Лабиринты памяти

Автомобиль проехал по мощенной темной плиткой дороге и остановился перед невзрачной дубовой дверью. Их встретили молчаливые охранники с каменными лицами, в зеленой форме из брюк, камзола и высокой фуражки. Только когда Михаил и Ника подошли к порогу, один из стражей зашевелился и распахнул перед ними дверь.

Безмолвный, ярко освещенный коридор с кирпичными стенами. Михаил прошел по нему к лестнице, упиравшейся в еще одну дверь. Они молча поднялись по ступеням, и Ника сделала глубокий вдох. Наравне с восхищением, захватившим ее от вида фасада замка, в груди поселилось неприятное чувство тревоги. Она здесь – в другом мире, в доме, где когда-то родилась и росла, где наверняка были люди из ее детства, где находятся отец и бабушка, где скрыты ответы на вопросы, где все настолько незнакомое и чужое…

Михаил с улыбкой открыл дверь, пропуская Нику вперед. Сжав лямку рюкзака, она переступила порог и, к своему удивлению, будто оказалась в другом мире… снова: широкий просторный коридор в благородных зеленых оттенках, приглушенный свет бра на стенах, ненавязчивый декор из темного дерева и мягкий ковролин под ногами.

– Это второй этаж, – пояснил Михаил. – Здесь и выше – комнаты отдыха династии и всех высокопоставленных особ, живущих в замке.

– Эм-м-м, – растерянно протянула Ника, – и много их здесь живет?

Михаил усмехнулся и аккуратно подтолкнул ее вперед.

– В основном воины Алой Розы, – сказал Михаил и, заметив округлившиеся глаза Ники, поспешил добавить: – Но они так заняты, что ты даже и не увидишь никого. Если будешь спать по ночам.

Ника сглотнула, не уверенная, что вообще когда-нибудь теперь уснет. Тем временем Михаил провел ее вглубь коридора и остановился перед широкой дверью с блестящими коваными ручками:

– Здесь я тебя оставлю. Приводи себя в порядок, а через два часа встретимся на этом же месте.

Михаил протянул Нике коробку с платьем и, склонив голову в знак прощания, удалился. Какое-то время Ника в растерянности смотрела ему вслед, а затем нажала на ручку двери.

Неожиданно свет ударил в глаза, и она как будто оказалась в сцене из старинного фильма.

Она сидела на кровати – огромной светлой кровати – и чувствовала себя такой маленькой. И такой счастливой. И было так ярко, слишком ярко, непривычно. И смех. Знакомый, любимый, долгожданный. Она точно знала, что любила его. Его обладателя. В теле этой маленькой девочки Ника повернула голову и увидела сияющие глаза-изумруды…

Ника заморгала. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вновь сфокусировать взгляд. Все та же комната, но уже не такая яркая, безмолвная кровать посередине – без детей, без мальчика с зелеными глазами.

Его глазами. Что за чертовщина?

Ника машинально перевела взгляд на ручку двери, которую все еще сжимала, и резко отдернула руку.

– Девочка моя… моя прекрасная девочка.

Ника вздрогнула. Она увидела маленькую старушку в длинном сером переднике, спешащую к ней. Ника даже разглядеть ее толком не успела, как незнакомка заключила ее в объятия.

– Какая же ты стала… какая красивая!

В полном замешательстве Ника позволила себя обнимать и гладить. В нос ударил сладкий пряничный аромат, и Ника невольно выпустила из рук коробку с платьем.

– Д-дорис…

Имя всплыло в памяти неожиданно и само собой слетело с языка. Как будто объятия женщины и ее запах напомнили о чем-то давно забытом. Как будто этот замок пытался достучаться до тех уголков памяти, которые кто-то усердно пытался скрыть.

– Дай посмотрю на тебя! – шмыгнув носом, женщина отступила и принялась разглядывать Нику. Глаза у нее были круглые, очень светлые. – Красивая, какая ты у меня красивая! – восхищалась она. – А глазки-то синие… Я думала, с возрастом цвет поменяют. О, девочка моя! – Дорис вновь кинулась к ней и стиснула в объятиях.

Ника обняла ее в ответ и, к своему удивлению, почувствовала угрызения совести за то, что не помнила, кем была Дорис. Если ее и вправду так звали.

– Когда Михаил сказал, что ты приедешь, я ушам своим не поверила, – затараторила старушка, наконец отпустив Нику. – Ах, сколько раз я порывалась к тебе, сколько раз ругалась со всеми! Я же тебя крошкой еще на руках нянчила… Как же я переживала! До сих пор не могу простить твоему отцу, что отпустил тебя с этой дрянью… – выпалив последние слова, Дорис покраснела и прижала ладонь ко рту.

– Всё в порядке. – Ника заставила себя улыбнуться – Я понимаю, о чем вы.

– Ох, ну и славно, – ребячески хихикнула женщина и, взяв Нику за руку, усадила на кровать. – Расскажи мне, как ты жила? Ты вернешься домой? Как долго ты будешь здесь?

Ника мысленно подавила вздох и скупо рассказала о том, чем занималась все эти годы: о балетной школе, об иностранных языках, которые давались ей с такой легкостью, о матери и о том, что благодаря ее зацикленности на своей личной жизни у Ники было много времени на самореализацию. Дорис слушала ее с широко распахнутыми глазами и всякий раз с таким трепетом сжимала ее руку, что Ника вдруг ощутила укор совести за то, что так нагло кормит старушку стерильной правдой.

– А где Лидия? Я бы хотела увидеть ее, – закончив с рассказом, тут же спросила девушка.

– Ох, разве Николас не сказал тебе? Ей пришлось уехать на север по каким-то важным делам.

Надежда получить ответы на свои вопросы вмиг разбилась. Ника поджала губы и разочарованно уставилась в пол. Это самый настоящий заговор! Мало того, что она не навещала меня, так еще и уехала накануне первой за долгие годы встречи! Предательница! Внутри все завибрировало от досады, и Ника едва удержалась, чтобы не пнуть ногой кровать.

Дорис вновь обняла ее и ласково погладила по голове. Восхищение, вызванное перемещением в другой мир, атмосферой замка, и радость от встречи с этой женщиной улетучились, а на смену пришли обида и разочарование. Чужачка. Не стоило сюда ехать…

– Ой, какая же я эгоистка! – внезапно воскликнула Дорис. – Ты же, наверное, голодная. Давай я принесу тебе что-нибудь перекусить, а ты пока начинай готовиться к торжеству. Тебе нужна помощь? Наши девушки могут…

– Нет! Нет… не надо помощи.

Дорис просияла и заботливо коснулась губами ее лба. Ника смотрела ей вслед, мысленно пытаясь ухватиться за этот жест, ощутить его тепло, принять неожиданную заботу, но вдруг поняла, что не чувствует ничего.

Огненный замок и огненный бал. Все представители элиты этих земель – те, кто жил в столице и окрестностях и не имел никакого отношения к магии, – с самого января ждали приглашения. Это же так почетно – получить заветный конверт, подписанный самим правителем Николасом!

– Поговаривают, что леди Эстбери, у которой муж сидит в Совете правителя чуть ли не с пеленок, выделила отдельные покои, в которых хранит все приглашения, – рассказывал Михаил. – Впрочем, это не удивительно. Такие дамочки в жизни не переступали порог нашего замка – разве что в Новый год. Николас не жалует жен своих советников.

«Совет», – думала Ника, против воли воображая отца в окружении напыщенных лордов, собравшихся за круглым столом. Почему стол был круглым, а главное, как выглядел сам Николас, сказать она не могла. С фантазией у нее всегда было плохо.

Ника и Михаил спустились в холл, когда последние прибывшие заходили в праздничный зал. Ника так нервничала, что даже по сторонам не смотрела. Шла как принцесса на казнь: спина прямая, плечи расправлены, нос задран вверх – не от гордости, а от страха. Совпадение или нет, но рукава ее струящегося платья прикрывали плечи, волосы надежно спрятались под серебристым париком, а прорези в полумаске были такими маленькими, что пришлось бы подойти к ней вплотную, чтобы разглядеть цвет глаз. И впервые за долгое время, несмотря на обуявший ее страх, Ника поняла, что может не прятаться. Она вправе выпрямиться и идти так, как ходила многие годы, пока жила с Ритой.

«Она бы оценила», – вдруг мелькнуло в ее голове.

– Твой отец каждый год отправляет приглашение Стефану Саквильскому – оклусу terra caelum, но тот, хоть и тайно наведывается к твоему отцу поплакаться в жилетку, лучше съест своего сына, чем у всех на виду переступит порог нашего замка, – нашептывал ей Михаил, пока они пересекали сверкающий серебристыми огнями холл. Ника косилась наверх, жадно рассматривая диковинный потолок, под которым клубились черно-серые тучи. Ей даже показалось, что в этой части замка и крыши нет – только настоящее небо, готовое вот-вот разразиться дождем, – но нет, тучи были ненастоящие, но такие реалистичные!

– И что же он? Этот… О-ку-лус?

– Почти. Ок-лус.

– Хм, понятно. Почему оклус?

– В основе нашего исконного языка – латынь, где, как ты знаешь, oculus – «глаз, глаза», но со своими адаптациями. О, это долгая история, и если ты когда-нибудь захочешь погрузиться в языковедение земель…

Ника поджала губы, и Михаил запнулся:

– Или ты про значение титула?

Она кивнула.

– Правитель земли не управляет, а присматривает. Хотя Стефан с этим не согласен. Он все думает, что имеет власть над ведьмами или…

Ника открыла рот, и мужчина ухмыльнулся:

– Ладно, это сложно объяснить в двух словах. Главное, что Стефан каждый раз вместо себя отправляет очередного беднягу-придворного, а Николас в ответ шлет ему один из заготовленных конвертов с сожалениями.

– Как дети малые, – хмыкнула Ника, и Михаил рассмеялся.

Этот год проходил в цветах черного серебра, под стать клубившимся под потолком тучам. От парадного входа до торжественного зала тянулась угольная ковровая дорожка, в конце которой стояли пара стражей в кипенно-белых камзолах, – пожалуй, самые светлые пятна во всем этом мрачном праздничном убранстве. А вот для гостей цветового дресс-кода не было, и дамы не побоялись выделиться: длинные приталенные или пышные платья всех цветов радуги, расшитые драгоценностями, украшенные перьями или же в стиле элегантного минимализма, с корсетами и без, в паре со шляпкой или диадемой, – они готовились к этому событию несколько месяцев и теперь жаждали блистать. Дамы шли, гордо задрав носы, кокетливо поправляли ажурные маски, полностью скрывающие их бледные аристократические лица, и торжественно держали под руку своих кавалеров, облаченных в черные смокинги с яркими акцентами на шее в виде бабочки или галстука в тон платьям своих спутниц.

Пары выстраивались в очередь перед стражниками, протягивали им приглашения, а когда в ответ получали поклон и пожелания приятного вечера, не спеша проходили в зал.

Ника и Михаил подошли к дверям, и до них донеслась музыка – торжественная скрипка, дерзкая и резвая, разбавленная сдержанными звуками клавишных.

– Я бы не хотел натравливать на тебя эту свору, – тихо сказал Михаил, взглядом указав на распахнутые двери. – Поэтому предлагаю тебе быть сегодня моей племянницей Аэлиной Кравской, если вдруг кто спросит. На самом деле ее не существует, поэтому, если тебе не удастся обойти стороной длинные носы наших дам, можешь на их вопросы плести все, что захочешь.

– Почту за честь, дядя, – рассмеялась Ника, признав наконец, что Михаил ей вообще-то нравится.

Праздничный зал был огромный и идеально черный: черные стены, черные полы, черные перила балкона, тянущегося по периметру и заставленного небольшими черными столами и стульями, черная сцена, на которой расположился оркестр. Под потолком в сотнях резных подсвечников парили серебристые свечи. Такие же свечи прятались в специальных стеклянных конструкциях, в хаотичном порядке установленных по всему залу. Официанты, подобно стражам на входе, щеголяли в белых камзолах, элегантно лавируя с подносами между дамами в пестрых нарядах. Стильно и величественно. И Ника вдруг поймала себя на странной мысли о том, что сдержанный черный был не просто основным цветом этого вечера, но и намеком на оклуса terra ignis, призванного смирять разнообразных жителей своей земли.