Непостоянная константа

Внизу шумно, душно и громко. Заскучавшие разведчики громко хохочут, стуча кружками о столы. Начальство не против, главное, чтобы не перепились. Микаса с трудом высиживает положенные два часа, чтобы не вызывать подозрений. Потом неслышно выскальзывает из-за стола, пока никто не заметил. Наверху привычно тихо, только хлопает о стекло огонь в фонарях, подхваченный ветром из открытого где-то окна. Микаса сворачивает в нужный коридор и почти утыкается носом в Ханджи.

— Заблудилась? — улыбается она, поигрывая бровями. Очки закреплены на лбу, и без них Ханджи выглядит… почти обычной.

— Нет, — спокойно отвечает Микаса, хотя в голове бьётся тысяча оправданий, одно нелепее другого. Надежда на то, что Ханджи удовлетворит ответ, умирает моментально.

— Держи, — в руку ложится небольшой кожаный мешочек, наполненный чем-то сухим, шершаво перекатывающимся под пальцами.

— Что это?

— Как давно ты с ним спишь? — вопросом на вопрос отвечает Ханджи.

Микаса упрямо молчит, хотя смотрит с вызовом, стискивая пальцы на нагревающейся выделанной коже.

— Если бы каждый раз, когда мужчина вытаскивает свой член, была гарантия, что ты не забеременеешь, у нас бы не было столько покалеченных девушек, — спокойно произносит Ханджи, игнорируя собственный вопрос. — Леви, конечно, аккуратный, но не настолько. Завари и постоянно пей.

— Как давно вы знаете? — на удивление спокойно спрашивает Микаса.

— Достаточно давно, просто не знала, кто именно. — Ханджи усмехается. — И я бы посоветовала тебе вести себя тише, а то узнаю не только я. — Она подмигивает и поясняет: — Моя комната за стенкой.

Микаса краснеет, выдавливает тихое «ох-х» и смотрит себе под ноги, проклиная собственную несдержанность. Впрочем, видимо, капитан достаточно доверяет Ханджи, раз так спокойно ведёт себя у неё под носом. Когда открывается дверь, Микаса стремительно просачивается внутрь и выпаливает:

— Ханджи всё знает!

Леви пожимает плечами и равнодушно интересуется:

— Тебя это волнует?

— Конечно, волнует, — тут же отвечает Микаса, начиная злиться, что ему, кажется, плевать. Запоздало приходит страх от осознания того, как их связь может выглядеть в чужих глазах. Не то, чтобы на войне было место нравственным постулатам, и едва ли кто-то будет кричать о разнице в возрасте. Капитана уж точно никто не обвинит в совращении. Однако возможная реакция друзей заставляет внутренности поджиматься.

— Тогда уходи. — Леви отходит к окну, засовывает руки в карманы. Через минуту, не меньше, смотрит через плечо, бросает: — Ты ещё здесь?

— Зачем вам это? — севшим, непослушным голосом спрашивает Микаса, ненавидя себя за слабость, удерживающую на месте. Вот он — шанс всё закончить, так почему она не может им воспользоваться?

— Зачем мне это «что»? — Он снова смотрит в окно, и спокойное лицо отражается в идеально чистом стекле.

— Вы знаете, что я имею в виду.

— А зачем это тебе?

— Мне? — Микаса теряется. И правда, зачем? Необходимость чувствовать себя нужной? Но это не так, она ему не нужна, а он не нужен ей. Желание забыться? Тоже мимо — вместо этого она только и может, что постоянно думать о нём. Влечение? Однозначно, но разве этого достаточно, чтобы рисковать репутацией? Микасу осеняет: острый страх, прогулка по лезвию, адреналиновый всплеск, как там, за стенами. С ним ей кажется, что смерть ходит близко и каждый раз отступает в последний момент. С ним она чувствует себя почти всемогущей и вместе с тем уязвимой, словно он держит её жизнь в своих руках. С ним она умирает и возрождается снова и снова.

— Если мы покончили с выяснением отношений, — спокойно произносит Леви, поворачиваясь, — раздевайся.

Микаса вздрагивает от приказного тона, хмурится, сжимая кулаки, и вспоминает о мешочке, который всё ещё держит в руках.

— Ханджи дала мне это, — она приподнимает его двумя пальцами. — Чтобы не забеременеть.

— Я в ней не сомневался, — хмыкает Леви. — Хочешь спуститься на кухню за кипятком?

— Значит, вы с самого начала знали, что можно?.. Но тогда почему не сказали мне?

— А должен был?

Подавившись воздухом, Микаса растерянно моргает, не находясь с ответом. Смотрит, как он неспешно снимает серую майку с длинными рукавами, складывает и аккуратно вешает на стул. В этой неторопливости есть что-то завораживающее, но вместе с тем приходит мысль, что всё это — дежурное, привычное. Почти обыденное для него.

— Ты так и будешь стоять? — раздражение дребезжит в низком тембре. Леви подходит почти вплотную, смотрит в упор. Его взгляд гипнотизирует своей прозрачностью, сухая терпкость окутывает, заполняет собой лёгкие. Микаса чувствует себя пойманным в силки зверем, и это чувство ей не нравится. Она привыкла быть охотником, не жертвой. Леви — тоже. Пытаться установить над ним главенство бесполезно, он никогда не позволяет перехватить инициативу. Но взвинченные до предела нервы диктуют свои условия, и Микаса первой тянется к нему. Уверенно целует, наполняя комнату неторопливыми влажными звуками. Роняет мешочек на пол, отбрасывает в сторону ногой и гладит литую грудь, спускаясь к пояснице. Поднимает руки, позволяя снять такую же серую майку, непрерывно целует шею, пока он разматывает бинты.

— Лучше бы ты носила корсет, — шепчет Леви, коротко прикусывая шею над ключицей. — И юбку. Это было бы гораздо удобнее.

— Вам нравится такая одежда? — Микаса прикрывает глаза, перебирает короткий ёжик на затылке, путается в длинных прядях выше.

— Очень. — Леви жарко дышит прямо в ухо, вбирает мочку в рот, облизывает и тянется к губам. Грубо целует, подталкивая к кровати, пока Микаса расстёгивает ему брюки. Она покорно делает несколько шагов, резко разворачивает его и толкает назад. Раздевает, переступает через свои брюки и садится сверху, заводя его запястья за голову. Леви не говорит ни слова, смотрит выжидающе, свесив ноги на пол. Не шевелится, приподнимает тонкую бровь в немом: «Ну?..».

Член плотно прижат к животу, Микаса чувствует пульсацию, бьющую прямо между ног. Неторопливо скользит снизу-вверх, глядя в глаза — с этого ракурса капитан выглядит иначе, совсем по-новому. Снова двигается, просовывает ступни ему под колени для устойчивости, придавливая запястья к матрасу всем своим весом. Не подозревала, что это может быть так приятно: скользить по его длине, дразнить, не спеша. Микаса опускает руку вниз, приподнимается и впервые берёт его в ладонь, несмело, осторожно, словно боится сломать. Гладкий, твёрдый, влажный от её смазки — она ведёт по нему, и вдруг глаза Леви закатываются. Повторив движение, Микаса чуть крепче сжимает ладонь. Когда он несдержанно выдыхает, усиливает хват, повторяя ритм его толчков, когда он почти на пределе.

Рот Леви открывается шире, глаза окончательно скрываются под веками, на шее проступает, отчётливо пульсируя, вена. Микаса сама полыхает. Кожа искрится, наэлектризованная, лёгкие печёт. Она окончательно отпускает его напряженные запястья, выпрямляется и направляет его в себя. Опускается медленно, сразу до конца, и за собственным тихим стоном слышит другой — низкий, длинный. От этого звука под диафрагмой сладко сосёт, от обычно молчаливого капитана она слышит его впервые. Начинает двигаться, сперва неловко, постепенно выбирая необходимый угол, прислушиваясь к себе. Снова стонет несдержанно, когда тело пронзает первая вспышка. До красных пятен на коже упирается в его плечи, плавно раскачиваясь. Ловит взгляд — сталь, замутнённая дыханием.

Ладони Леви ложатся на спину, мнут кожу, впиваются в ягодицы. Хватит. Достаточно потакал её желаниям. Он тянет Микасу на себя, перехватывает одной рукой поперёк спины, фиксирует, не давая пошевелиться, и, упираясь пятками в пол, резко, рвано толкается, сопровождая движение громким, увесистым шлепком. Она коротко, звонко вскрикивает, утыкается носом в его шею, вспоминая предупреждение Ханджи. К финалу Леви всегда груб, не сдержан, а сейчас словно сорвался наконец с цепи: с силой насаживает, перемежая удары с поглаживаниями. Микаса теряется в ощущениях, от вспышек боли до наслаждения и обратно. Стоны превращаются в мычание, пальцы впиваются в окаменевшие плечи, царапают. Хочется ответить ему тем же: отрезвляющей болью на самом краю перед общим падением. Сквозь грохот сердца и штормовой ветер дыхания она слышит тихие, на грани, стоны. Рывком Леви переворачивает Микасу на спину, впивается в плечо зубами, с силой присасывает, зажимая ей рот ладонью. Выходит и вдавливается в неё — она чувствует каждое движение его руки, скользящей по животу. Приглушённое мычание ещё звучит в ушах, когда Микаса обнимает его, ловя отголоски дрожи в раскрытые ладони.

Леви не спешит отстраняться. Лежит, распределив вес на колени, несколько раз судорожно выдыхает, сглатывает и приподнимается на локтях. Микаса осторожно убирает тонкие влажные пряди, упавшие на глаза, смотрит, смотрит, будто душу выворачивает, чтобы добраться до самого дна. Этот взгляд слишком серьёзный, глубокий и говорящий, чтобы можно было долго его терпеть. Поэтому Леви тянется к губам, размазывает её вкус, сплетается языком. А потом они долго лежат рядом, соприкасаясь плечами, усиленно делая вид, что ничего необычного не произошло. Что только что очередная грань не растворилась, исчезая без следа.

Проходит ещё два дня, во время которых Микаса живёт, как обычно, ровно до того момента, как не заметит невысокую фигуру капитана. Внутри моментально сбиваются настройки, нервы натягиваются и дрожат. Эрену сейчас не нужна её помощь, он в безопасности, и Микаса не замечает, как забота о нём отступает на второй план. Она готова сорваться по первому зову, проблема лишь в том, что никто не зовёт. У неё есть друзья и человек, за которого готова отдать жизнь, не раздумывая. Но только рядом с капитаном Леви Микаса не чувствует, что она одна. Возможно, дело именно в стремлении доказать друг другу, что они не вместе. Негласное соперничество, что они установили между собой, оставаясь наедине, превращается в постоянную борьбу, из которой оба выходят проигравшими.

Леви не хочет ничего анализировать. Привязанность — непозволительная, недоступная роскошь, которой нет места в его жизни. Но каждый раз, когда они выходят за стену, в одном он может быть уверен — Микаса из тех, кто всегда возвращается. И ему отчаянно хочется, чтобы это так и осталось константой.

— Тебе не кажется, что это уже слишком? — спрашивает как-то после совещания Эрвин. Леви стоит, прислонившись к стене, одной ногой опирается о неё, тщательно рассматривает идеально ровные ногти. Нехотя отрывает от них взгляд.

— Вы о чём?

— Не о чём, а о ком. — Эрвин сцепляет пальцы в замок перед собой, облокачивается о стол и тяжело вздыхает: ему самому неприятен этот разговор. — Не думал, что кто-то скажет, будто ты пользуешься служебным положением?

Бровь Леви едва заметно поднимается в вежливом интересе, руки сходятся на груди.

— Ханджи сказала? — Когда Эрвин кивает, Леви закатывает глаза. — Я бы так не поступил, вы отлично это знаете. Никто не заставляет её приходить.

— Не боишься, что она в тебя влюбится?

Леви иронично фыркает, качает головой. Вспоминает глаза, которыми Микаса смотрит на Эрена, и отчего-то под рёбрами оседает вязкая горечь.