Князь Тьмы и я. Книга вторая

11

— Одна тысяча пятьсот семидесятый год, савиньон бланк, летнего разлива! — торжественно сообщил Навьен, и… сделал глоток.

Скривился, сплюнул, не глядя, швырнул бутылку куда-то в темноту. Я пьяно хихикала, уткнувшись в подушку, потому что… да гадость это ваше коллекционное вино. Мы первые бутылки распечатывая, разливали по бокалам, и пытались все это эстетически пробовать, оценивая вкус, оттенки вкуса, нюансы аромата и прочее… Но теперь я точно знала, во что превращается вино при ненадлежащем хранении — в уксус. И плевать сколько лет выдержки было у этого уксуса, и насколько этот уксус коллекционный, пить его все равно было невозможно.

Единственное, что можно было нормально пить — виски. В принципе мы его открыли, потому что Навьен сильно опасался, что после всего того коллекционного уксуса что я напробовалась, мне станет плохо, так что — я была пьяная. Мне одного стакана хватило, чтобы улететь туда, где все было еще лучше, чем даже здесь, хотя — может ли где-нибудь быть лучше? По-моему нет. Мне было хорошо. Мне было хорошо до такой степени, что я смаковала каждый миг, каждую секунду, каждое мгновение… И мне нравилось все — горящие в подсвечниках свечи, сыр и ветчина, то единственное, что у нас имелось из еды, потому что еду из супермаркета, Навьен собирался забрать из машины после того, как отнесет меня в дом, но я вцепилась в него и просто не хотела отпускать. Даже на несколько минут. На всего несколько секунд. Вообще отпускать не хотела. А машина – до нее минут двадцать туда, потому что вниз по склону, в пещеру, потом обратно, а это уже почти час без Навьена… А я понимала, что час не выдержу, и потому была готова есть сыр, хрен его ведает сколько летней выдержки, и вяленное мясо с ветчиной, которые тут тоже непонятно сколько висели в погребе, только бы он не уходил. Просто не уходил.

И он это каким-то непонятным образом чувствовал. У нас как-то все с ним было на грани интуиции, ощущения, понимания… и не желания слышать голос разума. Вообще. Спиртное, свечи, он рядом и ощущение, что мы отрезаны от всего мира.

Остановись мгновение, ты так прекрасно… просто остановись. Не хочу больше ничего, вообще ничего, кроме того, что есть сейчас.

Вот только я прекрасно знала, что это лишь передышка, а вопросы… они неизменно последуют.

И когда, проведя взглядом улетевшую куда-то в темноту бутылку, посмотрела на Навьена – отчетливо поняла, вопросы будут уже сейчас.

— Выпьешь еще? — тихо спросил тысячник.

Я удобнее села на старом, но таком мягком кожаном диване, обняла подушку, снова посмотрела на вампира и тихо спросила:

— А нужно?

Навьен отбросил дурашливость вместе с еще одной бутылкой, взял виски, два стакана, подошел, сел рядом со мной, налил – себе до краев, мне совсем немного, передал мне мою порцию.

Выпила залпом, с каким-то горьким чувством остервенения.

Он тоже, махом и до дна.

Вот и кончилось наше бесшабашное и безбашенное счастье.

— Сколько у нас времени? — возвращая ему бокал, тихо спросила я.

— Часа три-четыре максимум, но вероятно меньше.

Навьен был предельно честен. И гораздо более умен, чем я — я рассчитывала на несколько недель, учитывая весь тот путь, что мы проделали.

— А… после? – слова давались тяжело.

— Даркан найдет, — глядя на свечи, пылающие в старинных подсвечниках, тихо ответил вампир.

— Только Даркан? — уточнила я.

Поведя могучим плечом, Навьен ответил:

— У остальных на это уйдет несколько недель. А вот Даркан найдет быстро. Очень быстро, учитывая, что правду о моем воскрешении знает только он.

— Потому что только Даркан знает, что я не беременна? – говорить становилось все тяжелее.

— Да, — все так же глядя на свечи, а не на меня, ответил Навьен.

А вот я на него смотрела. Смотрела, потому что отчетливо поняла — у меня не так много времени, чтобы наглядеться на него… у меня этого времени безумно мало. Мне его не хватит…

Потянувшись, забрала бутылку с виски у Навьена, отхлебнула прямо из горла несколько глотков, чувствуя, как спирт обжигает горло, пищевод, желудок… но там жжение было все равно мелочью по сравнению с тем, как слезы жгли глаза.

— Он любит тебя, — вдруг сказал Навьен.

Рука дрогнула, но я продолжила напиваться. Интересно, если буду смертельно пьяной, смогу говорить об этом? Смогу ли?

— Каиль?

Я допила бутылку до дна. Закашлялась, отвернулась от сыра, который протянул Навьен, отдала ему пустую бутылку, посмотрела на огонь и… да, в таком состоянии я уже вполне могла говорить.

— Я. Никогда. Не буду. С Дарканом! — выговорила, глядя на то, как свечи раздваиваются вместе с подсвечником.

В голове шумело – птичья болезнь перепил накрывала медленно, но основательно.

— Каиль, — почти простонал Навьен.

— Нет! — как бы я не была сейчас пьяна, мое решение было более чем осознанным.

Вампир помолчал, все так же сидя рядом, и не делая даже попытки прикоснуться ко мне или на меня посмотреть. Затем, судорожно вздохнул, и глядя куда-то в пол, произнес:

— Насколько я понимаю, он тебя даже не изнасиловал.

Вдруг поняла, что хочу еще выпить. Много. Бутылки три. И плевать, что алкогольное отравление может и убить, в настоящий момент, я бы предпочла сдохнуть, чем тихо сказать правду:

— Лучше бы изнасиловал.

Не знаю, это был обман пьяного зрения, или тысячник вздрогнул, и его плечи поникли.

Потом поняла – нет, зрение не подвело.

— Черт… — с глухим стоном простонал Навьен, — как быстро он понял?

Он не смотрел на меня, но я и так догадалась — он сдох, чтобы защитить. От того, что Даркан со мной сделал. Он знал, что для меня это будет хуже смерти. Он знал, поэтому предпочел сдохнуть сам, сдохнуть, только бы я смогла бы сохранить хотя бы самоуважение во всей этой чудовищной ситуации.

И тем больнее было сказать:

— Он знал, Навьен. Он считал все твои воспоминания, и он знал. Ты не предупредил… Ты мог бы хотя бы предупредить, но ты не сказал. А я… я сопротивлялась до последнего. И расплата была жестокой.

Навьен застыл, потом зажмурился, стиснул зубы, сдерживая даже не стон — рев.

А я видимо была слишком пьяна, чтобы заткнуться:

— Не знаю, на что ты рассчитывал, — очень тихо, со всей горечью, выговорила я.

— На секс, — гулко сглотнув, ответил Навьен. — Оборот возможен двумя путями, через укус и через секс, если последний с… кровью. У тебя не было мужчин, Каиль, а Даркан был слишком зол, чтобы тебя беречь — я рассчитывал на секс. На то, что уже к утру, ты станешь вампиром. На то, что он не посмеет поступить с матерью своего ребенка… так.

Зашибись.

Просто зашибись.

— А где-то там, в самой глубине своих расчетов, ты не подумал о том, что я не хочу становиться вампиром, Навьен? — устало спросила я.

Он усмехнулся и ответил:

— У тебя нет выбора, Каиль. У тебя просто нет права выбора. Ты потеряла все свои права, когда Даркан обратил свой взгляд на тебя. Я пытался это остановить. И в полицейском участке. И после свадьбы. Я чувствовал, что здесь что-то не так, в нем по отношению к тебе, что-то совсем не так, думал, секс это решит. А он тебя не тронул, Каиль. Почти потерял контроль над собой, но не тронул. Не захотел ломать. Сделал тебя равной. И он, никогда не считающий женщин чем-то иным кроме сексуального развлечения, пытался тебе… понравиться. Я не знаю, как это донести до тебя, но… он тебя любит. Я…

— Мне плевать! — очень жестко оборвала я все попытки навьеновой исповеди.

Вампир повернул голову, посмотрел на меня тяжелым немигающим взглядом и… я сорвалась:

— Мне плевать, Навьен, на все его чувства, все попытки казаться милым, на все. Потому что, как бы сильно он не любил, ОН НЕ ИМЕЛ ПРАВА ТАК ПОСТУПАТЬ СО МНОЙ!!!

Последнее прозвучало криком. Оглушившим даже меня. Отразившимся от стен, унесшихся эхом куда-то в глубину горы.

— Он не имел права так поступать со мной, — чувствуя, как с ресниц срываются слезы, прошептала я. — Не имел, понимаешь?

В темных глазах тысячника я прочитала ответ, который знала и сама – имел. Потому что вампир. Потому что сильнее. Потому что даже не просто вампир – а князь вампиров. И хоть вой, но реальность такова, что Навьен прав — я потеряла все свои права в тот миг, когда села в автомобиль князя Даркана. Я потеряла право на жизнь. Я потеряла право на смерть. Я потеряла даже право оставаться собой.

Что ж, в таком случае… мне плевать, на что я теперь имею право, а на что нет. Если им плевать на законы, то почему я не могу плевать на тех, кто плюет на законы?!

— В общем, так, — я попыталась подняться. Раза с третьего даже удалось, правда подушка улетела на пол и я не рискнула нагнуться за ней, потому что не была уверена, что просто не свалюсь следом. Напилась я, короче.

— В общем, — повторила, пошатываясь, — мне плевать, что ты сейчас скажешь. Плевать, на все твои «Даркан тебя любит», мне уже на все плевать, понимаешь? Я не буду с князем. Есть вещи, простить которые невозможно. Такие, к примеру, как твоя смерть…

Навьен усмехнулся и ответил:

— У него были и право, и причина меня убить.

Вздохнул и добавил:

— Это ты ничего не понимала, Каиль, а я отчетливо все осознавал. Я не имел права целовать тебя, но не удержался. И если ты вспомнишь, это тоже было насилием. И тебе вообще не понравилось — ты испугалась. Ты была просто в ужасе, видела бы ты свои глаза в этот момент… И мне не понятно, что произошло дальше. Свои чувства я объяснить могу, но твои – нет. Я все тот же вампир, Каиль, я отношусь к тем, кого ты вполне обоснованно ненавидишь, так откуда твоя любовь? Ты просто почему-то решила, что ответственна за мой поступок и мою жизнь, но это не так. Я виноват, Каиль, я не должен был этого делать.

И он посмотрел на меня глазами побитого волка. Волка, который вытерпел избиение только из-за чувства вины и страха… страха за меня.

— А мне плевать! — вдруг поняла, что мне еще и «тошнить», причем не только от виски и перепробованного уксуса, но и от ситуации. И устав от разговоров, я тихо сказала: — Я люблю тебя, Навьен. Не знаю как, и каким образом, ты настолько больной на всю голову, особенно этой своей преданностью князю Даркану и выражениями типа «он имел право меня убивать», что я правда не понимаю, за что и когда успела в тебя влюбиться, но… что есть, то есть. Я рада, что ты ожил. Не знаю, каким образом, да и плевать, главное что жив. И я… я буду верить, что это великая сила любви, или молитвы… Знаешь, я ведь молилась возле твоего тела, я бога просила, чтобы ты вернулся. Ты, вампир, у которого вообще какая-то другая религия, да и с мозгами явный непорядок, а я за тебя молилась, Навьен.

Меня пошатнуло сильнее, пришлось ухватиться за руку, протянутую им. И вот вампир же, к тому же на всю голову больной, но чего у него не отнять – так это способность меня поддерживать.

— Я хочу быть с тобой, — не знаю, как смогла это выговорить.

Вампир рывком притянул к себе, обнял, прижался губами к моему животу, поцеловал, так бережно, так пронзительно нежно, а после обреченно произнес:

— Я никогда не трону тебя, Каиль. Никогда, понимаешь? Я не знаю, как ты вернула меня к жизни, но после смерти все, чего я хотел — быть рядом. Видеть тебя, твоих детей, знать, что ты жива. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше своей гребанной почти вечной жизни, и потому не трону. Никогда не трону.