Обреченный на смерть

Глава 17

Глава семнадцатая

«Сегодня наступит Новый 1718 год от Рождества Христова. А в том современном мире по-нашему «старый-новый год», так как разница в календаре в двенадцать дней. Кстати, всего восемнадцать лет назад царь повелел новый год с 1 дня января считать. Так что праздник свеженький, еще в моду не вошел толком, люди как-то не привыкли к нему, и резонно считают его продолжением рождественских дней.

Да и указы на этот счет отданы строгие — везде еловые ветки в качестве украшений, бочки со смолой для освещения улиц, да боярам приказано люд кормить на «халяву», а буде кто не похочет государеву волю исполнить, то пусть пеняют на себя сами.

В самый первый раз, как мне тут рассказывали, Петр с пьяной толпой прихлебателей в боярские дома вламывался — и начиналось такое, что хоть святых выноси. Я думал раньше, что Алексей Толстой в своем романе намного преувеличил масштабы пьяных выходок самодержца, однако ошибся — писатель сильно преуменьшил катастрофические последствия от визита «кумпанства» во главе с монархом.

Люди реально к смерти готовились заранее, ибо никто не знал, каков будет царь, и что у него с настроением. Да и не шутки шутили, а откровенно издевались над хозяевами, и насильно напоить жертву до беспамятства, это вроде как милосердие проявляли.

Хорошо, что «родитель» в Петербурге, а то бы в смятении все метались и я в том числе. А так все спокойно, приказали праздновать — так выполнят указ, бочки зажгут ночью, «шутихи» в небо запустят у Кремля, поорут, выпьют на радостях и разойдутся.

Это ведь не Рождество, когда Светлый праздник в каждом доме ждали с нетерпением, на что-то доброе надеясь. Все как-то тревожно, крайне неопределенно — москвичи словно притаились, ожидая невзгод».

Алексей дошел до усадьбы, его привычно сопровождали двое — один шел спереди, другой охранник следовал сзади, до каждого из охранников по десятку шагов. Вроде как все по отдельности идут по заснеженным городским улицам, но случись что — сразу же помогут, придут на выручку — у каждого пистолет под одеждой спрятан, да ножи.

Калитка предупредительно открылась, и он увидел Игната — стрелец был взволнован сильно, в руках оружие, которое он спрятал за спиной. На дворе нездоровая суета — запрягали коней в сани.

— Государь, беда! Видишь вон тот домишко убогий, что наискосок от нас. Там целовальник бывший живет, бобылем. Сам прибежал полчаса тому назад, поведал многое. Тебе лучше самому с ним переговорить, чтобы не с чужих слов я бы сказ тебе вел.

— Хорошо, веди, — Алексей сбросил с плеч шубу и вошел в комнату. Там сидел старик, морщины расползлись по лицу, под бородой на веревке висел знак об уплате подати за право ношения сего «растительного» украшения — драли весьма неплохие деньги.

— Прости, царевич, провинился пред тобою, — целовальник упал на пол и обнял его за ноги. Повторил:

— Прости, царевич, на мне вина.

Алексей даже не удивился — рано или поздно его могли опознать, или донес кто-то из тех, с кем пришлось ему разговаривать, или какой-нибудь любопытный слуга подслушал, и побежал за своими тридцатью серебряными монетами. И ничего тут не поделаешь — слаб человек, и алчен, а потому не видит зачастую греха в своем доносе.

— Рассказывай, что случилось, только коротко и по существу. Ты меня в лицо знаешь?

— Нет, государь царевич. Я токмо сегодня о том услышал. Три дня тому назад пришли ко мне подьячий и ярыга из Преображенского Приказа. Велели обо всем молчать, за ограду не выходить. И наблюдали долго за этой усадьбой, кто в нее заходит и выходит.

— Ты знаешь, как их зовут?

— Прости, государь, не ведаю. Но сегодня пришел старый дьяк — вот его узнал сразу. Он моего брата стрельца замучил, женку его истязал безмерно — Артемий Емельянов, сын Иванов — я его на всю жизнь запомнил в Преображенском — он там в одном из застенков стрельцов пытал собственноручно, при старом князе-кесаре в любимцах ходил.

— Ты знаешь, где он живет?

— Откуда, государь? К такому и приближаться опасно!

— Здесь они наверняка еще раз будут. Нужно наблюдение устроить — в каком-нибудь доме соседнем, а потом проследить. Игнат, займись этим делом, а… Да, как тебя кличут?

— Никиткой, государь.

— А по отчеству?

— Батюшку Андреем именовали, царевич.

— Так вот Никита Андреевич — в своем доме останешься. А как дьяк с подьячим придут, то их опознаешь и моим людям дашь знать. Прошу тебя помочь в этом деле, а милостями своими вознагражу тебя за верную службу, в том надежен будь.

— Живота своего не пожалею, государь…

— Кто из них меня в лицо узнал?

— Старый дьяк воскликнул — «это царевич». Я в сенях был, но услышал. Сам глянул, а ты идешь один, человек впереди, и сзади тоже поспешает. Они после этого ушли, приказав молчать, а я сразу сюда кинулся.

«Что же — Штирлица разоблачили, явка провалена, с минуты на минуту гестапо припожалует. Пора всем уносить ноги немедленно и рассредоточится по условленным точкам. Благо праздник на носу, народа будет много и в толпе без проблем затеряться можно. Никто проследить еще не успеет, а наружное наблюдение пока не поставили.

Так, и загородное имение послать нужно, чтобы там тоже наготове были, и чуть что — свалили бы сразу.

Да, умеет работать контрразведка, если бы не дед, нас бы тут всех тепленькими повязали этой ночью. Нагрянула группа захвата, и утречком меня бы на дыбу подвесили, под кнут!»

От такой перспективы Алексея основательно передернуло. И он повернулся к Игнату:

— Усадьбу мы оставляем и уходим на базу номер три. Ты помнишь, где она и пароль?

— Да, государь.

Бывший стрелец коротко поклонился.

— Возьми старика и еще троих, да и сани потребуются. Если большой командой придут, то забираешь Никиту Андреевича и уходишь. Если малой группой — взять ярыжек в ножи, а дьяка с подьячим токмо живыми — и за город их отвезешь. Шарахни по голове и вовнутрь хлебного вина налей, чтоб шибало сивухой от них. И отговорка у тебя будет — царский праздник отмечали, вот и напились.

— Сделаем, государь. От воинской команды уходим сразу, а вот приказных людишек, если они придут, режем, а дьяка и его прихвостня в усадьбу отвезем для спроса.

— Все правильно. Нам всем сейчас уходить нужно, место сие уже опасное. Да и контакты в городе оборвать — а то ведь они по ниточкам пойти могут. Ладно, слепой сказал — посмотрим!