Семь минут до весны

Поэтому они остались.

Когда шла война.

Когда стало очевидно, что альвы проиграли.

Когда открылись пути к Побережью…

…королева не простила изменника…

…ему некуда было бежать…

Мерзко. Почти так же мерзко, как чай, который Райдо пьет, потому что… почему? Мутно все. Непонятно. Но сладость склеила губы…

— И вот они здесь жили… отец говорил, что найо продолжал работать… он надеялся выслужить прощение… и если бы не война, у него бы получилось… наверное… или нет?

…королевский ювелир.

…королевские драгоценности.

…сколько они стоят? Много… альвийская работа дорога, а уж такая…

…Бран знал.

…Бран глупец, если убил… он не нашел драгоценности и потерял того, кто мог бы их создать… скотина этакая… жаль, что сдох, Райдо вызвал бы его… вызвал бы и убил… Бран…

Мысль кувыркнулась и выскользнула из обессилевших рук.

Или не мысль, но чашка. Расплескались остатки чая, расплылись по рубашке, по ковру. И Райдо мрачно подумал, что его рубашка, впрочем, как и ковер, без того достаточно грязны.

Он хотел встать, но тело стало непослушным, его словно выпотрошили и набили шкуру влажной соломой. Колется.

Изнутри.

Чушь, конечно, но ведь колется и изнутри.

Встать надо… ноги не держат, а кресло удобное… и на сон клонит… и все равно кто-то помогает.

— Обопритесь на меня…

Опирается.

Он слишком тяжелый для девушки, и та едва ли не падает. Ругается. Леди не должны ругаться, впрочем, эта — не леди… маска… он помнит.

Два шага до диванчика, на который ему позволяют упасть.

И мутит… качает на волнах, точно диванчик — это не диванчик, а колыбель… все из-за чая… конечно, из-за чая… не стоило его пить.

— Спите, — говорят ему.

И Райдо проваливается в сон. С другой стороны это даже хорошо, он давно не высыпался нормально, а потом, на свежую голову, и думать будет легче.

О королевском ювелире.

О королевских драгоценностях… об Ийлэ… альва… глаза зеленые и сама дикая-дикая… она позволяет Райдо жить, потому что от его жизни зависит ее собственная. И в этом есть высший смысл, правда, Райдо пока не понял, какой именно… но ведь есть же… есть…

Надо дышать.

И выбираться из сна.

Мирра несколько секунд сидела, прислушиваясь к дыханию пса. Она надеялась, что отец не ошибся с дозировкой. Он вечно все делал не так.

Слабый.

И матушка при всей ее кажущейся хитроумности ничуть не сильней.

Мирра подошла к двери.

— Спит? — поинтересовалась Дайна.

— Спит. А второй?

— С твоей сестрицей… чай уже подала.

Она все-таки заглянула в комнату.

— Сам дошел?

— Сам, — поморщилась Мирра, потирая плечо. Неподъемным он оказался. Неповоротливым.

— Повезло. Не перетянули бы. Он тяжеленный, как… иди сюда, — Дайна склонилась над телом. — Подержи… раздеть надо, иначе не поверят…

Мирра прикрыла дверь: в доме нет лишних людей, не считая дорогую сестрицу, которая совершенно ненадежна, но вместе с тем не особо умна. Однако Мирра не любила рисковать.

Ключ повернулся в замке.

— Помоги, говорю, — прошипела Дайна, которая отчаянно пыталась стянуть с пса рубашку…

— Оставь. И так сойдет. А вот штаны лучше снять… и ботинки.

Дайна нахмурилась, но возражать не стала. Правильно. Молчание — золото… а золото Дайна умела ценить, впрочем, как и собственную жизнь. Мирра дернула за ленту и поморщилась от боли… ничего, немного боли не повредит… в боли есть своя прелесть, которую не каждый способен оценить.

— Ударь меня, — велела она Дайне, и та не стала медлить, отвесила звонкую пощечину.

— Еще…

Разбитые губы.

И сладкая кровь, которую Мирра слизала, зажмурилась от удовольствия… жаль, зеркала нет… она сунула пальцы под жесткий воротничок, рванула с неожиданной для самой себя силой. И ткань затрещала, разрываясь…

— Корсаж… — подсказала Дайна, которая наблюдала за представлением. — И юбки тоже…

— Сама знаю.

Мирра улыбнулась: все будет так, как хочет матушка… почти так… она даже поверит, что план этот сочинила сама…