Призыв ведьмы

— Позови, — приказал шрам.

Но не успел никто из девушек и пошевелиться, а было понимание, что обращён приказ был именно к кому-то из них, как в комнате, в другой её стороне, темной и не видимой для взгляда Милены, раздалось пение. И к своему невероятному изумлению девушка узнала эту песню. С мотивом всплыло яркое воспоминание о Кольке, который лет в пятнадцать очень любил песни этой группы. Сама же Милена с необузданным энтузиазмом десятилетки горланила строчки припевов, забавляла брата и раздражала родителей, но, несмотря ни на что, продолжала подпевать. Припев вот этой конкретной песни они с братом орали как ошалелые.

“То парень к лесу мчится, то в поле, то к ручью,

Всё поймать стремится моооооолнию”. [1]

Песню пела женщина лет тридцати. И Милена всегда смущалась этому обращению, когда надо было окликнуть кого-то кому уже за тридцать, но нет ещё, например, пятидесяти. Понятно, что не девушка, но и женщина как-то странно звучит.

Слова песни умолкли. Её исполнительница замерла под одной из люстр, внимательно изучая зарёванную девушку, сидящую в нелепой позе на полу. Милена в изумлении уставилась на ту, что сейчас пела, и песня была кажется самым реальным из всего того, что происходило вокруг.

— Хэла? — отозвался навстречу женщине мужчина со шрамом. И Мила решила, что он всё-таки тут был самым старшим и по возрасту и по положению.

— Белую нашли? — спросила женщина, небрежно склоняя голову набок.

— Вроде.

Она вздохнула и подошла ближе, присела перед Миленой.

— Ох, очередная крошка-хорошка, — буркнула комментарий словно сама себе.

— Я знаю эту песню, — к своему изумлению выдала Мила.

— А? — нахмурилась женщина, приподнимая одну бровь. Милена напряглась — её имя Хэла?

— Я знаю эту песню, — повторила девушка еще раз.

— И откуда ты такая? — с усталостью и без интереса спросила она Милу, нахмурив густые темные брови.

— В смысле?

— Ну, песню знаешь, значит на просторах России-матушки выросла или около того… вот и спрашиваю — откуда ты?

— Питер, — выдала Мила.

— Эх, “если выпить вы хотите, то берите водки литер, это ж Питер, тётя, ну шо, берёте?” [2] — проговорила ехидно Хэла.

— Боже, вы… Вы тоже из Питера?

Хэла мотнула головой не соглашаясь.

— Можно на ты. Выпить-то будешь?

— Что? — смутилась Мила.

— Ну и водку можно, — лукаво подмигнула собеседница.

Она улыбнулась и Милена увидела очаровательную кривоватую, но очень добрую улыбку — обычно такая легко располагает к себе людей. Взгляд серых, кажется, глаз был озорным. Вокруг них была слабая сетка морщинок.

— Я никогда не пила водку, — честно призналась девушка.

— Бывает, — повела головой Хэла. Потом встала и вернулась обратно с глиняной, так по крайней мере показалось, кружкой. — Держи.

Милена взяла её в руки. На дне было немного жидкости, которая по запаху напоминала водку.

— Это что?

— Вдохни и залпом пей, — кивком приказала ей женщина, ослушаться не получилось.

Мила хлебнула и поняла, что обожгла себе все внутренности, закашлялась и сжалась.

— Хэла, эй… — кто-то из мужчин, которые так никуда и не делись, видимо напрягся от реакции Милены на этот крепкий алкоголь.

— Нормально всё, достопочтенный митар, всё с вашей ведьмой хорошо будет, — ответила она и и заглянула Милене в глаза. — Откуда песню-то знаешь?

— Мой брат слушал, — отозвалась та.

— А какие ещё песни знаешь?

— Прыгну со скалы, — сама не понимая зачем стала перечислять всплывающие в голове названия песен Милена, — Кукла колдуна, Камнем по голове, Лесник, Смельчак и ветер…

— Во, сойдет, — прервала её Хэла. — Запевай.

И к своему ужасу Милена начала чеканить слова, которые видимо навсегда были в её голове:

— Я ведь не из робких,

Всё мне по плечу.

Сильный я и ловкий

Ветра проучу… [3]

И Хэла ухмыльнулась, подхватила и продолжила:

— Был сильный ветер, крыши рвал

И несмотря на поздний час

В округе вряд ли кто-то спал

Стихия не на шутку разошлась…

Она пела и Милена подпевала ей совершенно по инерции. И кто-то ещё подпевал, хотя она и не видела кто.

Всё происходившее стало окончательно нереальным, безумным, словно уже не сон, а странный фильм, с нелепыми музыкальными вставками. Но несмотря на всё это внутри у Милы разлилось невероятное тепло, мысли стали гибче и в какой-то момент ей стало совершенно всё равно — она пела песню с безумием и отвагой, уже не пытаясь дать отчет тому, что происходит.

Когда они допели в комнате прибавилось народу. Пришли несколько мужчин одетые в коричневые одежды, как тот, которого Мила уже видела. Возле неё оказалась пожилая дородная женщина с приятным мягким и добрым лицом, и, словно наседка, стала квочить вокруг так и сидевшей на полу Милены.

— Белая, богам слава! Белая! Ох, крошечка какая, а худенькая, но это мы поправим. Хэла, а точно белая?

— Точно, — кивнула Хэла, в руках которой тоже была кружка. — Звать-то тебя как, тётя?

— Мила, — отозвалась девушка. — Милена, в смысле.

— Это что, два имени, одинаковых? — смутилась женщина, которая суетилась возле нее.

— Нет, одно, — ухмыльнулась Хэла. — Просто Милена это полное, а Мила короткое, сокращенное.

— Вот те раз, а я вот Мита, и никаких коротких или длинных.

Хэла кивнула.

— Слыхала, Милка моя, выбери что-то одно.

Девушка кивнула, голова пошла кругом, а кружка как-то незаметно наполнилась чем-то прохладным и вязким. Она в недоумении смотрела внутрь и не понимала, как это вообще получилось.

— Пей, это уже не водка, — отозвалась Хэла.

— А если ты не из Питера, то откуда? — решилась спросить девушка и хлебнула напиток, который оказался сливочным ликером, но не таким сладким, как она привыкла дома.

Хэла хитро улыбнулась и запела:

— Этот город самый лучший город на Земле,

Он как-будто нарисован мелом на стене… [4]

Голос у неё был приятным, не резким, не высоким. Она умела менять интонацию, но высокие ноты не тянула, да это и не было нужно. Это пение было похоже на семейные застолья, когда все собирались за большим столом и распевали с душой. Милена почувствовала себя дома и на глаза снова навернулись слёзы. Она пыталась вспомнить — песня была про Москву. Значит Хэла оттуда.

А дальше хмельная голова её окончательно отказалась что-то понимать. Пели уже все девушки — их было около десяти, но точно посчитать не получалось. Все они были одеты в серые, словно шерстяные, платья, доходившие им до щиколоток. На ногах у них были мягкие туфли, напоминающие балетки. Хэла вообще была босой, но может это Милене казалось — она переставала быть уверенной уже хоть в чем-то.

Они пели и пили, поили мужчин. Девушек прибавилось. Те, что пришли, были одеты в такие же длинные платья, но разных цветов, не серые. Всё стало каким-то сумбурным, смешалось, будто это тематическая вечеринка. И Мила бы усмехнулась этой мысли, если бы внутри не разрывало на части страхом, что это происходит на самом деле.

Девушки в сером пели песню, которую Милена не знала, но почему-то казалось, что она ей знакома. Пели они складно, ладно, так что можно было заслушаться и разрыдаться. Хэла была артистичной, живой, невероятно красивой женщиной, на которую хотелось смотреть во все глаза. И Милена хваталась пьяным разумом за неё, видела как та, протягивает кружку мужчине со шрамом, и было подозрение, что там точно не сливочный ликёр, а что-то покрепче. И при этом Хэла была такая игривая, озорная, невероятно притягательная.

Остальные же девушки бросали взгляды в сторону молодых мужчин — светлого, что притащил Милену во всё это безумие, второго темного, который хватал её за руки, и других, в коричневых одеждах.

“Тебя ждала я, жаль нет крыльев за спиной,

Тебя ждала я, полетела б за тобой

Тебе ждала я, помнят камни и вода

Тебе ждала я, но осталась здесь одна…” [5]

Мужчины странно улыбались. Милена могла поклясться, что они смущались. Чувствовали себя не в своей тарелке, хотя почему-то она была уверена, что с ними всеми это происходит не впервые.

А потом одна из девушек в сером попросила Хэлу спеть песню про зиму. Женщина нахмурилась, но остальные девушки подхватили просьбу. Кто-то даже сказал, что поможет ей петь. Они были похожи на голубушек, воркующих на своих насестах. Хэла всё не начинала петь и тогда одна из девушек запела робко и мягко начало:

— Белая зима, ой, пришла да не спросила,

Лютая пришла, серебром снегов укрыла.

Превратила в лёд мою душу и сердечко,

Замерзшими слезами покрыла речку.

Потом протянула руки Хэле, которая была явно старшей среди них. Она сдалась и подхватила:

— Белая зима принесла недобры думы.

Солнце спряталось, да на небе полнолунье.

В полутьме брожу, слышу, смерть крадется тихо.

Снежная метель все свистит да кружит лихо.

Милена не знала этой песни, она как загипнотизированная сидела и смотрела как Хэла пела. Ее голос звучал надрывно, тяжело, словно она рвала себе душу этой песней. Глаза у неё были закрыты, а девушки, что пели с ней, обняли её, а вокруг было тихо-тихо. Песня казалась жуткой, от неё сводило что-то внутри, или это голос у женщины был такой.

Хэла открыла глаза и пропела последние слова:

— Погубили душу зимы недобры чары,

Лютая зима забрала в объятия Мары.

И тогда Милена с ужасом наконец осознала, что всё это происходит на самом деле, что она на самом деле сидит на полу какого-то средневекового замка. Со всеми этими странными людьми вокруг, слушает песни, которые она знает. Песни из её детства, песни её жизни, которой кажется больше нет.

Слёз уже не было, она была так пьяна, что не было никакого желания рыдать, или спорить, сражаться, делать хоть что-то. Она уткнулась лбом в плечо сидящей рядом Миты и сознание её начало проваливаться в пустоту.

“Что-то сердечко бьётся силой…” — радостно запел кто-то из девушек, не Хэла, на совсем новый лад, незнакомый, иной, но Милена уже не смогла открыть глаза и наконец уснула тяжелым, беспамятным сном.

[1] — Король и шут “Дурак и молния”

[2] — Ленинград “Ч.П.Х.”

[3] — Король и шут “Смельчак и ветер”

[4] — Браво “Этот город”

[5] — Начало века “Тебя ждала”

[6] — Грай “В объятиях Мары”