Девочка по имени Аме

Данте хотелось зарычать на нее, но еще больше его интересовало, каким боком в истории с йокаем и фальсификацией замешан Хатиман. Может, не зря ему Хорхе так не доверяет?

— Какую услугу?

Она опустила глаза и замолчала. Акито никогда не отличался терпением, но сейчас оно ему изменило вовсе. Он требовательно и безапелляционно повторил вопрос.

— Он… он сказал, что во время Церемонии произошла трагедия, и я должна буду изображать принцессу рода Сарумэ…

— Для чего?

— Я ведь кицуне, фрейлина, понимаете? И в искусстве любви кое-что смыслю…

Глаза Акито потемнели от гнева. Увидев это, Данте отшатнулся — он всегда боялся, когда мама или брат начинали злиться. Он тогда замирал, как кролик перед удавом.

— Ты что же сейчас пытаешься мне предложить свои сомнительные прелести? — рявкнул Акито. Похоже, он что-то не так понял. Так часто бывает.

— Нет-нет, это… не предлагаю. Я просто рассказываю о… поручении…

Акито удовлетворенно кивнул.

— Я тебя слушаю.

— Он хотел… хотел… — девушка запнулась, глотнула воздуха, точно рыба, выброшенная из воды, и бросилась в омут с головой: — Я… должна была забеременеть от вас…

Когда она произнесла последнее слово, то сжалась так, будто готовилась к тому, что ее будут бить. Но Акито не шелохнулся. Он вовсе выглядел так, словно и не слышал последней фразы. Сам же Данте был настолько изумлен, что ни понять, ни осознать информацию оказался не в состоянии. Вопрос "Зачем?" впечатался в его сознание, большой и яркий, он был похож на четкий иероглиф, нарисованный на бумаге…

— Господин Рихард не мог такого предложить. Ты лжешь, — спокойно произнес Акито.

— Не лгу!

— Ты сама его одурачила. И теперь придумала эту историю…

Данте закусил губу. Вот почему Акито всегда верил в то, что кажется на первый взгляд. Вот сделает неверный вывод, и потом переубедить его, что барана заставить сделать что-то, когда он очень не хочет.

— Какой в этом смысл? — продолжал наступать Акито. На его губах играла усмешка. — Совершенно никакого. Господин ректор знает, как я отношусь к Амэ. Знает, что она моя сестра, и требовать от меня кровосмешения? Решить, что я дотронусь до святого? Да ни за что. Поэтому ты лжешь!

Данте бы польстили слова Акито об "отношении" и "святом", если бы брат сейчас говорил о нем. Быть может, в каких-то вещах в плане учебы или еще чего Удзумэ соображал медленно или вообще не соображал, но вещи, касающиеся отношений, чувствовал невероятно тонко. И сейчас он знал, что речь идет не о нем, а о каком-то образе, идеализированном и даже придуманном, который никто не смел порочить.

В какой- то момент вспыхнула боль, когда Удзумэ вдруг осознал, что Акито, его Акито, никогда не видел его настоящего. И когда он смотрел на сестру, когда он защищал сестру, когда он говорил, что она не должна выходить замуж — он видел нечто свое, идеализированное, и сражался, чтобы этот образ не был опорочен, остался чистым. А брак, муж, тяжелый живот, а потом дети, делали образ его совершенной сестры слишком земным.

— Мне незачем вам лгать! — отчаянно возразила она. — В моих словах лишь правда!

— Тебе не одурачить меня и не разжалобить. За свои слова и за свои действия ты заслуживаешь самой суровой кары — смерти, — он повернулся, взглянул на Данте. Наверное, Акито понял, что если ками не убил ее сразу, то этого уже не сделает, его рука привычно легла на рукоять катаны.

— Нет! Пожалуйста! Я ничего такого не сделала! Пожалуйста! — взмолилась девушка. Она упала на пол, в ноги Акито. Из ее глаз текли слезы, но они вряд ли могли разжалобить такого, как брат.

Данте не мог смотреть на происходящее и потому отвернулся. Он не смог убить йокая, потому что она была тяжела от человека, но это не значит, что Хищник заступится за нее. Все существо ками было согласно с решением Акито, просто оно не могло действовать, помочь в чем-то.

Наверное, она даже не вскрикнет, когда все будет кончено…

Но Данте ошибался, как ошибался и Акито, когда решил зарубить ее. Потому что ее голос, отчаянный и высокий, полный какой-то ненормальной надежды, вдруг разорвал установившуюся настороженную тишину.

— Господин Кимэй! — выкрикнула она, и Данте вздрогнул, мгновенно повернулся и сбил Акито с ног, бросившись на него.

Раздался глухой хлопок — темная, сильная аура заполнила комнату, слишком густая, чтобы принадлежать ками или Аши. Йокай. Это был йокай невероятной силы. Его запах распространился сразу, защекотал ноздри, манжета среагировала на отклик Инстинкта, нагрелась и затрещала, предупреждая от необдуманных действий. Как ни странно, но Акито замер под Данте, доверяя, разрешая снова стать его щитом, как и недавно.

Его меч раскрошился, и осколки, окутанные агрессивной водной Сейкатсу, посыпались на пол, блестя россыпью бриллиантов. Акито по-прежнему сжимал рукоять, будто не веря, что его верная катана оказалась так легко побеждена.

Первое, что Данте увидел, когда повернул голову — серый шелк. Воздушный, легкий, похожий на облака в грозовом небе. Потом — длинные волосы аспидно-серого цвета. И только после этого — лицо. Знакомое. Данте видел его, и не раз, видел близко. Этому… существу он доверял свою жизнь, ведь никогда бы не подумал, что такое может произойти.

— Удивлен, Данте? — спросил он со свойственной ему деликатностью. Так знакомо и просто, что у Удзумэ возникли сомнения в реальности происходящего.

— Есть немного.

Хищник поднялся и встал между этим йокаем и Акито. Он все еще собирался его защищать, хотя уже сейчас чувствовал, что в схватке с ним, проиграет.

— Ты… йокай? — такой глупый вопрос, но ничего не поделаешь.

Тот улыбнулся.

— Я думаю, что все же нет. Нечто другое. Знаешь, Данте, когда ками теряет свой меч, то у него есть выбор, кем быть. Превратиться в низшего йокая и потерять разум; сохранить разум, но полностью лишиться своей силы, или же получить силу, сохранить разум, но лишиться Инстинкта. Мой выбор — третий.

— Ты пахнешь йокаем, — заметил Данте. Он слушал речи Кимэя, но ни на мгновение не расслаблялся.

— Хищники тоже пахнут йокаями. Это всего лишь Сейкатсу, на которую ты реагируешь.

— Что ты здесь делаешь? — это уже Акито. Он хотел выйти из-за спины Данте, но ками ему не позволил — сделал шаг в сторону, когда брат попытался. — Тебя послал Рихард?

Кимэй покачал головой.

— Нет. Он не в курсе моего отсутствия. Наверное, стоит прояснить некоторый момент: мы действуем по отдельности и преследуем разные цели.

— Что за цели?

Йокай — нет, все же Данте нисколько не сомневался, что Кимэй им был, — покачал головой.

— Что касается Хатимана, он меня в свои планы не посвящает, — ответил Кимэй спокойно. — Мои же — вряд ли тебе понравятся. Я не стану пытаться тебе доказать что-либо, или объяснять причины своих поступков, ведь верю, что однажды придет время, и ты поймешь меня… Хотя сейчас я должен попросить прощения за то, что Данте оказался ранен по моей вине. Зная, как ты к нему относишься…

— Я никак к нему не отношусь, — возразил Акито.

Данте же вдруг осознал смысл сказанного Кимэем и распахнул от удивления глаза. Он не мог вымолвить ни слова, ведь понял, что Кимэй их предал. Он не просто был этой мерзкой тварью, йокаем, он был еще и предателем, который покушался на самое дорогое…

— Так это ты его убить хотел?! — ощетинился Данте.

Кимэй кивнул, внимательно глядя на ками. Наверное, со стороны Удзумэ выглядел забавно — волчонок, который стоит перед большим и страшным зверем. Зверем, во много раз сильнее него самого, но не отступает. Потому что не может, не имеет права, не хочет…

— Я не хочу его убить, я хочу стать ему родителем, — пояснил Кимэй. — Но в Академии это почти невозможно. Моя первая попытка провалилась, и я сожалею, Данте, что ты получил ранение, — Кимэй выглядел искренне виноватым. — Для второй попытки я выбрал более надежное и отдаленное место.

— У тебя ничего не получится! — прорычал Данте. Рядом усмехнулся Акито. Похоже, он тоже считал, что его персона йокаям не по зубам. Конечно, расклад сил не особо прекрасный: Аши, хоть и гений, и Хищник, который ничего не смыслит в искусстве боя, против сильного и опытного йокая, бывшего ками, Сошу.

— Прошу тебя, Данте, не мешай мне. Я не хочу причинять вред. Ты ведь Сокровище…

Сокровище… Память мутная, рваная, слишком размытая напомнила о том, что Данте где-то слышал подобное. Летом, когда шел по лесу, а впереди мелькала Вивиан, так похожая на эту рыжеволосую кицуне, что сейчас от ужаса забилась в угол и сжалась, вздрагивая от каждого звука… Он помнил, как Вивиан его защищала от Принца Гоэна, когда говорила, что убивать его нельзя. Тогда она тоже называла его Сокровищем… Повелителя. Что же это значит? Хотя нет, неважно! Сейчас Акито в опасности, а потом, все остальное потом!

Акито снова усмехнулся. Встав за спиной Данте, он наклонился к его уху и произнес.

— Ты же ками. А я человек. Так исполни свою святую обязанность — защити меня. Прямо сейчас, убей йокая, пока он не покончил со мной.

Это была провокация. Поддаваться на нее было глупо, — говорил разум, у которого манжетой купировали Инстинкт. Нужно вести переговоры. Убалтывать, договариваться, ставить условия, искать слабые места, играть на них. Открытое противостояние — это заведомо проигрышный вариант, а так есть какой-то шанс. Но Акито… Зачем он это сказал? И зачем коснулся его руки, будто собираясь поддержать, а на самом деле нажимая на автоматическую защелку на манжете. Неужели…

Она щелкнула и упала на пол. Данте повернулся к Акито, глядя на него со страданием и непониманием. Перед тем, как его сознание может отключиться, и он натворит здесь дел, ему хотелось взглянуть в лицо брату и узнать причину такого поступка. Акито испугался за свою жизнь и таким образом просит защиты? Он верит в то, что Данте может победить? Он направляет его? Нет, все не то. Лицо Акито выражало такое удовлетворение, что Удзумэ почувствовал ужас. Брат ему сейчас мстил за ложь, отказывался от него и избавлялся, как от ненужной игрушки.

— Чего ты ждешь? — спросил он. Синие-синие глаза, глубокие и невероятно жестокие. Для Данте в них ничего нет, кроме презрения.

— Зря ты это сделал, Акито, — укорил его Кимэй. — Ты ведь не простишь себе, если с ним что-то случится…

— Так ты еще и душевного доктора из себя изображаешь?…

Жесткий, точно наждак, голос Акито прошелся по оголенным нервам и потонул в красном мареве, которое было вызвано пробужденным Инстинктом. Кажется, они и дальше о чем-то говорили, но Данте уже не слышал. В его ушах стучала кровь, а тело распирало от ярости. Он собирал Сейкатсу, не обязательно своей стихии, а любую, до какой мог дотянуться. Акито шире ухмыльнулся, довольно, удовлетворенно, его глаза горели демоническим зловещим огнем, а лицо имело такое выражение, будто он единственный в целом мире имеет право на свою месть. Наверное, именно это и слегка отрезвило Данте.

"Не причинить вреда человеку", — это была последняя разумная мысль, посетившая его. С ней он и бросился в атаку.