Непостоянная константа

Леви ложится рядом, поворачивает Микасу на бок, приподнимает подбородок. Глаза кажутся слишком большими, влажными, горят так, что сжигают напрочь мышцу, качающую кровь. Леви теряется в словах, и это дико бесит. Он ненавидит женские слёзы.

— Тебе было больно? — наконец спрашивает Леви, а рука сама тянется к щеке, мягко поглаживает. Микаса поджимает губы и качает головой, прикрывает глаза, трётся о ладонь. И вдруг поворачивается и целует в самый центр. Хочется одёрнуть, но вместо этого он поглаживает затылок, горячо дышит в приоткрытый рот и первым закрывает глаза.

Масло в светильнике давно прогорело, голоса на улице стихли, а небо прячется за крышами соседних зданий. Микаса выпутывает ноги из сбившейся простыни и садится. В темноте пытается отыскать одежду, кусает губу, раздражённо хмурясь. Голова вновь ясная, мысли чёткие, злость ощутимая. На себя, на свою несдержанность. Она гонит прочь, чтобы там, в тишине и одиночестве, сожрать и выплюнуть склизким комком под ноги. Микаса судорожно, чуть слышно выдыхает, но не успевает встать — сильная рука перехватывает живот, тянет обратно. Леви молча укладывает её перед собой, елозит за спиной, устраиваясь удобней, укрывает обоих и бурчит приглушённо:

— Спи. Твою одежду вернут только утром.

Если бы Микаса хотела возмутиться, всё равно не смогла бы — все возражения гаснут, когда он обнимает её и утыкается носом в затылок.

— Микаса, ты где была? — шипит Саша, когда она с непринуждённым видом входит в столовую. Несколько пар глаз тут же оборачиваются, смотрят кто с насмешкой, кто с пониманием, кто с беспокойством. Даже Эрен хмурится, хотя ничего не говорит, когда она садится между ним и Армином.

— Ты не видела капитана Леви? — небрежно интересуется Жан, и Саша тут же толкает его в бок и делает большие глаза.

— Почему я должна была его видеть? — спокойно интересуется Микаса. Когда принесли одежду, Леви закрылся в ванной, и она не стала дожидаться возвращения, постыдно сбежав. Неловкие утренние разговоры не самое лучшее начало дня.

— Потому что вы единственные опоздали на торжественную речь командующего Эрвина, — угрюмо бросает Эрен. Микаса удивлённо смотрит на него, удивляется себе — впервые не хочется оправдываться, хотя впервые есть за что. Или же нет?

— А ещё никто не знает, где ты ночевала, — вставляет Саша с набитым ртом. Микаса холодно смотрит на неё: понятно, откуда пополз слух. После того, как Кристу короновали, а Имир погибла, девушек в их отряде не осталось. Есть ещё офицер Ханджи, но кому какое дело до того, где она пропадает? Саше и Микасе отвели одну комнату на двоих, но кто знал, что она не успеет вернуться до утра?

— В конюшне. — Микаса тянется за пышной булочкой, тут же добавляет ещё одну, щедрой горкой накладывает кашу и поливает вареньем. От разнообразия рябит в глазах, кажется, что она в жизни не видела столько еды сразу.

— А вот и твой жеребец, — ехидно тянет Жан, многозначительно поигрывая бровями. Микаса знает, что если посмотрит, выдаст себя с головой. Поэтому поднимает глаза ровно через шесть секунд, когда Леви успевает пройти половину зала и остановиться у стола, за которым сидят Ханджи и Эрвин. Идеально сидящая форма, ровная спина, от белизны шейного платка больно глазам. Микаса отводит взгляд и тут же встречается глазами с Эреном. Выражение его лица нечитаемое, но она успевает заметить удивление и… облегчение?

В большом зале собрались все военные, участвовавшие в последних событиях, только разведчики сидят особняком. Над столами витает звон приборов о стекло, гул разговоров и тихий смех. После вчерашнего праздника все расслаблены, кто-то мучается похмельем. Леви неторопливо накладывает еду, изящно взмахивает кистью, собираясь отрезать кусочек омлета, когда Ханджи шепчет прямо на ухо:

— Как спалось, капитан?

— Явно лучше, чем тебе, — парирует Леви, косясь на лопнувшие капилляры и заметно морщась от перегара, бьющего в лицо.

— Наверное, это потому что некому было рассказать мне сказку на ночь, — хмыкает Ханджи. — А что, — она сверкает глазами, — может, мне тоже завести себе какого-нибудь новобранца? Будем вместе изучать титанов, откроем миру новый вид, станем…

— Два ебанутых создания в одном месте — это перебор, — перебивает Леви, продолжая нарезать омлет. — Как представлю, что где-то бродит ещё один Зоэ…

— Ха! — Ханджи торжествующе хлопает его по плечу. — Вот причина, по которой ты её выбрал! — Она склоняется к уху и, поигрывая бровями, говорит: — Нравится представлять, что трахаешь сестру, да?

Неуловимое движение, и нож, который Леви держал в руке, упирается в яремную вену. Не меняясь в лице, Леви поворачивается и цедит:

— Ещё одно слово, и я подвешу тебя за большой палец правой ноги над отхожей ямой. И буду макать туда через каждые десять секунд.

— Да ладно тебе. — Ханджи берёт лезвие за кончик двумя пальцами и аккуратно сдвигает в сторону. — Я просто пошутила.

— Я тоже.

Эрвин молчит. Никак не вмешивается, только между бровей залегает глубокая складка, а беспокойство за душевное равновесие одного капитана холодит позвонки.

Воздух чистый, свежий, небо ясное, и поредевший Разведкорпус возвращается в замок в приподнятом настроении. Саша, плюнув на попытки что-то узнать, пристально рассматривает капитана, который едет впереди. Микаса про себя посмеивается над ней — Леви ни разу не обернулся и ведёт себя ровно как… Леви. Она смотрит на него, а на душе спокойно, впервые за последнее время. Им не нужны слова, он показал это достаточно наглядно ночью. Пусть так и остаётся.

— Если ты действительно теперь с капитаном Леви, я рад за вас, — тихо говорит подъехавший Армин. — Правда. Ты всегда заботишься о нас, может, пора, чтобы кто-то позаботился о тебе?

— Ты тоже веришь этим слухам?

— Не верю. Знаю. — Армин тепло улыбается. — Ты бы видела, как на него смотришь, тут и слухов не надо.

Микаса закатывает глаза, но тут же невольно снова находит Леви. Краснеет, встречаясь с понимающим взглядом Армина, и тяжело вздыхает.

Они добираются до замка к вечеру, шумно спорят, кто пойдёт мыться первым, и когда Саша и Микаса выигрывают, Жан раздражённо ворчит на коней, уводя их в конюшню.

Захватив смену одежды, Микаса быстро раздевается. Моется спешно, торопливо, чтобы горячей воды хватило всем, а когда перекрывает кран и поворачивается, видит Сашу, которая так и не начинала мыться. Выпучив глаза, она беззвучно шевелит губами и смотрит на неё во все глаза. Потом широко улыбается и кричит на всю душевую:

— Так значит, это правда! Правда, что ты и капитан спите вместе!

Микаса следит за её взглядом, морщится от досады, замечая синяки от пальцев. Вздыхает, обходит Сашу и начинает натягивать бельё на мокрое тело.

— Ты должна рассказать, какой он в постели! Не то, чтобы я вообще знала, какие мужчины в постели, но мне жуть как интересно!

— Нет там ничего интересного, — смеётся Ханджи, появляясь в дверях. Девушки смотрят на неё с удивлением — у офицеров своя душевая. Но Ханджи это не волнует, она спокойно раздевается, хитро поглядывая на Микасу, потом подмигивает Саше: — Хотя Леви умеет удивлять, это факт.

От этого признания в груди становится жарко. Микаса смотрит на Ханджи, вскидывает подбородок и, застегнув штаны, подхватывает сапоги и молча выходит. Выходит, у них что-то было. В целом, не удивительно, но догадываться — одно. Знать точно… Неприятно. Противно сосёт под ложечкой.

Их казарма непривычно пуста, но скоро пришлют новобранцев. Наверное, надо насладиться тишиной, пока есть возможность, но Микаса только молча смотрит на пустые кровати, комкая в руках полотенце. Надо брать от жизни всё, здесь и сейчас. Это знают все, кто хоть раз выходил за стены. Знает она, знает Леви, знает Ханджи и все офицеры, кто пока жив. И ей не на что злиться. Нет никакого права.

— Знаешь, что сказала Ханджи? — Саша влетает в казарму, зажав подмышкой булку хлеба и кусок сыра — поставки провизии стали щедрыми, не иначе как приказ королевы. — Что у капитана Леви было множество любовниц!

— И что? — Микаса равнодушно смотрит на неё, но Саша не тушуется. Наоборот, закатывает глаза и тянет:

— Ну-у, тебе явно достался один из лучших учителей!

— Учителей?

Учитель — это не навсегда. Учитель — это временно. В их жизни всё временно, стремительно, непостоянно. Все уходят и Леви тоже может когда-нибудь… уйдёт. Туда, откуда не возвращаются. Ей необходимо увидеть его прямо сейчас. Убедиться, что это «когда-нибудь» ещё далеко, что у них ещё есть время.

Гораздо позже, когда лунный свет скользит по влажной коже, голова лежит на твёрдом плече, а длинные пальцы неспешно перебирают волосы, Микаса решается и небрежно спрашивает:

— Говорят, у тебя было много любовниц. Это правда?

— Нет, — сухо отвечает Леви, глядя в потолок. Микаса переводит дух, когда он добавляет: — Ни одна из них меня не любила.

Два месяца пролетают стремительно, слишком быстро для мирной жизни. Пополнение, которое надо обучать, понимание, внезапное — выпускники 104-го корпуса уже не новобранцы. Впереди брезжит надежда, она растёт с каждым днём — ещё немного, и им удастся вернуть прежнюю жизнь. Разведкорпусу предстоит решить сложную задачу, которая недавно считалась невыполнимой: заделать пролом в стене Мария, очистить Шиганшину от титанов и позволить людям вернуться домой. Над разработкой плана начальство проводит часы, часто к ним присоединяется Армин, иногда — Эрен, когда его отпускает Ханджи. Всеобщее воодушевление царит в замке, особенно ярко чувствуется среди новобранцев, и Микаса глотает предостережения, понимая — никакие слова не смогут на них повлиять. Нужно увидеть всё самим, испытать, пережить. Выжить.

Не хочется думать, сколько из них не вернётся. Не хочется пугать, хотя, наверное, необходимо. Глядя на то, как играючи они рубят деревянных титанов, Микасе хочется плакать. Она пересекается взглядом с Леви и тот едва заметно качает головой. Микаса знает — он сделает всё, чтобы сохранить им жизнь. Она знает — даже этого скорее всего будет недостаточно.

Ранним утром отряд в полторы сотни разведчиков покидает замок. К вечеру они должны достигнуть стены перед Шиганшиной, и, глядя на спокойного Эрена, Микаса начинает верить, что всё действительно будет хорошо.