского рынка, желая пополнить истощившиеся запасы еды и питья.

Три недели подряд донесения, долетавшие до султана, походили друг на друга, как рассветные крики одного и того же петуха. Сил пить и веселиться у мосульцев никак не убывало.

Наконец, на исходе третьей недели, султан Салах ад-Дин решил, что уже хватит "томить врага измором".

- Пора! - встрепенулся он и, подняв шеститысячную конницу, бросил ее в галоп - прямо на Халеб.

Никакого обоза султан с собой не взял.

- В стане Зенгида достаточно будет достаточно яств, чтобы славно отпраздновать победу, - сказал он.

Марш был стремительным, и не столько самим воинам, сколько их коням требовался хотя бы отдых перед сражением. Когда до вражеского стана оставалось всего два фарсаха, всадники натянули вожжи и стали поить уставших коней у крохотной речушки. Русло ее сразу обнажилось, так что самым нерасторопным жеребцам пришлось облизывать круглые камешки на ее дне.

Внезапно появился сторожевой мосульский отряд. Окажись то храбрые воины, они налетели бы наскоком и сумели бы нанести султану значительный урон. Однако они совсем не ожидали увидеть врагов столь близко от своего стана, а потому лишь вытаращили глаза и, завернув коней, помчались назад.

Передают, что Сайф ад-Дин, узнав, что его враги точно с неба свалились и вот-вот бросятся в битву, даже бровью не повел, и рука его, державшая кубок с вином, ничуть не дрогнула. Воистину он был доблестным выпивохой!

- Сколько их там? - спросил Зенгид.

- Тысяч шесть или семь, не больше, - донесли воины из разъезда.

- Значит, подойдет еще десять, - усмехнулся он. - Очень хорошо. Мы знаем его хитрости. Но теперь нас не возьмешь на испуг. Пока я не осушу этот кубок до дна, не двинусь с места.

Кубок опустел только к утру. Тогда мосулец поднял все свое войско и двинулся на Салах ад-Дина.

В продолжение двух часов битва кипела без видимого перевеса какой-либо из сторон. Однако постепенно мосульцы стали теснить левый фланг султана. Выждав немного, султан сам повел на опасный участок отряд резерва. Мощным напором он прорвал ряды противника и появился прямо перед глазами Сайф ад-Дина. Увидев, что он вдруг оказался отрезан от своего все еще наступавшего войска, Сайф ад-Дин обомлел и помчался наутек, надеясь нырнуть в ворота Халеба, как суслик - в спасительную нору. Возможно, он не струсил бы, не будь город столь искусительно близок. Но случилось то, что случилось. Повелитель ударился в бегство, а его войско конечно же дрогнуло и пустилось следом.

Султан запретил погоню, опасаясь, что она окажется столь же беспорядочной, как и бегство втрое превосходящих сил врага, а потому может обернуться какой-нибудь неприятной неожиданностью или, по крайней мере, уже не нужными потерями.