Только в смерти

IV

Знаменитые битвы не оставляют величественных останков. Это всегда было опытом Толина Дордена.

Битва, при любых обстоятельствах, была диким, перемалывающим механизмом, который рвал тела на куски без разбора и оставлял жуткий бардак, с которым разбирались такие люди, как он.

Битвы, которые могли заслужить место в архивах – знаменитые битвы – ну, они были самыми худшими. Дорден обнаружил, к своему несчастью, что любая битва, которой судьбой было уготовано быть запомненной и отпразднованной, оставляла на своем пути самые ужасающие руины.

Уже начали распространяться слухи: верхний западный шестнадцатый, место героев, самая тяжелая битва, которая когда-либо происходила, в туннеле, человек к человеку, клинок к клинку. Дорден знал, что позже будет еще больше историй, и, может быть, приукрашиваний, чтобы закрепить их достоверность. Верхний западный шестнадцатый был звездным часом для Призраков, решающим моментом, который будут почитать так долго, сколько просуществует полк.

В том, что он увидел, не было ничего героического.

Коридор был домом смерти. Он выглядел так, как будто сумасшедший вивисекционист приступил к работе, а затем сжег все свои собранные данные. Воздух был наполнен паром и дымом. Дым шел от горящих трупов, а пар от сырости. Пол был покрыт несколькими сантиметрами крови и давленой плоти.

Дорден взял фонарик у Роуна. Цвейл застонал и закрыл нос носовым платком. Луч фонарика двигался. Здесь не было ни одного нетронутого тела. Лежащие тела были прожарены, скалясь почерневшими, застывшими от жара лицами. Лежащие тела лопнули, как мешки с костями, оставив кольца желтых кишечников на мокром полу. Части тел усеивали пол: рука, оторванная нога в ботинке, кусок плоти, часть лица, половина гротеска.

— Фес побери тебя и твою войну, — прошептал Дорден.

— Это не моя война, — начал Роун.

— Я не с тобой говорил.

В самом конце здесь были огнеметы. Части коридора выгорели до камня, а кровь местами сварилась до патоки. Подошвы их ботинок неприятно прилипали, когда они шли вперед.

Призраки пробирались через мертвых, шаря своими фонариками и – изредка – стреляя. Дорден был совершенно уверен, что приканчивали не только Кровавых Пактийцев.

Милосердие есть милосердие, сказал он себе.

— Можете мне помочь? — спросил голос. Это был Майор Беренсон. Ему попали в правое плечо, и его рука безвольно висела.

Дорден пошел к нему. — Дайте посмотреть...

— Не мне, медик. Ему.

Беренсон кивнул вниз, в сторону человека рядом с ним, лежащего на куче трупов. Человек потерял обе ноги от цепного меча или чего-то такого. Взорванные останки вокс-передатчика все еще были у него на спине.

Дорден наклонился. — Комплект! — крикнул он. — Жгуты!

— Не тратьте время, медик, — прошептал Карплс, кровь текла из его рта. — Я понимаю, что мне конец.

— Об этом судить буду я, — ответил Дорден, протянув руку к медицинской сумке, которую ему протягивал Роун.

— Я не дурак, — выдохнул Карплс. — Я знаю, что меня не спасти. Здесь есть офицер? Танитский офицер?

Роун встал на колено и наклонился поближе. — Я Танитец.

— Он заслуживает медаль.

— Кто?

— Ваш – кх! Ваш полковник-комиссар, — пробулькал Карплс. — Он вел вперед, все время. Я никогда не видел такое...

— Такое что?

Карплс открыл рот. Кровь потекла, как лава из вулкана.

— Карплс! — закричал Беренсон.

— Стыдно, — плюя кровью произнес Карплс. — Стыдно давать медали посмертно.

— О чем это вы? — воскликнул Роун.

Карплс не ответил. Он был мертв.