Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

Вернулся он, когда уже совсем стемнело, с целой охапкой лепешек и разными новостями.

Едой он, с его слов "самым честным образом", поживился у скрывшихся в лесу жителей селения. Среди них нашелся человек, немного говорившего на одном из знакомых русу языков. Так увиденное нами "наваждение" частично обрело смысл.

Оказалось, мы стали свидетелями распри двух родственников. Хозяин усадьбы обладал некой священной реликвией, а тот, кто подступил к стенам дома, также заявлял на нее свои наследственные права. Монашка приходилась племянницей хозяину, а враждующий родственник теперь предлагал ему обменять девушку на реликвию, чем-то угрожая в случае отказа. Распря была понятной, но торг остался выше нашего понимания.

- Если она не будет в монастыре, то на ее дядю падет кара Господня, так мне сказали, - ответил рус на недоуменные вопросы. - А почему, неизвестно. Крестьянин не смог объяснить.

- Во всей этой истории, если она правдива, есть один подвох, - заметил Эсташ Лысый. - Может быть, эта девушка... ты кстати, узнал, как ее зовут?

- Конечно! - ухмыльнулся Иван. - Катарина.

- Так вот вполне вероятно, что нашу очаровательную Катарину поместили в монастырь насильно и ей совсем не хочется там оставаться, - продолжил Эсташ. - Что это значит?.. - И он сам же ответил, когда воцарилось недоуменное молчание. - Это значит, что уже нет никакой ясности, на чьей стороне справедливость и за кого из этих мохнатых увальней нам стоит воевать.

- И я вам скажу, что встревать в распрю родичей - самое гнилое дело, - как равный на совете, подал голос оруженосец рыцаря Джона, и мессир не осек его. - Всегда потом виноватым окажешься, кого не поддержи... Лучше мы одолжим коней и оружие... Как раз стемнело... А потом вернем на обратном пути.

- На каком еще "обратном пути"? - проворчал себе под нос тот же рыцарь Эсташ, все более углубляясь в какие-то сумрачные размышления.

- Будет так, - пресек рыцарь Джон дальнейший разброд замыслов.- Завтра утром мы прямо пойдем к этому... который торгует монашками, и поговорим с ним. Если он дворянин, должен же он знать какой-нибудь благородный язык, кроме своего венгерского!

Эсташ высказал то, что уже не могло вызвать споров:

- Ночью тут околеешь от холода, а огонь жечь нельзя. Заметят.

- Селение недалеко. Дома пока оставлены, выбирай любой, - не унывал рус.

Лиц уже почти не было видно в темноте, но по молчанию рыцарей можно было судить, что здесь, почти на пороге богатого дома, им трудно поддаться желанию кормить блох в домах здешних простолюдинов.

Тут вновь настал мой черед вершить судьбу похода.

- Я - не христианин и не благородный рыцарь, поэтому могу кое-что себе позволить, - сказал я. - Обещаю вам, что не трону ничьей собственности и в течение одной стражи выясню, что здесь происходит. Я также выясню, можно ли нам обрести из этой распри какую-либо выгоду, и к тому же освобожу вас от тяжелой необходимости выручить из беды эту девушку... если таковая беда имеется.

- Короче, сделаешь все за архангела Гавриила, - усмехнулся рыцарь Джон. - Что ж, попробуй. Что требуется от нас?

- Немногое... Во-первых, взять в руки то оружие, которое вам скоро отдадут, и подержать его в руках хотя бы до моего возвращения, - сказал я рыцарям.

Ночной холод уже стал всех одолевать, и первыми замерзли новые вопросы и сомнения.

- Во-вторых, я прошу мессира Джона разрешить своему оруженосцу устроить для общей пользы одну небольшую проказу, - добавил я. - Всего-навсего отвязать и распугать коней.

- Чего проще! - обрадовался сквайр Иван, а его господин промолчал в знак не слишком одобрительного, но вполне определенного согласия.

Наверно, об ассасинах в этих краях никогда не слыхивали. Теперь один объявился. Прежде, чем вспомнить все свои былые навыки, я еще раз коротко поразмыслил, какую же из повозок выбрать вернее. Учтя сомнения Эсташа Лысого, я решил, что все же лучше начать дело с добычи покрупнее.

"Чего проще!" - мог сказать и я вслед за русом. Здесь вовсе не требовалось превращаться в ассасина, чтобы подобраться к повозке. Два стража дремали. Никто не боялся вылазки со стороны "осажденной" усадьбы. Я подумал, что и помощь Ивана не нужна, но все же не стал его томить и коротко взвыл по-собачьи. Спустя несколько мгновений в ответ раздалось конское ржание и топот копыт.

Когда ночные стражи очнулись и, растерянно повертев головами, побежали на шум, я уже грелся в теплой повозке, сидя верхом на "медведе" и держа тонкое лезвие кинжала у его горла.

"Медведь", если и не знал раньше франкского языка, то теперь от страха кое-как заговорил на нем. Через меня он уже на родном венгерском наречии передал приказ своему воинству отойти к лесу и побросать там в кучу свое оружие да так, чтобы оно погромче позвенело (и этим звуком разбудило сердца благородных рыцарей). Потом обе повозки двинулись в сторону усадьбы. Хозяин был разбужен, и его люди долго махали наверху факелами прежде, чем он поверил своим глазам и открыл-таки ворота. Посреди двора я велел остановиться. "Медведь" приподнялся с нагретых теплыми булыжниками тюфяков и вылез наружу, а я торжественно выехал, сидя у него на загривке.

Хозяин усадьбы пучил глаза и явно старался переловить широко разинутым ртом всех ночных птиц. Помня о подвохах семейной распри, о которых благоразумно предупреждал рус, я огляделся, высматривая путь на случай бегства, и повелел, чтобы люди хозяина удалились за ворота усадьбы. Я не слишком надеялся, что хозяин выполнит такое наглое требование, но он был так ошеломлен, что безропотно подчинился.

Монахиня, тем временем, выбралась из второй повозки сама и в обнимку с тяжелым котелком подошла ближе, глядя на меня во все глаза.

- Это зачем? - спросил я "медведя", указав на котелок.

- Чтобы не убежала, - хрипло пробормотал он.

- Теперь уж точно не убежит, - окончательно обескуражил я его и отскочил к хозяину усадьбы, держа кинжал так, чтобы он зловеще посверкивал в свете факелов.

Мне и всем рыцарям повезло: Всевышний наделил и этого достопочтенного венгерского дворянина сносным знанием франкского наречия.

- Ваша племянница свободна. Ваш недруг в ваших руках, - осведомил я его.

- Хвала Господу! - пробормотал он, по виду не столько радуясь такой внезапной подмоге, сколько желая угодить мне, нежданному "спасителю".

- У меня есть к вам неотложное дело, и я должен поговорить с вами наедине, - сказал я ему.

Хозяин почти подобострастным жестом пригласил меня в дом и что-то сказал своим родичам по-венгерски. Я немедля потребовал, чтобы он перевел мне сказанное. Он ответил, что не может оставить родичей посреди двора и тоже велел им идти в дом. По глазам было видно, что он говорит правду и пока еще не способен замыслить против меня и всех нас какого-нибудь коварства.

- Требую, чтобы они находились до утра в разных комнатах и под запором. - Таково было мое новое повеление.

- Как вам будет угодно, мессир, - немедля смирился этот явно не воинственный по своей природе старик.

Я рассказал ему все, как было, всю правду, потому что правда выглядела невероятней любой лжи. Зато мы все теперь, не сговариваясь и не путаясь, могли бы ответить на любой вопрос старика. В ту ночь мне не верилось, что из этой дикой глуши вести доберутся до наших могущественных врагов. Больше всего меня удивило то, что простодушный старик, похоже, верил каждому моему слову. Он весь потел, крупные капли бежали по его лбу, и он все приговаривал: "Ну и чудеса! Сам Господь Бог послал мне вас!" Мы пили вино, закусывали холодной бараниной, и я все чаще вспоминал о дрожащих от холода рыцарях, опасаясь, что они скоро не утерпят и сами пойдут на приступ. Я утаил от хозяина, которого звали Дьердем Фаркаши только то, что нас послал сам султан. В такое он, наверно, не поверил бы, даже если на моем месте объявился бы сам архангел Джебраил.

Старика подпирало скорее рассказать мне свою удивительную историю, и я узнал ее прежде, чем к столу и теплому очагу были приглашены скрывавшиеся в лесу благородные рыцари. Слушая ее, я и сам удивлялся тому, в какой необычайный узор порой переплетаются судьбы людей по воле Всемогущего Создателя.

Оказалось, что предок Дьердя Фаркаши тоже был крестоносцем и некогда участвовал в самом первом походе христианского воинства в Палестину. Когда крестоносцы взяли и разграбили Антиохию, к городу подошла большая армия мусульман, и ее вел не кто иной как тогдашний правитель Мосула! Так христиане сами превратились в осажденных. Осторожный мосулец решил взять город измором и почти добился своего. До крестоносцев наконец добрался голод, и вот, когда им уже оставалось надеяться только на чудо или сдаться, оно, чудо, взяло и произошло. В подземелье церкви Святого Петра, стоявшей в Антиохии, было найдено копье легендарного сотника Лонгина, которым этот римский язычник пронзил плоть распятого на кресте пророка Исы и потом сам уверовал в его божественное предназначение. Воодушевленные находкой крестоносцы широко открыли ворота, напали на мусульман и, хотя те несравнимо превосходили их численностью, одержали полную победу. Воины Ислама были обращены в бегство.

Еще раньше, когда копье только вынимали из подполья, предок хозяина усадьбы приметил и незаметно прихватил с собой одну из щепочек, отскочивших от ветхого древка. Из той битвы с мосульцами он вышел без единой царапины, и потом всю жизнь бережно хранил реликвию. Реликвия передавалась по наследству, и поскольку бывший крестоносец нарожал много детей, а реликвия по воле ее своенравных хранителей дважды переходила к потомкам не по праву майората*, то в конце концов и начались распри. До хозяина усадьбы священной щепкой владел его старший брат, и ему тоже приходилось потерпеть от родственников, требовавших возврата реликвии в их руки. На протяжении многих лет только местному епископу удавалось предотвращать или прекращать междоусобную войну.

Похоже было, что Фаркаши охотно расскажет обо всех грехах своего рода, но только не о странных злоключениях своей племянницы-монахини, прикованной к котелку. Ничуть не смущаясь и глядя старику прямо в глаза, я спросил его о причинах необычайного торга, поскольку именно этот торг воодушевил нас оказать Дьердю Фаркаши непрошеную услугу. Старик помялся, хмуро подвигал бровями и все же решил исповедаться за своих родичей до конца.

- Старший брат долгое время был вдовцом, - сообщил он. - Потом присмотрел себе одну особу из хорошего рода, но... как сказать по-франкски, не знаю... Были препятствия. Короче говоря, его вторая жена стала носить ребенка еще до того, как он повел ее под венец... Но и ее родителям зато уже ничего не оставалось в этих обстоятельствах, как только отдать свою дочь под венец... Катарина стала поздним ребенком. Очень поздним. Ее мать умерла, когда дочери исполнилось десять лет. А в шестнадцать Катарина... сама понесла неизвестно от кого... но выкинула. После этого брата осадили всякие недуги. Он стал мучиться животом. И вот один священник просветил его, что все дело в старых грехах, а искупить их должна дочь. Священник сказал, что ей самое место в строгом монастыре и пока она будет оставаться в священных стенах, Господь будет милостив.