Только в смерти

II

Пока продолжалась ночь, неистовый ветер Яго вопил вокруг дома, спустив с привязи самую худшую пыльную бурю из тех, какие дурная скала уже бросала на них. Пыль проникала сквозь множество разбитых и поврежденных ставен, несмотря на попытки запечатать их. Ветер стонал в коридорах и галереях, очищая их от дыма и заставляя людей дрожать. Он звучал, как горе, как стонущее отчаяние вдовы или сироты.

Где-то в шуме, поздно ночью, начала играть Танитская волынка. Харк слышал ее, горестную и отчетливую. Его койку перенесли в другую комнату, когда полевая станция заполнилась. Боль одолела его, он стоял слишком долго. Плоть на его спине пульсировала.

Когда он услышал волынку, он попытался подняться. Рука мягко прикоснулась к его плечу, и голос настойчиво сказал ему продолжать лежать.

— Я могу слышать музыку, — сказал он.

— Это Каобер, — сказала Анна Керт.

— Каобер не играет, — сказал Харк. — Никто из Танитцев больше не играет на волынке.

— У Каобера есть старая, — сказала она, — и он сейчас играет на ней. — Харк снова прислушался. Он осознал, что это была не та же самая музыка, которая преследовала его. Игра была не очень хорошая. В ней были взрывные ноты и плохие смены тональности. Это была игра того, кто не играл на волынке долгое время.

Он играл старую мелодию, старый Танитский марш, но он играл его так медленно, что он был панихидой, жалобной песнью.

— Они всё знают, — сказал Харк.

— Все знают, — сказала Керт.