Трактат о хорошей работе

Если бы мы отдавали себе отчет во всех последствиях какого-либо из своих произвольных импульсов, то, вероятно, отметили бы, что среди последствий любого произвольного импульса есть такие, которые препятствуют некоторым из наших стремлений. Иными словами, можно сказать, что каждое действие дисгармонично и что всегда существует настоятельная необходимость в каком-то отношении мешать самому себе, если помогаешь себе в каком-то конкретно выбранном отношении. Применительно к этому предположению при любом действии перед нами стоит вопрос: стоит ли стремиться к достижению нашей цели, если тем самым мы сами по себе до некоторой степени портим что-то другое. И если такая проблема не всегда стоит перед нами во всей ее конкретности, то лишь потому, что мы не можем предвидеть всех последствий какого-либо из своих импульсов. Поэтому всегда, хотя в данном выбранном отношении наше действие бывает предельно осознанным, во многих других отношениях мы вынуждены действовать вслепую. По той же причине нам приходится значительное количество осознанных импульсов тратить на то, чтобы компенсировать негативные побочные последствия собственных более ранних действий. Так, например, употребляя повседневно для питья сырую воду, мы однажды заражаемся брюшным тифом; успокаивая боль лекарствами, становимся наркоманами — рабами болеутоляющих средств.

Но эта тема увела нас от главной линии. Нужно еще сказать кое о чем, непосредственно связанном с рассматриваемым понятием плана, о том, что необходимо для освещения концепции метода. Связь этих двух понятий представляется нам особенно тесной, так как если план является определенным описанием определенного подбора и расположения действий, то метод является не чем иным, как только самим планируемым подбором и расположением действий, объединенных общностью цели. Вместе с тем можно сказать, что метод — это способ выполнения сложного действия.

Однако методом мы назовем не всякий способ. Все, что делается, делается как-то, каким-то способом, но не все делается методично, в соответствии с каким-то методом. В чем же здесь своеобразная разница? Вероятно, в сознательном применении, сочетающимся с систематичностью. О методе мы предпочитаем говорить только тогда, когда делаем что-то совершенно определенным, заранее обдуманным способом, например, делая гимнастику шведским методом, мы применяем этот метод, если отдаем себе отчет в таком, а не ином подборе, и в такой, а не иной очередности предусматриваемых в этой системе упражнений. Один раз этот способ был нами назван методом, позже — системой. И это не случайно, так как метод поведения в каком-то деле и система поведения в этом деле — это, собственно, одно и то же.

Но методическим, а следовательно, и систематическим мы называем не всякое сознательно выполненное сложное действие, а только такое, которое является как бы отдельным экземпляром действия определенного типа, притом если агент действия подготовлен к выполнению действий этого типа именно таким осознанным способом. Так бывает, когда данный виновник многократно выполняет одинаковые задания. Например, уличный чистильщик обуви сначала стирает тряпкой с ботинка пыль и грязь, потом наносит на ботинок щеткой слой гуталина, затем растирает его щеткой равномерно по всей поверхности кожи и, наконец, бархоткой полирует ботинок «до глянца». Чистильщик, несомненно, применяет определенный метод. Определенными методами действуют и все специалисты, многократно повторяющие свою профессиональную работу. Следовательно, с точки зрения обычных применений, метод можно было бы смело охарактеризовать как осознанный и многократно применяемый способ. Однако может быть и так, что задание данного типа будет выполнено только раз, и все же мы назовем его выполненным методически, если только имелся такой разработанный общий план поведения, который годится для применения при любом повторении задания. Как раз это мы и подразумевали, говоря, что имеем дело с методом только тогда, когда виновник подготовлен к выполнению задания именно таким образом. Итак, в окончательной формулировке метод, или система поведения — это способ выполнения сложного действия, заключающийся в определенном подборе и расстановке его составных частей, причем это способ, запланированный и пригодный для многократного повторения.

Определяя метод подобным образом, мы, пожалуй, не расходимся с привычным обиходным пониманием этого термина и в то же время настойчиво подчеркиваем его праксеологический характер. А поскольку само понятие метода относится к сфере праксеологических понятий, то и возможное учение о видах методов, о достоинствах методов и их недостатках, т.е. постулируемая общая методология, находится в сфере перспектив праксеолога и не является исключительной областью логики в широком понимании этого слова. До настоящего времени получалось так, что о методологии говорилось почти исключительно как о составной части именно этой науки, охватывающей теорию форм правильных выводов с некоторыми пристройками. Одна из этих пристроек (наряду с семантикой и наряду с некоторыми проблемами теории познания) названа и называется или просто методологией, или методологией наук. Все же, вне всякого сомнения, можно не только рассуждать согласно такому-то, а не иному методу, не только развивать науку и писать научные труды лучше или хуже с точки зрения данного метода. Кроме того, можно делать что-либо лучше или хуже с точки зрения метода, если делается что-то более или менее сложное, охватывающее более одного изолированного произвольного импульса.

Да, несомненно, методология наук, одна из составных дисциплин логики в более широком понимании этого слова, является частным случаем общей методологии, а следовательно, — праксеологии. А как таковая, она является сферой возможных применений ее обобщений. И если, например, некоторые знатоки научных методов развивают идею о совершенствовании этих методов, принимая во внимание экономичность поведения в исследованиях и изложении результатов исследований, то они как раз и занимаются исследованиями, праксеологическими по своей сущности, хотя и ограничивающимися определенными областями умственного труда как сферой их применения. Между прочим, оперировать одной краткой аксиомой практичнее, чем несколькими распространенными, по тем же причинам, по которым более практична поездка короткой трассой и прямым поездом, чем длинной трассой и с несколькими пересадками. А независимость аксиом подобна своими практическими достоинствами изолированным комнатам в квартире по сравнению с неудобством комнат, расположенных анфиладой.

Наконец, последним понятием из числа требующих рассмотрения в этой главе, является обремененное солидной эмоциональной нагрузкой понятие труда, понятие, общественную значимость которого трудно переоценить. Примем следующее определение этого понятия: труд — это любое сплетение действий (в частном случае — полоса действий), имеющее характер преодоления трудностей в целях удовлетворения чьих-то существенных потребностей. А поскольку возникает необходимость преодоления трудностей, тем самым возникает принудительная ситуация, т.е. такая ситуация, когда если то-то и то-то не сделать, будет плохо, и притом хуже, чем если это сделать. Ярким примером такой ситуации является положение голодного, борющегося с трудностями, чтобы добыть средства для утоления голода.

Но здесь, без дальнейших пояснений, могут возникнуть недоразумения. Могут, например, спросить: можно ли считать трудом, если кто-то не без усилия машет рукой, чтобы отогнать надоедливого комара? Этот вопрос явно задевает нашу слабую сторону, ибо мы еще не разъяснили, что следует подразумевать под существенной потребностью. Пожалуй, ясно, что существенность потребности зависит от степени грозящего зла. Укус комара вызывает неприятное чувство, т.е. это определенное зло, но это мелочь, пустяк (мы, конечно, опускаем в наших рассуждениях возможность заражения индивида малярией вследствие этого укуса). Возможно, для договоренности будет достаточным сказать, что существенные потребности относятся к серьезным заданиям, а серьезным задание бывает тогда (и только тогда), если его невыполнение грозит злом той же степени, что и утрата жизни, здоровья, средств существования, личной свободы, общественного положения, чести, спокойной совести, доброжелательности любимых нами лиц, радости жизни и т.д.

Всякий раз, когда мы пытаемся подобным образом запроектировать урегулирование понятия труда, слышатся голоса протеста. Не кроется ли источник этих протестов в недоразумении? Нам говорят, что люди нередко трудятся не по принуждению, а с радостью и с энтузиазмом, и к торжеству такого труда мы стремимся. Ведь мы творчески напрягаемся для позитивных целей с тем, чтобы сделать нашу жизнь полнее, чтобы создавать новые источники радости, чтобы творить красоту. Наше определение с успехом может выдержать эти полемические атаки. В нашем определении не говорится, что работающий должен сам лично подвергаться существенной угрозе. Можно усердно и увлеченно трудиться в целях защиты от зла других индивидов. Более того, можно с хорошим настроением отдавать свои силы насущным общественным потребностям. Так трудятся увлеченные своей профессией врачи, строители, администраторы. Удовлетворение конкретной общественной потребности стало для них необходимым.

А обслуживают ли существенные потребности композиторы (мы возьмем их в качестве символа рассматриваемого, в свою очередь, положения)? Может быть, их творчество не вмещается в наше понятие труда? В данном случае ответ прост, хотя мог бы доставить немало хлопот в применении к частным случаям. Творческий работник занимается трудом, если он хочет внести свой вклад в удовлетворение какой-то существенной потребности. Но он не трудится, если творит для самой радости, для самой красоты, если творит лишь для того, чтобы жизнь была полнее и богаче.

Но так уж бывает в жизни, что произведения искусства способствуют борьбе с депрессией, облегчают страдания. И поэтому творчество людей, создающих красоту, людей, углубившихся в созерцание захватившего их творения и увлеченных им до полного забвения о чьих-то существенных потребностях, не являясь в принципе трудом, приобретает значимость труда лишь благодаря их причастности к удовлетворению существенных потребностей. Но имеем ли мы дело с трудом или с творчеством, не являющимся трудом, а равнозначным труду с учетом значимости в удовлетворении существенных потребностей — это в сфере организации коллективной жизни представляет собой вопрос относительно небольшого значения.

И еще одно. Суждение о том, что якобы согласно нашему определению всякая не являющаяся трудом деятельность была бы развлечением, не соответствует истине. Развлечение, забава — это всегда что-то пустое, какое-то беззаботное поведение для мимолетного и поверхностного удовольствия (своего или компаньонов). Поэтому не станем отождествлять с развлечением ни любое творчество, не являющееся трудом, ни вообще все формы деятельности, не являющейся трудом (а таковых немало).