Непостоянная константа

1. Забыть и забыться

Пустые коридоры замка, подсвеченные дрожащим огнём масляных фонарей, похожи на запутанный лабиринт, и Микаса тщетно пытается унять дрожь — иррациональный страх остаться здесь навсегда, в полном одиночестве, заставляет сердце сжиматься быстрее. А может, она дрожит от принятого решения, пытается себя убедить, что поступает правильно. Если бы не капитан Леви, сегодня она потеряла бы Эрена навсегда. Стоит об этом подумать, и внутри всё стынет: перед глазами до сих пор распахнутая зубастая пасть и тело, кажущееся хрупким, крохотным, на огромном языке. К постоянному присутствию смерти за спиной можно привыкнуть, единственное, что приводит в неконтролируемый ужас — мысль о том, что даже Эрен может умереть. Микаса умеет быть благодарной. Пусть и понимает, что её благодарность сейчас никому не нужна.

Стиснув зубы, она останавливается у двери, коротко выдыхает и заносит кулак. Глухой стук звучит похоронным набатом.

— Микаса?

Тонкие брови капитана вздрагивают в намёке на удивление. Он явно успел принять душ: волосы влажно блестят, но белоснежный шейный платок лежит идеальными складками на рубашке, словно прирос к шее. Микаса упирается в него взглядом, незаметно сглатывает — во рту сухо, горло царапает собственный страх.

— Я пришла сказать вам спасибо.

— Не за что, — равнодушно бросает капитан, разом теряя к ней интерес. Отворачивается, идёт к столу, и Микаса наконец переводит дух. Начало положено.

Комната небольшая, тёплая. Слева придвинутая к стене застеленная кровать без единой складки на покрывале, справа — стол с одинокой бутылкой и стаканом, аккуратно сложенные бумаги. Посередине узкое окно, за которым разлита чернильная темнота глубокой ночи.

— Что-то ещё? — равнодушно бросает капитан, не поворачиваясь.

— Да, — твёрдо кивает Микаса и, противореча решимости в голосе, прикусывает щёку. — Я хочу вас поблагодарить. За то, что спасли Эрена.

— В этом нет необходимости.

Вино льётся в стакан, наполняя безжизненный воздух лёгким ароматом переспевших ягод. Микаса глубоко вдыхает его, невольно думает: где-то продолжается настоящая жизнь и людям не приходится рисковать собой. Где-то можно просто выращивать виноград, радоваться солнечным дням и не думать о смерти.

— Поблагодарить не на словах. — Последнее слово она произносит практически шепотом, едва различимо за оглушительным стуком сердца. Капитан медленно оборачивается, его взгляд скользит по ней ледяным сквозняком, кожа моментально покрывается колючими мурашками.

— Микаса?..

Он смотрит, как тонкие пальцы с силой впиваются в верхнюю пуговицу рубашки, дёргают, принимаются за вторую. На третьей оказывается рядом, стискивает запястье железной хваткой.

— Не стоит.

Глаза в глаза, предельно серьёзно. С одной стороны стальная решимость, с другой — холодная настороженность, подёрнутая ледяной коркой.

— Я этого хочу, — цедит Микаса, выворачивая руку и вновь принимаясь за пуговицы.

— Разве?

— Да. — Микаса кивает, подгоняя собственную смелость.

— А если узнает Эрен? — лёгкий сарказм прорывается сквозь равнодушие.

— Не узнает. — Микаса вытаскивает рубашку из брюк, руки повисают безжизненными плетьми. Капитан по-прежнему не двигается, его глаза смотрят прямо, даже не пытаются спуститься вниз. Ещё немного, и она сбежит с позором, под кожей на скулах уже начинает разливаться тепло.

Леви невольно восхищает её упрямство, лёгкий интерес разлетается по венам. Он давно привык к чужому вниманию, воспринимает как должное попытки забраться в постель как от мужчин, так и от женщин. Порой соглашается, чаще — отказывается, слишком много грязи ради нескольких минут удовольствия. Микаса явно не из числа его поклонниц, только слепой не увидит её собачей преданности Эрену. Слепой или сам Эрен. Тем страннее видеть её перед собой, слышать дикое в своей нелепости предложение.

Лишь недавно сердце, которое Леви всегда считал просто жизненно важным органом, вдруг стало больше в размерах, согрелось теплом чужого взгляда. Сегодня он потух навсегда, и единственное прикосновение, которое он смог себе позволить — снять шеврон с безжизненного тела. А потом равнодушно отдать приказ сбросить его в числе других в пасти титанов. Леви давно потерял способность скорбеть по погибшим, но сегодня впервые за долгое время ощутил боль, сжигающую изнутри. От неё нет спасения, проще принять и смириться.

Леви смотрит на то, как тает уверенность в глазах Микасы, в то время как его растёт, отчаянная, подпитанная необходимостью забыться. Он тянется к её руке, в раскрытую ладонь бьётся лихорадочный пульс, когда пальцы обвивают запястье с неожиданной мягкостью. От лёгкого прикосновения она отчётливо вздрагивает, моргает испуганно.

— Передумала?

— Нет, — мотает головой Микаса, — только… — Она мучительно краснеет, смотрит на свечу, стоящую на столе: — Вы не могли бы погасить свет?

Леви отпускает её, подходит к столу, а она наконец получает возможность вдохнуть. Сердце колотится пойманной в силки птицей, отчаянно разбивается о грудную клетку. Желудок противно крутит. Мгновение, комната погружается в темноту, ещё одно — рука ложится на затылок, тянет к себе. Щёку опаляет неожиданно горячее дыхание, жесткие губы медленно оттягивают нижнюю, кончик языка проходится по ней, увлажняя.

Микаса вновь начинает задыхаться, лёгкие печёт от нехватки воздуха. Второе касание к верхней губе, и рука на затылке спускается ниже, поглаживает шейные позвонки, в то время как вторая тянет за талию, сминая рубашку на спине. Микаса опускает ладони на твёрдую грудь, робко тянется выше, шевелит губами, отвечая на первый в своей жизни поцелуй. Кончики пальцев проходятся по гладкому шёлку платка, подцепляют узел, скользят по горячей шее. Ладонь на спине приходит в движение, поглаживает, накрывает лопатку. В ушах непрерывно шумит, голова кружится от нехватки воздуха — Микаса дышит через раз, прерывисто выдыхает, когда чувствует прикосновение чужого языка к своему.

На вкус она как мёд акации, прогретый на солнце. Леви целует снова и снова, пьёт её глубокими жадными глотками, зарождающееся желание проносится теплом по телу. Рубашка летит на пол, шейный платок соскальзывает вниз, пока нетерпеливые пальцы слой за слоем разматывают перетягивающие грудь бинты. Хочется ощутить её всю, сразу, и, когда в ладонь ложится грудь, прячась в ней целиком, Леви шумно, прерывисто выдыхает, тянет волосы на затылке, припадает к шее, легко прикусывая, втягивая влажными поцелуями кожу. Микаса обжигающе горячая, но в какой-то момент ему становится невероятно мало этого тепла. Необходимость стать ближе взрывается вспышкой в голове: она слишком медлительная. Леви возвращается к губам, целует нетерпеливо, спешно расстёгивает пуговицы, рывком стаскивает рубашку, и срывается, когда острые соски царапают грудь. Обнимает крепко, обеими руками, и её короткие ногти от неожиданности с силой впиваются в плечи.

Микаса послушно отступает к кровати, дышит дробно, часто. Адреналин взведён на максимум, внутри всё крутит, ноет новой, отчётливой сладостью. Она сама тянется за поцелуем, зарывается в волосы, блудливой кошкой трётся об него, не зная, что именно хочет получить. Томление внизу живота нарастает, пульсирует между ног, и когда брючный ремень звенит пряжкой, Микаса падает на кровать, вытягивает ноги. Высокие сапоги с глухим стуком падают на пол, следом — брюки и бельё. Привыкшие к темноте глаза различают сухопарую фигуру у кровати. Движения стремительные, резкие, размываются. Микаса закрывает глаза, руки впиваются в шерстяную, жесткую ткань покрывала, сжимаются в кулаки. Её начинает бить озноб, замешанный на страхе и предвкушении. Отступать поздно — мелькает запоздалая, абсолютно несвоевременная мысль. Когда её накрывает чужое обнажённое тело, паника прыгает прямо в горло, но её тут же душат влажные губы, язык, проникающий так глубоко, что кажется — коснётся глотки.

Его руки, кажется, везде: скользят по рёбрам, мнут ягодицы, сжимают груди. Микаса смущается от слишком смелых, требовательных прикосновений. Давит в себе желание закрыться, оттолкнуть. Пытается расслабиться, поймать ощущение полёта и с присвистом выдыхает, чувствуя прикосновение пальцев прямо между ног. Выдыхает снова, когда мышцы внизу живота поджимаются от неожиданно острого удовольствия, которое дарит поглаживание мозолистого пальца.

Леви гладит клитор, задевая влажные складки, облизывает сосок широким языком. Она отзывчивая, податливая, такая, как нужно, такая, как ему хочется. Откликается на каждое движение, гладит спину, давит на поясницу, явно подгоняя. Он не любит прелюдии, никогда не любил, и сейчас её желание не затягивать перекликается с его собственным. Палец ныряет внутрь, Леви прихватывает мочку уха. От первого, едва различимого стона в паху болезненно тянет. Колено ложится между сведённых ног, они расходятся от лёгкого толчка, и он тут же ложится между, вытягивается на руках, ловит блестящий взгляд. Помогает себе одной рукой, шипит, когда головка раздвигает половые губы, и плавным движением входит до конца. Микаса коротко вскрикивает, дышит часто-часто, жалобно. Леви хмурится, выталкивает сдавленно:

— Зачем?..

— Я так решила, — шепчет Микаса, и блестящий взгляд прячется под сомкнутыми веками.

Внутри она узкая, такая узкая, что хочется кричать от наслаждения. Хочется скользить в ней, горячей, без перерыва. Леви тянет носом воздух, в котором густой запах возбуждения мешается с тонким, едва уловимым — крови. Заставляет себя не двигаться, хотя в поясницу словно воткнули нож, каждая мышца мелко подрагивает. Склоняется к ней, безошибочно находит одинокую слезинку на правом виске, стирает её большим пальцем. Коротко целует. От напряжения хочется выть, пот выступает на лбу и висках, Леви дрожит. Целует снова, вовлекает в неторопливое движение губ. В перерывах между поцелуями слышит тихое:

— Продолжайте.

Внутрь словно песка насыпали, малейшее движение растирает его в крохотные частички, и Микаса чувствует каждую. Терпимо, почти не больно. Дыхание шумит над ухом, сжигает кожу на шее. Микаса цепляется за напряжённые запястья по обе стороны от неё, не двигается, пытаясь привыкнуть к чужому присутствию глубоко внутри. Влажные глухие шлепки, с которыми соприкасаются их тела, заставляют краснеть, хотя казалось, смущаться она уже разучилась. Слишком интимным выходит звук, когда смешивается с их дыханием. Толчки становятся грубее, чаще, и Микаса шире разводит ноги, чтобы хоть немного уменьшить трение, но Леви вдруг приподнимает её за поясницу и закидывает одну ногу себе за спину, оказываясь глубже. Микаса тихо, болезненно стонет, содрогаясь от каждого толчка, когда он резко выходит из неё, и на живот плещет горячим, склизким.

Леви падает на кровать рядом с ней, несколько секунд не двигается, только громко дышит. Потом встаёт, подходит к столу, шумит выдвигаемым ящиком. Возвращается и тщательно, слишком тщательно вытирает её живот. Микаса отводит глаза, когда его рука опускается на пах. Хочется бежать отсюда без оглядки, но она словно приросла к кровати. Приходится сделать усилие, чтобы сесть: внутри саднит, будто углей напихали. Почему-то появляется желание заплакать. Сдавленно выдыхая, Микаса опускает ноги на пол, пытается отыскать в груде одежды бельё. Всё это время Леви молчит, просто сидит на краю кровати, тяжело облокотившись о колени. Светлая ткань в его руках выделяется ярким пятном в темноте. В том же молчании она одевается, натягивает сапоги и подхватывает бинты. Запахивает рубашку, долго возится с пуговицами, путаясь. Несколькими нервными движениями пытается привести в порядок волосы. И испуганной мышкой выскальзывает из комнаты.