Воспитанник орков 1

Отогнав мысли, снова начал прислушиваться к рассказу.

— Людей не стало, начали дома рассыпаться, — продолжал повествование Карагон. — Ветер с дождем, солнце. Но камень — штука прочная. Будь это кирпич, давно бы все в прах рассыпалось.

— И откуда ты все знаешь? — подивился Данут.

— Дед у меня сильно умный был, — с толикой гордости поведал возчик. — Профессор. Весь чердак старыми книгами завален. Выбросить — рука не поднимается, а купить — никто не купит. У нас когда—то свой университет был, пока городские власти не решили, что не нужен он нам. Вот, есть школа грамоты, есть коммерц—училище, оно и хватит. Кто учиться хочет — пусть в Скаллен едет, к гномам. Университет, он больших денег требует, а профиту пшик. Да и студенты народ несерьезный. Они и пиво среди бела дня пьют, дебоширят, чужих баб уводят. Добро бы, насовсем, а то на время. Уведут, попользуются, а потом обратно ведут. Мол, забирай. И куда ты потом, с такой бабой?

— И что с нею делать? — невинно осведомился Данут.

— А что делать? Побить раз—другой, да и жить дальше. Ежели, конечно, снова не загуляет. А во второй раз загуляет — гнать ее надо, поганой метлой! Э, ты че на меня так глядишь? — оторопел Карагон. — У меня студенты бабу не уводили. Я когда женился, университет уже закрыли, студентам под зад мешалкой дали. И профессоров разогнали. Кому повезло, тех в коммерц—училище определили, а остальных — кого куда. Ну, тем, кто постарше, вроде моего деда, им город пенсион назначил — векшу в месяц. Не весть, сколько, но на жизнь хватало. Бывало, что он и нам помогал.

Данут не представлял, как можно прожить на одну векшу в месяц, да еще кому—то помогать, но на всякий случай сказал:

— Повезло тебе с дедом.

— А то! — вскинулся Карагон. — Он, как из университета поперли, ослеп с горя, книги читать не мог. Зато языком болтал, будь здоров. Я про столицу от него много раз слышал, так и запомнил. Бывало еще, придет к нему старый друг — тоже из профессоров, Мак Цвят, да как начнут деды целый вечер бухтеть — что да и как! Мой говорит — люди там жили, построили империю, но не сумели удержать ее в рамках, а друг ему — не люди, мол, а орки. Дескать, в старопрежние времена, орки свою — как там, слово такое хитрое? — Цевеклезация, севилезация? Тьфу, не выговоришь. Раньше—то я это слово помнил. Что—то такое, что только люди создать могут. Мол, когда возникает государство, письменность, законы, а ремесло отделяется от сельского хозяйства. Так вот, орки создали такое вот дело — ну, цивилизацию, людей, эльфов и гворнов объединили, а потом случились природные катаклизмы — не то луна не туда ушла, не то звезда с неба упала — не в то ли болото, через которое мы проезжали?, стало темно и холодно, отчего все и разбежались в разные стороны. Иной раз так друг на друга орут, того и гляди, за клюшки схватятся. Разойдутся за полночь, неделя пройдет — снова к нам Цвят прется, снова они с дедом спорят. А ведь о чем спорили—то?! О том — сходен или не сходен орочьий язык с человеческим!

— И что? — искренне заинтересовался Данут.

— Пришли к выводу, что оба языка произошли от какого—то другого, более древнего. Мол, много общих слов, только измененных. У орков звуки получаются гортанными. Дескать, орки умеют извлекать горловые звуки, а люди нет. У нас голосовые связки по—другому устроены.

— А эти ученые дедушки не решили, что люди и орки — родственники? — скривился юноша.

— Ну, до такого они не дошли, врать не стану, но очень много общего. Скажем — у нас и у орков есть общая привычка — рукопожатие. Только они руки не жмут, а прикасаются.

— А что еще?

— А вроде, больше ничего, — попытался развести руками возчик, но поморщился от боли. — Сам дед орков в жизни не видел, а я с ними только в бою встречался. Ну, иногда на переговорах. Язык еще туда—сюда, а обычаи... Дед говорил — вот, если бы кто из людей у орков пожил, много бы интересного для научного мира мог поведать. Можешь себе представить, чтобы кто—то у орков жил?

— Бр—р, — передернуло Данута. Пожить у орков — такое в самом страшном сне не приснится. Как может нормальный человек попасть к оркам? Только, если угодит в плен. А там...Уж лучше сразу умереть. Но у орков легко умереть не получится. Хорошо, если умрешь на третий—четвертый день, но есть у них мастера, умеющие растягивать человеческую смерть на месяцы.

Чтобы хоть как—то отвлечься, Данут сказал:

— Был у меня знакомый профессор, из гномов. Большой спец по оружию.

— Уж не мэтр ли Байн? — оживился возчик.

— Он самый, — изумился Данут. — Ты его знаешь?

— А как же. Я же тебе говорил, университет у нас был. Профессора туда—сюда шастали. Наши в Скаллен, ихние к нам. То они у нас своих студиозов учат, то наши у них. Лет пятьдесят назад, когда дед еще в силе был, ездили они сюда, в Чинкварт. Я—то мальцом был, увязался за ними. Видел разбитых истуканов — ну, те статуи, которые жрецам ставили. Посмотришь — жуть берет. Поле огромное, а на нем битые головы, ноги. Видимо, когда жрецов свергли, кинулся народ статуи колотить. А дед по руинам бродил, пытался какие—нибудь надписи отыскать, да где там! Если что было когда—то, давно осыпалось. А гном оружие пытался найти — вроде, нашел какие—то каменные наконечники. Даже не каменные, а такие, словно бы из стекла. Острые, бриться можно. Но мэтр сказал, что это древнейшие наконечники для копий, каких нет ни в одной коллекции. Счастлив был, словно младенец, которому пеленки поменяли.

— А сколько лет этим развалинам?

— Да кто его знает? — повел плечом Карагон. — Дед с Цвяхом спорили — один говорил три тысячи, другой — все пять. У каждого свои доказательства были, но один другому не верил. А мэтр Байн считал, что не больше двух тысяч. Мол, в хрониках гномов что—то об этой империи сказано. Что ее жрецы с гномами какие—то дела делали. Вроде бы, гномы им собирались железо продавать, но не нашли ничего, чтобы самим покупать. Но гномы в империю пришли, когда она уже разваливаться начала. Ни зерна не было на продажу, ни чего другого. Так гномы ни с чем и ушли, но записи сделали. Мэтр обещал деду копии со своих летописей снять. Вроде бы, даже и снял, и привез, но тут у нас перемены настали. Университет закрыли, дед ослеп. А как ученых и студентов разогнали, то кому дело до древней истории? Может, валяются где—нибудь бумаги на чердаке, если их мыши не съели. Дедовы книги я в коробки сложил, а бумаги просто в тюки увязал.

— Интересно бы посмотреть, — в раздумчивости проговорил Данут, которого почему—то заинтересовали руины. А главное — причины, по которым погибла целая империя. Не может такого быть, чтобы она рухнула в одночасье.

— А давай я тебе все дедовские бумаги отдам? — предложил вдруг возчик. — Чего они на чердаке пылиться будут? Ты парень молодой, может, ученым станешь.

— Ученым? — расхохотался Данут. — Ну, какой из меня ученый? Я всю жизнь около моря жил, рыбу ловил, китов бил. Читать—писать умею, и то ладно. Хорошо, если дядька меня старшим приказчиком сделает. И буду я всю жизнь бочки с земляным маслом считать, да пустые горшки продавать.

— Смотри, парень, не зарекайся, — глубокомысленно изрек возчик. — Ты еще молодой, все может быть.

— А вообще, давай, — принял вдруг решение Данут. — Книги дедовские я у тебя даже купить могу, если особо цену не станешь задирать. А бумаги... Бумаги возьму, если их мыши не съели.

— Бери, — кивнул возчик. Посмотрев на Данута, прищурился, словно бы вспоминая о чем—то. Потом сказал: — Ты, давеча, говорил, что Одинокими островами интересуешься?

— Ну, — кивнул Данут, насторожившись. Про Одинокие острова он как—то обмолвился, было дело, но особо о них не распространялся. Помнил, что как—то в Хандварке случился скандал. Когда они сдавали властям тела пиратов, один малый ляпнул: «На то и щука, чтобы карась не дремал». Как он удержался, чтобы не вбить ему нос в щеки! Да еще Инвудас, которому не терпелось получить вознаграждение, удержал. Если сейчас пожилой возчик скажет что—то подобное про норгов, то он за себя не ручается. Но Карагон заговорил о другом.

— Дед мой много чем интересовался, читал много. Но особенно об империях и государствах, которые развалились или погибли, если у них что—то с деревьями или с землей не так вышло. Не знаю как, но ему удалось узнать, что поначалу жители Одиноких островов самыми обычными людьми были. Рубили лес, корни корчевали, пеньки сжигали и рожь сажали. Еще какую—то живность разводили — не то овец, не то коз. Большие корабли строили, на Большую землю плавали, сыр продавали, муку. А вот рыбу они почему—то не ловили. Может, не нравилась, а может еще отчего—то. Вроде бы, все хорошо было, но когда леса вырубили, земля истощилась, всходы давать перестали. А козы и овцы все кусты объели. Кирдык наступил. Вон, все почти как тут, в империи бывшей. Но на островах бежать некуда. Либо помирай, либо что—то делай. И тогда норги — их, вроде, как—то по другому звали, начали по морю ходить, на купеческие корабли нападать, поселки грабить.

— Получается, норги пиратствовать стали не от хорошей жизни? — криво усмехнулся Данут. — Жалеть их нужно?

— Так кто от хорошей жизни в разбойники пойдет? — резонно сказал возчик. — От хорошей жизни человек работать должен, детей рожать, внуков на старости лет нянчить. Никто по доброй воле в разбойники не идет. Кому хочется под кустом спать, да всю жизнь бояться — не ловить ли идут? Не слышал, чтобы хоть один бандит в своей постели умер. Только, сам понимаешь, нам—то без разницы — от хорошей жизни, не от хорошей он на большую дорогу выше? Я всю жизнь в дороге провел, раза два с разбойниками бился. Мне какая разница, кто меня ограбить собрался? Что, мы их жалеть станем?

— Не станем, — кивнул Данут. — А если и станем, то так пожалеем, что они уже никогда на жизнь жаловаться не будут.