Тень великого колдуна

Мимо прокатилась тележка, запряженная двумя отталкивающего вида существами, похожими на огромных слизней. Рифленая черная шкура влажно поблескивала. Длинные уши-рога вяло покачивались в такт движения. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

— Вот такой он, крудель. — С теплотой прокомментировал барбегази. — Отвратительная, безотказная животина. Вечный враг нашего рода. Первые упоминания…

— А почему вы все лето проводите в спячке? — Поспешила вмешаться я, пока наш проводник окончательно не углубился в истоки крудлеводства.

— Да не то, чтобы в спячке, просто замораживаем все работы, закрываем ходы и перебираемся в высокогорные пещеры. Летом в штольнях скапливается смертоносный газ, убивающий все живое. А зимой он вытесняется холодным воздухом. Вот некоторые думают, якобы все барбегази — горняки и мастеровые. А ведь среди нас много бездарных художников, скульпторов, поэтов. Вот глядите. — Хрипун услужливо подсветил факелом. Увиденное заставило меня шарахнуться в сторону и наступить на ногу Асееру. С каменной стены на меня глядело бесчувственное одутловатое лицо Хозяина…

Видимо барельеф запечатлил какого-то древнего демона или бога смерти в момент исполнения своих непосредственных обязанностей. В левой руке он держал горсть искалеченных тел, безжизненно свисающих между пальцами и падающих под ноги, а правой нравоучительно указывал пальцем вверх. Я рывком схватила факел, подняла его над головой и, холодея от необъяснимого страха, прочитала высеченные на камне символы: «Живущему — жить, гниющему — гнить, всему свой срок. От смерти, как от собственной тени, сколько ни шагай, не уйдешь».

— Что с тобой? — В голосе охотника послышалась смесь злости и тревоги.

— А? Что? О! — Я обнаружила, что вместо рукояти факела случайно ухватилась за руку нашего проводника, который теперь болтал ногами в куше от земли. — Извиняюсь. Вот факел, держи. Плечо не потянул, нет? Прости еще раз.

Хрипун и не думал сердиться. Он одернул на себе тулуп, гордо ткнув пальцем в сторону барельефа.

— Моя работа. Я таких надписей в каждом туннеле нашлепал. Вон глядите — над входом в гардероб. Смерть снимет с нас последние одежды, каково? Внушает, а? А вон там дальше, мое избранное. По безлюдью смерть не ходит. Мертвым телом хоть забор подпирай. Проси Творца, чтоб не лишил доброго конца! Умел пожить, умей и умереть!

Жизнь дает один только Бог, а отнимает всякая гадина. Умирать — не в игрушки играть, как а? Прямо в жилу!

— Чего…  — Нервно сглотнула я. — Чего-нибудь более жизнеутверждающего нельзя было нашлепать? — А что может быть жизнеутверждающее смерти? — Лукаво подмигнул барбегази. — Тем более я ведь погребальных дел мастер, не путать с погребными! Совмещаю работу с искусством. Кстати, а мы уже пришли — вон та самая мастерская.

В мастерской оказалось неожиданно светло. В открытом раскаленном брюхе огромной печи плясали желтые искры. Жаркий воздух трепал мои волосы и бороды двух хмурых барбегази. Последние быстро перебросились парой слов с Хрипуном и поспешили убраться, оставив нас одних, вернее троих.

Дети и Симург, хоть и не без боя, но остались отсыпаться в царских покоях. Я бы с удовольствием оставила с ними Асеера, но упертый дингир-ур увязался со мной. То ли справедливо опасался за сохранность своего драгоценного тела, то ли желал лично убедиться, что экимму не станет халтурить и разделается со мной по всем правилам.

— Ну, что мы теперь будем делать? — Глаза Хрипуна горели жарким энтузиазмом, он даже стал притоптывать от нетерпения. — Чертить символы кровью али обряд какой совершать? Я вообще с детства жутко тупой, все на лету схватываю. А может заговор какой прочитать надо? У меня бабка по материной линии могла краснуху сводить. Так что вы не стесняйтесь, только подскажите как надо, помогу, чем смогу.

— Ты можешь идти. — Стол с инструментами полетел на пол, туда же, несколько мгновений спустя, отправился и сорванный с крюка ворох мешков. Я уселась на импровизированный холщовый матрас, облокотилась спиной о прохладную, пахнущую пылью и смолой столешницу, и закрыла глаза.

— Как же я могу идти? — Растерянно пробормотал барбегази. — Мне же Удук Шан приказал на шаг от вас не отходить, вдруг вам чего-нибудь понадобится… а что вы сейгеш делаете, а?

— Медитирую. — Зло буркнула я. Кто знает, когда царская теща изволит появиться, может под утро. Асеер все равно бдит за двоих, так что мне можно и вздремнуть. — Если хочешь, остаться, то сядь в дальний угол, и не мешай. Еще слово и весь обряд сорвется, вот тогда-то сам будешь объясняться с Удук Шаном… или его мамой.

— Мамой жены. — Назидательно поднял палец Хрипун, но все-таки послушно отошел подальше и замолчал, а через пару гейшей вообще заснул. Ко мне же сон наоборот не спешил. Без болтовни барбегази стало еще паршивее. Я приоткрыла глаза и вздрогнула от неожиданности. Рядом стояло мое отражение. Черная тень на фоне оранжево-алого зарева остывающей печи. На груди — цепочка флаконом, наполненным желто-зеленым фосфоресцирующим зельем. И такого же цвета глаза, прожигающие тяжелым взглядом.

— Быть тобой просто отвратительно, и это не барбегазский комплимент. — Тихо сказал Асеер. — Когда я смотрю на свет, все расплывается. Кружится голова и постоянно мутит, с тобой всегда так?

— Только, когда ты рядом. — Огрызнулась я. В самом деле, не рассказывать же ему правду. — Зато быть тобой сплошная благодать и отрада. Ноги-руки изодраны, все тело в синяках. Голова чешется. Ты гешем блох нигде не нахватался?

— Тебя вообще постоянно морозит, холодная как трехдневный труп.

— А у тебя патлы грязные в лицо лезут. Хоть бы подстригся, ты же представитель божьего храма!

— А у тебя…  — Охотник хмыкнул и пристыжено замолчал, сообразив, как глупо выглядит наша перепалка. — Я, вообще, что хотел спросить…

Ему явно было неудобно и стыдно, но дингир-ур все-таки себя пересилил.

— У тебя никогда не было галлюцинаций?… тогда может ли переход между мирами вызывать ненормальные зрительные или слуховые ощущения? — На одном духу выпалил он в ответ на мои поползшие вверх брови.

— Конкретизируй. — Это было одно из любимых словечек Хозяина.

Асеер горько вздохнул, растирая висок, стрельнул недоверчивым взглядом из-под сведенных бровей, и обреченно опустил голову.

Оказалось, что строгому внутреннему взгляду охотника уже который беру являлась некая прекрасная дева. В принципе, дингир-ур не имел ничего против периодических явлений прекрасных дев, но выше обозначенная особа беспрестанно ругалась, как пьяный погонщик, всячески угрожала и требовала, чтобы ее немедленно вернули законному владельцу. В конце концов, несчастный, измотанный придирками склочной девицы и небезосновательными подозрениями в умственном расстройстве, дингир-ур решил выбрать меньшее зло и обратился к нему за советом.

Просмеявшись, я смахнула слезу, и кратко поведала ему всю историю волшебного меча.

— Я слышал про живое оружие, обладающее высшим свободным разумом и магическими свойствами, но не думал, что такое на самом деле бывает. — Задумчиво произнес Асеер. — Тем более я не думал…

— Что оно добровольно выберет в хозяйки презренного игига?

— Неважно. В любом случае, это твое. — Охотник отстегнул ножны и протянул мне. — Все равно, я больше привык к своему оружию.

На мгновение его ладонь дрогнула и остановилась на полпути.

— Умбра, скажи, кто такой хозяин, про которого ты упоминала.

Я скривилась, одним мимолетным движением выхватила Стрекозу, швыряя в обратку его пояс. — Он мой создатель. Моя совесть, мой разум, моя воля. А я, его тень и следую любому его устремлению.

— А что будет, если ты откажешься подчиняться?

— Ничего не будет. И меня в том числе.

Рука непроизвольно дернулась, устремившись куда-то к сердцу. Давно заметила, что когда волнуюсь в этом теле, меня ужасно тянет залезть в левый нагрудный карман. В этот раз я не стала сдерживаться и извлекла наружу свернутый кусок ткани, оказавшийся старой отпоротой нашивкой. Черный треугольник, орел на фоне солнца. Странно. Я отогнула край рубахи. У меня на груди в обрамлении черного треугольника задумчиво ухмылялась морда белого волка. Если, это не нашивка Асеера, то тогда чья?

— Дай сюда. — Охрипшим от злости голосом приказал дингир-ур, вырывая у меня злополучный лоскуток. — Ты не имеешь права даже касаться ее этими грязными руками!

— Как знаешь, руки то твои. Кстати, знакомая птичка, где-то я ее уже видела.

— Это нашивка жреца Энмеркара. — Дингир-ур, затаив дыхание, уставился мне в глаза, ожидая какой-то реакции.

— Энмеркар… что-то не припоминаю. — Это было наглой, бессовестной ложью, потому что имя знаменитого охотника было известно каждому мало-мальски разумному игигу, а уж мне то и подавно.

— Наставник в храме Ниппура, лучший дингир-ур, который когда-либо рождался. Он был моим учителем и отцом. — Ледяным тоном подсказал мне Асеер. — Ты убила его пять лет назад.

— Всех разве упомнишь. — Это опять было неправдой. Проклятая память хранила каждое лицо, каждое имя…  а уж это и подавно.

В мое горло красноречиво уперлось острие меча.

— Это он тебя послал? Твой Хозяин?

— Да. — И, не дав времени на вынесение помилования, которое явственно прозвучало в его голосе, я безжалостно продолжила. — Но Хозяин не приказывал убивать твоего наставника, ему всего лишь была нужна одна вещица из его личной коллекции. Убийство было моей собственной инициативой. И, чтоб ты знал, я нисколько по этому поводу не сожалею.

— Тварь. Ненавижу! — От нахлынувшей ярости из уст охотника вырывалось змеиное шипение. Ненависть в голосе. Ненависть во взгляде. Ненависть, ненависть, ненависть. Он сжал рукоять меча с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— Ну и чего ты ждешь, человек? — Я щелкнула по острию ногтем, отчего оружие отозвалось тихим протяжным стоном. Сердце начало наливаться привычной зудящей злобой. — Зрители могут расходиться, сеанса раскаянья не будет. Вы, люди, всегда считали себя лучше всех, выше всех. Остальные для вас — мусор под ногами. Пустые слова. Вы ничем не лучше! Что, не хочется рубить собственное горло чужой рукой? Решил подождать, пока снова станешь собой? Так я и знала, своя шкура дороже аморфной чести и жизни родного человека!

Удар был что надо! Даже Хрипун проснулся и испуганно завертел головой.

— Все вы — двуличные подлецы. — Стрекоза легко поймала меч противника, отбросила его в сторону и замелькала прозрачным трепещущим крылышком, нанося серию атакующих ударов. Охотник больше не внушал мне страха. Я чувствовала себя отдохнувшей, посвежевшей, и готовой вступить в битву хоть с целым светом.

— Если хочешь мстить, мсти, но только не разводи обличительных речей. Твой наставник убивал подобных мне и убивал безжалостно. Я имела полное моральное право отплатить той же маной.

— Пусть! — Наши мечи скрестились, и лица оказались друг напротив друга. Оказывается это жутко, смотреть в собственное лицо, перекошенное от ненависти. — Но за что ты убила мою сестру?! Что тебе сделала маленькая девочка?

От неожиданности я чуть не пропустила опасный выпад, грозивший оттяпать мне ухо.