Джентльмены предпочитают русалок

— Джессика, — говорю я тихо, — ты боишься, что в воде что — то есть?

Она тихо кивает.

— Здесь нет ничего, кроме нас, — уверяю я ее и прыгаю в воду, проплывая озеро по всей его длине, а мой хвост то поднимается из воды, то погружается в воду, а дети с благоговением смотрят на меня. Когда я подплываю к Джессике и беру ее за руку, она чуть более отзывчива. — Озеро не страшное, оно красивое. Здесь нет ничего, что могло бы причинить тебе боль, хорошо? — говорю я с широкой улыбкой.

Джессика кивает, закусив губу. В конце концов, она сжимает мои руки так сильно, что становится больно, но мне все равно, потому что она с плеском скользит в воду. Она даже хихикает, когда на нее попадает вода, и ей удается немного застенчиво сказать «спасибо».

Дальше дела идут более гладко. Дети — ангелы и делают все, что я прошу, с энтузиазмом. Маленький Тейлор, кажется, особенно любит баттерфляй, даже если он слишком нетерпелив и посылает волну, обрушивающуюся на нас с каждым ударом. Оливия и Хизер визжат, когда вода смачивает их волосы, а Джессика смеется и, наконец, начинает расслабляться.

Урок закончился слишком рано, час подходит к концу. Я помогаю детям выбраться из воды, и они берут свои полотенца, а я смотрю. Затем я отправляю их в дом, чтобы они высохли и переоделись, а я бездельничаю в озере, ожидая, пока все уйдут, чтобы я могла быстро вернуться к своим человеческим ногам.

— Что я должна? — спрашивает Вивьен, вставая со скамейки и направляясь к озеру.

— О, мы можем решить это позже, — отвечаю я, и мое сердцебиение начинает учащаться, когда я задаюсь вопросом, будет ли она ожидать, что я выйду из воды и займусь делами прямо здесь и сейчас — что — то, чего я не могу сделать. — Я собираюсь сделать несколько кругов, прежде чем следующие дети придут на урок через несколько минут, — объясняю я, хотя это не совсем правда.

Вивьен, кажется, довольна объяснением и быстро кивает мне.

— Отлично. Тогда увидимся на следующей неделе.

— Хорошо! Спасибо!

Она кивает, и я смотрю, как она идет по траве к дому, где ее уже ждут дети. Они машут мне, и я машу в ответ, наблюдая, как они втискиваются в ее серебристый внедорожник «Мерседес», прежде чем он начинает неторопливо ехать по моей подъездной дорожке и, сворачивая направо, исчезает дальше по дороге.

Когда я вижу, как Сойер встает со скамейки и идет ко мне, я широкой улыбкой подзываю его ближе, и он не сопротивляется.

— Насчет той ночи, — тихо бормочу я, — ты… в порядке? — слова звучат глупо даже для моих собственных ушей. И я не совсем понимаю, о чем спрашиваю — с ним все в порядке после того, как на него напал Каллен? Он не против того, что мы обсуждали? Каким бы ни был его ответ, я не думаю, что мы оба в порядке.

Он пожимает плечами, и я чувствую, что это все, что я получу.

— Я все еще… я все еще борюсь с правдой о том, кто ты. Я все еще не верю в это, — бормочет он и смотрит на мой хвост, пока тот движется в воде. — Это как… будто ты легенда из сборника сказок… ожившая.

— Для моего вида люди — легенды.

Когда — то такая легкая шутка могла вызвать смех у Сойера. Но сегодня он только вздыхает.

— Прости, Ева… Я знаю, что это тяжелая ситуация, и я все еще пытаюсь понять ее. Просто… Я единственный, кто знает, верно?

Не знаю, почему он задает мне этот вопрос.

— Да.

— Это большой секрет, который нужно хранить. Большое давление на человека.

— Ты уверен… — начинаю я, но слова застревают у меня в горле, как только я понимаю, о чем собираюсь спросить.

— Уверен в чем?

Я кашляю и вдруг смущаюсь.

— Я просто подумала, что, может… ты пытался увеличить… дистанцию между нами по… другой причине.

— Какая еще причина?

Я сильно краснею, и мои щеки становятся горячими, потому что я внезапно чувствую себя такой глупой, что даже спрашиваю:

— Ну, я имею в виду… Я подумала, может, если бы ты начал встречаться с кем — то… например, с Вивьен, — слова произнесены, и теперь я больше, чем когда — либо прежде, хочу забрать их обратно. Я просто чувствую себя такой уязвимой, но в то же время глупой. Не говоря уже о том, что я, должно быть, совершенно завидую Сойеру. Все это довольно унизительно, и я проклинаю свой язык.

Он хмурится и кажется смущенным.

— Вивьен замужем, Ева.

— Ну, я это знаю, но… ну, я видела в таких шоу, как «Джерри Спрингер», что брак на самом деле не останавливает такие… вещи.

— Во — первых, не следует смотреть Джерри Спрингера, когда есть гораздо… лучшие программы, — начинает он, качая головой и разочарованно вздыхая. — А во — вторых, нет, я не встречаюсь с Вивьен… или с кем — то еще в этом отношении. Мне просто трудно принять правду о том, кто ты, и поэтому мне нужно… некоторое пространство.

Внезапно я чувствую прилив гнева из — за того, что ему так трудно принять это. Я смахиваю с лица влажные волосы, чтобы получше рассмотреть его, мое выражение лица хмурое.

— Если помнишь, я не оказывала на тебя этого так называемого «давления». Я ничего тебе не говорила. Каллен забрал у меня право выбора.

— Я в курсе.

— Значит, ты пытаешься сказать мне, что хотел бы, чтобы я скрывала от тебя правду?

Сойер закусывает губу и хмурится так, что на его лбу появляются глубокие морщины.

— Я не это имел в виду, нет, — тихо отвечает он, — я просто пытаюсь сказать, что… Ева, этого слишком много, чтобы понять. До вчерашнего дня я не знал, что русалки — это не только истории, которые рассказывают детям перед сном.

— Мне жаль, что у тебя есть это… давление сейчас, но я не хотела, чтобы все это произошло. И… я бы хотела… я действительно хотела бы, чтобы мы могли просто забыть об этом и вернуться к тому, что было раньше, — я делаю вдох. — Я бы хотела, чтобы мы снова стали друзьями.

Сойер хмурится еще сильнее, и мое сердце замирает, потому что он не отвечает. Хизер выбегает из дома в порыве смеха и бросается в его объятия, нарушая молчание между нами. За ней следует ее брат, оба смеются и кричат друг другу, играя в карусель, бегая вокруг ног Сойера.

Когда я смотрю вверх и в его глаза, он, кажется, видит меня насквозь, и в его выражении лица есть пустота.

— Прежде чем мы начнем, — продолжает он, видя меня, но на самом деле не видя. — Я хотел сообщить тебе, что я подумал о том, что произошло, и… я хочу установить систему видеонаблюдения вокруг дома. Учитывая события… недавние… я подумал, что это хорошая идея.

Я просто киваю, потому что не совсем понимаю, о чем он говорит, но если Сойер считает это хорошей идеей, что бы это ни было, то я предполагаю, что нужно согласиться.

— В любом случае, я приеду через пару дней, чтобы установить все — заканчивает он.

— Хорошо, — отвечаю я и смотрю, как он улыбается мне, а затем поворачивается и направляется к своему грузовику.

Глава третья

Я ложусь спать, чувствуя себя хуже, чем когда — либо. Слова Сойера эхом отдавались в моей голове до конца дня и затуманивали все тупым, неприятным чувством, которое теперь отказывается уходить.

Сидя на кровати, свернувшись калачиком в груде одеял, я немигающим взглядом смотрю на дальнюю стену. Я чувствую вспышку гнева по отношению к Сойеру, то же самое чувство, которое таилось в глубинах моего разума весь день. Он не может справиться с правдой, но как я должна себя чувствовать? У меня невозможный секрет, я просто пытаюсь вписаться, хоть я другая. И, кроме того, именно благодаря этой разнице я вынуждена жить неправдой. Врать Сойеру, Венди — всему городу! Мне угрожает мужчина, который хочет оставить меня как собственность. Неужели Сойер этого не понимает? Разве он не понимает, что последнее, что мне нужно от него, — это расстояние?

Может, ему все равно, говорю я себе, глубоко вздыхая.

Несмотря на усталость, впивающуюся в меня, я знаю, что сон не придет легко. Окно внизу все еще разбито вдребезги — заколочено, да, но даже в этом случае Каллену было бы легко войти сюда и забрать меня, заставить вернуться к океану и Корсике. Не всегда будет кто — то, кто меня спасет, и все больше похоже, что Сойер хочет уйти из моей жизни. Дрожа, я глубже зарываюсь под одеяло и тянусь к телефону после того, как он зажужжал на боковом столике. Сообщение от Венди:

Как ты? — спрашивает она.

Лучше. Просто устала, так что иду спать.

Через две секунды приходит ответ.

Ты же знаешь, что всегда можешь остаться здесь… если будешь нервничать из — за одиночества.

Спасибо, Венди, но я не могу полагаться на тебя вечно.

Для этого нужны друзья! В любом случае, дай мне знать, если я понадоблюсь.

Хорошо. Спасибо.

Я посылаю ей смайлик и кладу телефон обратно на столик. Мне нравится думать, что я неплохо разбираюсь в сотовом телефоне, по крайней мере, когда речь идет о звонках и текстовых сообщениях, и это маленькая победа среди всего плохого. Я глубже погружаюсь в матрас, пытаясь устроиться удобнее. Человеческие кровати странны, но, в конце концов, я нахожу позу, которая мне подходит.

Несмотря на мое более раннее предположение о том, что я не могу заснуть, я засыпаю в течение нескольких минут.

* * *

Я просыпаюсь от звука. И когда я открываю глаза, я вижу тень, скользящую по окну, а за окном светит раннее утреннее солнце. Со вздохом я резко сажусь, волосы рассыпаются по моим плечам. Во мне вспыхивает паника, когда я оглядываю почти темную комнату, выискивая глазами что — то, что может быть неуместным. Однако все в точности так, как я оставила, от приоткрытой двери до повседневной одежды, перекинутой через изголовье кровати.

Затем я вижу, что вызвало движение, и испускаю глубокий рокочущий вздох. Моя куртка на полу и, должно быть, упала с комода. Ничего зловещего, просто джинсовая куртка, невинно лежащая на земле. А что за тень я видела?

Должно быть, это была игра раннего утреннего света.

Желая, чтобы мое сердцебиение успокоилось, я смотрю на время.

Семь тридцать.

Я знаю, что больше не засну, мое сердце бьется со скоростью мили в минуту, а все тело кипит от адреналина. Откинув одеяло, я встаю и, подавляя зевоту, натягиваю чистые джинсы и темно — фиолетовую блузку. Я до сих пор не нашла человеческий стиль, который мне нравится, но пока что мне больше всего нравятся джинсы и леггинсы. Платья тоже хороши, но мне не нравится, как они раскачиваются у моих ног и оставляют их холодными.

Если бы я все еще была в форме русалки, мне бы вообще не нужно было прикрывать нижнюю часть тела. У людей странные представления о скромности.

Одевшись, я на мгновение осматриваю комнату. Часть меня все еще убеждена, что я не одна, но я стряхиваю эти чувства. Я спускаюсь, чтобы приготовить завтрак, хотя меня не слишком беспокоит помпезность и пышность, поэтому я довольствуюсь тостами с джемом. И кофе, надеюсь, он меня разбудит.

Я как раз доедаю последний кусочек тоста, когда слышу пронзительный шум, доносящийся из прихожей. Том тут же начинает лаять, его лапы скользят по деревянному полу, когда он с грохотом спускается — так громко, как только может, учитывая, что его все еще замедляют ушибленные ребра.