Непостоянная константа

2. Ничего не значит

Их жизнь слишком коротка, чтобы размениваться на глупости вроде обсасывания собственных ошибок. У Микасы нет на это ни времени, ни желания. То, что случилось, уже случилось, точка. Суд над Эреном, капитан Леви, измолотивший его в мясо, поступление в Разведкорпус, возвращение домой — всё это проносится перед глазами цветным калейдоскопом, заляпанным кровью.

Когда отнимать чужую жизнь для тебя так же естественно, как пить, душа постепенно черствеет, покрывается коркой. Микаса чувствует, как постепенно отключаются эмоции, одна за другой. Видит то же самое в глазах друзей и невольно косится на безучастного капитана, одиноко сидящего за столом. Насколько пусто внутри у него? Осталось ли там вообще хоть что-то человеческое? Нет, она не хочет заглядывать в его душу, там наверняка полно демонов, которые запросто поглотят и не подавятся. И всё же невольно начинает смотреть чаще. А ещё не может не восхищаться капитаном на поле боя. Стремительная, безжалостная машина для убийств, которая не выдыхается и всегда готова к битве. Пугает, что выражение его лица практически никогда не меняется, будь то обсуждение тактики нападения, безэмоциональная площадная брань на новобранцев или взмах клинков, рассекающих шею титана.

Микаса знает: он может быть другим. Чуть более человечным, чуть более нормальным. Когда она позволяет себе вспоминать, внизу живота собирается тяжесть, и приходится теребить обтрёпанный кончик выцветшего шарфа, чтобы прийти в чувство. Потому что ей хочется ещё. Именно этой запретной, на самой грани, страсти.

Она всё ещё вспоминает нападение на Трост, чувствует липкую кровь на тщательно вымытой коже. Видит закрывшиеся глаза, слышит крики. Микасе не страшно, она понимает: всё не зря. Наверное. Не позволяет себе сомневаться и всё же не может заставить себя остаться в казарме, слушать тихие всхлипы и приглушённые разговоры: когда спадает воодушевление, приходит боль. Сначала Микаса хватает клинки и выходит во двор, взлетает на крышу, махнув рукой стоящим на посту. Но быстро понимает, что отчаяние, скрутившее внутренности, не побороть в одиночку. Сперва раздумывает позвать кого-то из друзей, но быстро останавливает себя — все устали, хотя наверняка нашлась бы пара горячих голов, решивших выпустить пар. Ноги сами ведут к двери, за которой находится человек, который знает единственный действенный способ помочь.

Капитан открывает не сразу. Не задаёт вопросов, впускает молча, так же молча возвращается к столу и садится за бумаги, которые разбирал до этого. Микаса вытягивает голову, замечая карту стены Мария, переступает с ноги на ногу, ожидая, что он заговорит. Когда тишина становится слишком неловкой, зло выдыхает и начинает раздеваться. Капитан не шевелится, даже не смотрит в её сторону, будто забыл. Микаса складывает одежду аккуратной стопкой на полу у кровати, забирается под одеяло и смотрит на четко очерченный профиль.

У Леви длинный тонкий нос и заострённый подбородок. Идеально ровная спина, слишком изящные для воина пальцы. Он весь изящный, хрупкий, а внутри — стальной скелет, покрытый железными мышцами. Рубашка расстёгнута на две пуговицы, шейный платок растекся белоснежной лужицей по столу. Тихий шелест бумаги, потрескивание свечного фитиля, сухой терпкий запах на подушке постепенно обволакивают, заставляя веки тяжелеть. Глаза закрываются, и последнее, что видит Микаса — перебор длинных пальцев, вращающих перьевую ручку.

Леви устало трёт глаза, откладывает карту, испещрённую пометками, в сторону, выпрямляет спину и потягивается. Широко зевает, рассеянно думает, что утром надо занести всё Эрвину, поднимается, на ходу расстёгивая рубашку, и озадаченно хмурится, замечая тёмные волосы, разметавшиеся по его подушке. Он напрочь забыл о Микасе и сейчас банально не знает, что с ней делать. Самым правильным будет разбудить и выгнать нахер, чтобы забыла сюда дорогу. Но потом понимает причину, по которой она сейчас здесь. Леви помнит себя в её возрасте. Не говорит об этом, да, но и не может забыть. Когда максимализм и вера в себя и собственные силы разбиваются о реальность, лица погибших друзей впечатываются, навечно выжигаются на подкорке, а сука-память напоминает о тепле, которое больше не с кем разделить. Когда собирать останки тех, с кем ещё утром пил чай, становится обыденностью, и ты невольно начинаешь приглядываться к окружению, подмечая особенные детали, по которым потом можно будет опознать. Леви смотрит на спящую, закатывает глаза и качает головой: упрямая девчонка, которая завтра услышит от него всё, что заслужила услышать за свою выходку.

Он гасит свечу, осторожно ложится рядом, отворачивается спиной, чтобы удобно устроиться на единственной подушке, половина которой занята чужой головой. От Микасы пахнет мылом, а ещё она горячая, как печка. Мерное дыхание шевелит волосы на его затылке, и Леви пытается вспомнить, когда в последний раз засыпал с кем-то в одной постели. Лениво перебирает в памяти все случайные и не очень интрижки и постепенно проваливается в сон.

Проснувшись, Микаса не спешит открыть глаза. Тело отекло — всю ночь проспала на одном боку, и всё равно она чувствует себя отдохнувшей. Рядом кто-то тихо дышит, груди касается чужое тепло. Может, Саша забралась к ней после очередного кошмара? Порой она так делает, и Микаса не видит смысла отказывать: у каждого свои страхи и способы с ними бороться. Например, она пришла вчера… Стоп. Глаза распахиваются, упираются прямо в плечо, со страхом поднимаются выше, к короткому тёмному ёжику на затылке. Микаса чувствует его вытянутое под одеялом тело каждым миллиметром обнажённой кожи, и волосы становятся дыбом, когда понимает, что он тоже полностью обнажён. Прийти ночью, под покровом темноты и собственной смелости — одно. Проснуться на рассвете в одной постели — совершенно другое. За окном только начинает сереть небо, со двора доносятся тихие голоса, сменяется караул. Значит, сейчас четыре. Мозг лихорадочно соображает, и Микаса тщетно пытается успокоить громко стучащее сердце, задерживает дыхание, приподнимаясь на локте и думая о том, как вылезти из кровати, не потревожив капитана. Она лежит у стены, чтобы встать, придётся через него переступить. Микаса выпрямляет руку, одеяло сползает к талии, и прохладный сквозняк покрывает кожу мурашками, заставляет соски съёжится. Хочется нырнуть обратно, в теплоту кровати, но вместо этого она осторожно подползает к его ногам, спасительная спинка кровати уже близко, когда короткое: «Стоять!» заставляет буквально застыть на месте.

— Далеко собралась? — Леви перекатывается на спину, занимая большую часть кровати и вынуждая вжаться в холодную стену. Под оценивающим взглядом Микаса краснеет и стремительно тянет к себе одеяло, прижимает к груди, тем самым невольно обнажая его по пояс. Смотрит на выпирающую тазовую косточку, краснеет сильнее и поднимает глаза.

— Я задал вопрос, — холодно напоминает капитан, закидывая руку за голову.

— Я… я пришла, чтобы… — Микаса мнётся. Глупая, надо же быть такой глупой! И это она была лучшей в учебке?

— Я не спрашиваю, зачем ты пришла, — скучающе тянет Леви, словно уже устал от этого разговора. — Я спрашиваю, далеко ли ты собралась.

— К себе. — Микасе наконец удаётся взять себя в руки. Поймать каплю привычной злости на капитана, причин для которой у неё всегда множество. — Отвернитесь.

— Зачем?

— Мне надо одеться.

— И?.. — Леви приподнимает бровь.

Раздражённо выдохнув, Микаса отбрасывает одеяло, перебирается через его ноги, предварительно как следует на них надавив. Наклоняется, чтобы подобрать одежду и слышит отчётливый выдох. Решил её унизить? Не на ту напал. Она не поворачивается, одевается нарочито медленно, долго заправляет рубашку в брюки, расправляя складки на ягодицах, и только тогда смотрит на него через плечо, принимая отстранённый вид. Он по-прежнему лежит, не шевелясь, только глаза превратились в два уголька, а одеяло откровенно топорщится.

— Решила проверить границы моего терпения? — тянет Леви. Мышцы на руках напряжены, он готов к стремительному прыжку в любой момент.

— Ваша кровать гораздо удобнее тех, что в казарме. — Микаса медленно отступает к двери, не сводя настороженный взгляд с капитана. — Спасибо, что разрешили ею воспользоваться.

К её удивлению, он вдруг ухмыляется одним уголком губ и почти с восхищением бросает:

— Наглая сучка!

Микаса выскакивает в коридор, не думая, что кто-то может её увидеть — в это время в замке все спят. Чувствует себя так, словно только что избежала смерти. От лёгкости в груди хочется хохотать — редкое, бесценное чувство.

И оно угасает к утру. Когда во дворе раскладывают завернутые в мешки тела, и командующий сверяет имена. Особенно жутко смотреть на маленькие свёртки и думать, что совсем скоро их придётся отдать близким. Микаса ищет взглядом Эрена, застывшего на другом конце двора, переглядывается с Армином, стискивает зубы. А вечером без раздумий идёт по знакомому маршруту. На этот раз капитан не ждёт, пока она уснёт. Они раздеваются одновременно, не отводя глаз, и одновременно тянутся, сплетаясь ногами на кровати.

Тяжело дыша, Леви смотрит в потолок, думая, что её становится слишком много в его жизни, и что запрет на то, чтобы сближаться с кем-то, не зря написан кровью. Микаса поворачивает голову, смотрит пристально, долго, а потом шепчет:

— Можно я ещё немного полежу?

Он и не думал сразу прогонять. Решение уйти, как и решение остаться — только за ней. И всё же эта простая просьба стирает очередную грань между ними, когда Леви медленно кивает. Микаса отворачивается, смотрит в потолок, не пытаясь прикрыть наготу, и он открыто рассматривает, машинально запоминая россыпь из трёх родинок на левой груди, тонкий шрам на плече, пятно слишком светлой кожи у пупка. Тянется к нему, обводит контур кончиком указательного пальца. Её мышцы резко сокращаются, вздрагивают от прикосновения. Леви медленно поднимает её правую руку и большим пальцем гладит кожу чуть выше запястья, на которой темнеет то ли татуировка, то ли печать: три меча, заключённые в круг.

— Не знаю, что обозначает эта метка, — тихо, серьёзно говорит Микаса. — Мама передала мне её перед смертью.

Леви кивает, просто для того, чтобы как-то отреагировать. На самом деле ему бесконечно плевать на то, как именно появился этот знак. Зато не плевать на то, как удобно ложится её грудь в ладонь. Не плевать на то, что сейчас он чувствует стук её сердца.

После суда над Эреном о корпусе разведчиков будто забывают на время. Короткая передышка, которой все пользуются в своё удовольствие: Криста пропадает где-то с Имир, Саша, Жан и Конни совершают набеги в деревенский трактир, Армин постоянно в библиотеке, а Эрен попал в руки Ханджи, которая с маниакальным смехом исследует открывшиеся у него способности титана. Микаса распоряжается своим временем просто: днём тренировки, ночью — постель капитана. Она не желает признавать, что между ними что-то есть. Что-то, уже вышедшее за все рамки. Просто приходит, зная, что не встретит отказа. Её собственная непостоянная константа в постоянно меняющемся мире.