Сеятели ветра

Что ж, сегодня у него будет повод наконец навестить Цую.

Ханэ отошёл от свитка. Нарисованному ворону не было до него дела: птица сосредоточенно чистила перья.

У комнаты матери он остановился. Из-за двери доносились женские голоса, и один из них принадлежал сороке.

— Кажется, у нас гость, — послышался из-за раздвижной перегородки высокий голос Йоко.

Скрываться дальше больше не имело смысла, и Ханэ сдвинул перегородку в сторону. Женщины повернулись к нему, и Ханэ подумал, что в этих чёрно-белых кимоно и с одинаковыми причёсками они похожи, словно сёстры.

Похоже, он прервал их чаепитие: на столе стоял расписанный чёрной краской сервиз. Из чашек поднимался пар.

— Ханэ, проходи, — оживилась мать. — Будешь чай? Он, правда, успел немного остыть.

— Пожалуй. Только я ненадолго, — Ханэ сделал небольшую паузу, принимая чашку с чаем из рук Йоко, а затем продолжил: — Мы с Казу улетаем. Я отправляюсь с ним в столицу, вместо Обуры.

Ханэ заметил тень печали на лице матери. Йоко сразу насторожилась. Видно, такой расклад сильно менял её планы.

— Я слышала, в столице сейчас не самые спокойные времена, — осторожно начала Йоко.

— Сейчас везде неспокойные времена, — хмыкнул Ханэ, про себя подумав, что Йоко наверняка сама нередко бывает в столице сама либо имеет там осведомителей. — Я хочу повидать Тайдзу до того, как они станут ещё неспокойней.

Йоко на мгновение широко распахнула глаза, и Ханэ с удовольствием отметил, что она поняла намёк: “Да, я тоже осведомлён о событиях в столице, и о том, что в скором времени у нас вполне может появиться новый Гунсё”.

— Надеюсь, вы не собираетесь проделать весь путь на своих крыльях, точно перелётные птицы? — улыбнулась Йоко.

— Это был бы весьма занятный опыт, — вернул ей улыбку Ханэ.

Сорока неопределённо повела плечами. Что ж, пусть гадает, будут они лететь, не щадя крыльев, или преодолеют большую часть пути в запряжённом птицами паланкине. Ханэ предполагал, что Казу выберет первое. Ему сейчас просто необходимо устать так, чтобы его не мучили мысли об Обуре, и как можно скорее окунуться в столичную жизнь, в которой у него не будет времени думать о том, что произошло после совместной охоты с волками.

— До столицы лететь с неделю, — приняла задумчивый вид Йоко. — Если в паланкине, то полторы, при хороших условиях. И с хорошим проводником.

Она бросила на Ханэ быстрый взгляд.

— У меня тоже есть дела в столице, — после секундной паузы сказала сорока. — Как насчёт того, чтобы полететь вместе?

— А как же Судза? — поинтересовался Ханэ.

— Они смогут себя защитить, уж поверь.

В это Ханэ и так верил. За пределами земель Ёмори волколюдов больше не будут сковывать приличия, что мешали им принимать полный звериный облик, и никто не запретит им встретить любых нарушителей острыми зубами и клыками, способными вспороть даже толстую шкуру кирина.

Йоко медленно поставила чашку на стол. Облокотившись на его край, сорока посмотрела на вранолюда в упор.

Ханэ не спешил отвечать. Он даже не сомневался, что из Йоко выйдет хороший проводник. Он сомневался, что такого проводника примет Казу. Хоть тогда, при Таруо, Казу ни словом не упоминал сороку, на его месте Ханэ подозревал бы её первой.

— Йоко, я бесконечно ценю твою помощь, но у Казу уже есть свой проводник на примете.

— Жаль, — вздохнула сорока, снова берясь за чашку. — Что ж, тогда да благословят боги ваш путь.

Ханэ одним глотком допил свой чай и поднялся. Пора было прощаться, и с этим лучше не затягивать. Обогнув стол, он присел перед матерью и, взяв её за руки, заглянул в глаза.

Ничего не говоря, она развернула крылья, закрыла Ханэ ими от Йоко и от остального мира. На какой-то миг Ханэ снова почувствовал себя маленьким птенцом, который впервые полетел в одиночку в лес за домом.

Ханэ обхватил её ниже крыльев и прижал к себе, зарываясь в жёсткие перья. Его охватило желание остаться здесь, рядом с ней, хотя бы ещё на день.

Он заставил себя отстраниться от матери. Ханэ поднялся, поклонился Йоко и стремительно вышел за дверь. Ему не хватало воздуха. Выйдя на веранду, Ханэ поднял голову и посмотрел на небо. Луны сегодня не было.

В последний раз оглянувшись на дом, Ханэ направился к белым воротам-тории, к которым вела такая же светлая дорожка. Камни дорожки отделяли друг от друга чёрные полосы, из-за чего они словно светились под перламутровым светом “лунных” фонарей. Миновав первый ряд крылатых надгробий, Ханэ остановился. Обуру похоронили где-то здесь, но он, к стыду своему, не запомнил, куда именно идти.

Ханэ весь обратился в слух. Он сразу уловил тихий голос, который доносился справа. По этому голосу он тотчас признал Казу, но не сразу осмелился подойти. Похоже, Казу разговаривал с братом. Нехорошо было бы его прерывать.

Ханэ пошёл туда, когда голос стих, и скоро увидел Казу — скорчившаяся у надгробия фигура, которая выглядела жалко на фоне величественной каменной фигуры ворона.

Ханэ неслышно подошёл к нему. Впрочем, вряд ли Казу его бы услышал. Он сидел, тупо уставившись на каменного ворона, бледный и молчаливый.

Ханэ кашлянул. Казу развернулся к нему, и в тёмных глазах отразилась растерянность.

— А, это ты… Точно. Я забыл.

Он потеснился, пропуская Ханэ к надгробию. Ханэ коснулся каменного холодного клюва и, помедлив, прислонился к нему лбом.

Ханэ стоял так с минуту, не произнося ничего ни вслух, ни про себя. Он просто не знал, что сказать. Когда рядом встал Казу, он только чуть слышно прошептал:

— Прощай.

Напоследок проведя по каменному клюву ладонью, Ханэ скользнул в сторону.

— Разве он единственный, с кем ты хотел попрощаться? — хрипло спросил Казу.

— На самом деле… нет.

— Позволишь пойти с тобой?

Ханэ окинул его удивлённым взглядом. С чего такие вопросы? Казу не был близок с его братом, но они оба принадлежали к клану Ёмори. Казу имел полное право посетить и его могилу.

— Может, ты хотел бы пойти один, — пожал плечами Казу.

— Я думаю, он бы тебе обрадовался. Он тобой вроде как восхищался.

Казу кивнул в знак благодарности. Две фигуры отделились от надгробия Обуры и направились дальше, в отдалённую часть. Ханэ свернул влево. Он слишком хорошо запомнил эту дорогу.

Надгробие со слётком вынырнуло из темноты. Фигурка ворона широко раскрыла крылья, которые казались слишком большими для такого тела. Только ни она, ни тот, кого фигурка изображала, никогда не поднимутся в небо.

Глубоко вздохнув, Ханэ положил ладонь на голову птицы.

“Что ж, Цуя, я пришёл, — мысленно сказал он брату. — И привёл Казу. Ты его помнишь, верно? Помнишь, как тебе нравилось повторять всё за ним? А я злился. Глупо, правда?”

Казу встал рядом. Во взгляде столичного вранолюда была пустота.

— Мне жаль, — вдруг сказал Казу. — Это, конечно, ничего не изменит, но… мне жаль.

Кивнув в знак благодарности, Ханэ убрал руку с постамента. На него взирала безмолвная статуя ворона, но в мыслях снова звучал голос, который ему не суждено было услышать снова.

Шагнув назад, Ханэ на ходу развернул акурэ. Тело за мгновения покрыли жёсткие перья.

Обернувшись, Казу глянул на него с немым вопросом. Даже в облике полуптицы он умудрялся быть на удивление выразительным.

— Пора, — кивнул Ханэ, расправляя крылья.