Ложная надежда

Я сделал шаг на каменную дорожку. В одно мгновение все цвета поблекли, превратившись в серую массу. Именно таким я ощущал этот дом – бесцветным и удушающим.

– Я вернулся.

Мне никто не ответил. Недоумевая, я прошел сразу в кухню. Отчим сидел за столом, напряженно смотря в одну точку перед собой, и даже не обернулся на шум. Еда, разложенная по тарелкам, выглядела остывшей и не тронутой. Что-то тут было не так.

Недалеко скрипнула дверь. Пожилая знахарка из местных вместе с моей матерью выходила из комнаты Ии. Они прошли мимо меня к выходу. Я сел за стол напротив отчима. От звука выдвигаемого стула мужчина вздрогнул. Он взглянул на меня так, словно видел впервые.

– Этан, давно ты вернулся? – Отчим натянуто улыбнулся.

– Ия… Ей стало хуже?

– Ты прекрасно знаешь, как часто она болеет. Но сейчас все сложнее. – В дверях, устало прислонившись к косяку, стояла мама.

Ее тонкая фигура будто бы иссохла еще больше. А черные волосы, забранные в хвост, уже тронула седина. Удивительно, насколько мы с ней были не похожи. Даже темно-каштановые волосы достались мне от отца. Я не находил ни одной черточки, ни одной капельки цвета, что напоминало бы во мне мать.

За стеной раздался кашель.

– Пойду к ней, – тяжело поднялся на ноги отчим.

Я дождался, пока услышу скрип закрываемой двери.

– Ты точно не можешь ей помочь?

Я слишком хорошо помнил то время, когда к маме обращались за помощью и она все силы вкладывала в знахарство. В памяти четко отпечатались ее сверкающие глаза и запах каждой травки.

– Не могу, я не помню…

– Не помнишь или не хочешь вспоминать? – Мои слова прозвучали резче, чем мне хотелось бы.

Мама вскинула голову и, оглянувшись на дверь, подошла ближе.

– Не смей упрекать меня! Ты не имеешь права. Я никогда бы не смогла ей помочь.

– Но если мы не сможем, то Ия…

Мама резко зажала мне рот рукой. Шершавая кожа неприятно царапнула губы.

– Не смей произносить это слово, ты понял меня?

Я отодвинулся от нее.

– Мы не можем ничего сделать, Этан, – уже более спокойно и твердо добавила мама, как будто пыталась в этом убедить нас обоих.

Мне хотелось закричать: «Можем! Ты могла не прятаться, а продолжать изучать свои корешки. А я мог… мог не жить такой жизнью. Возможно, тогда этого бы не произошло». Но я лишь произнес:

– Да, мы не можем ничего сделать.

Я лежал на своей узкой и жесткой кровати. Ноги неудобно свисали, а сон не хотел приходить. Я наблюдал, как паучок с несуразно большими лапками плетет свою паутину. Почему-то все пауки делали это только в одном углу. Раньше я любил мечтать, что это какая-то тайна, которую знают только особые пауки. Именно им было поручено плести тут паутину, несмотря ни на что. Теперь же я лишь раз за разом смахивал липкие нити. Сейчас мне казалось, что этот нескладный паук плетет сеть для меня. Потому что я не знал, что делать. Во мне, переворачивая все внутри, зарождалась буря. Рука невольно опустилась на заплечный мешок, валявшийся рядом с изголовьем кровати. Пальцы нащупали отцовскую книгу и сжали корешок.

– Что же мне делать?

Я понимал, что Ие требовалось хорошее лечение, которое могли себе позволить только богачи. Услуги образованного лекаря стоили дорого, как и лекарства. Где же взять столько денег обычному человеку? Я мог заниматься любой тяжелой работой, но за нее платили жалкие гроши.

Вспомнился разговор в таверне про работорговца. Да что уж, меня даже не возьмут в увеселительный дом восточного района. При мысли о том, как я буду глупо там выглядеть среди небесных мальчиков и девочек, уголки губ сами поползли вверх.

Внезапно меня охватила злость за все и на всех. Даже на этого несчастного паука. Я повернулся на бок, поджав под себя ноги.

Сон настиг меня неожиданно, так же как и пробуждение. Я проспал в одной позе всю ночь, и сейчас затекшие мышцы ныли.

Утро не принесло решения проблемы, все было таким же серым. Кашель за стеной резал уши. Я мог сколько угодно злиться на мать, но сестренка была тут ни при чем. Ночью я надеялся, что решение все же упадет на меня с неба, но в голове лишь четко звучали слова: «Мы не можем ничего сделать».

Я быстро собрался – мне хотелось скорее уйти и работать до потери сознания, так чтобы боль в теле заглушила мысли в голове. Тихонько открыв дверь, я уверенно направился к выходу.

– Мамочка, а сегодня братик расскажет мне сказку? – хриплый голосок застиг меня врасплох.

– Да, мое солнышко, если ты хорошо сегодня отдохнешь, то обязательно расскажет.

– Он мне обещал, кхе-кхе, сказку…

Ноги сами унесли меня прочь от дома по знакомой тропинке, подальше от толпы, города и проблем. Я остановился лишь тогда, когда увидел знакомый берег с раскидистым деревом и узенькую речку. Меня это успокаивало – сидеть на берегу и листать книгу, чувствуя защиту бугристых корней.

Я присел у воды и, набрав ее в ладони, плеснул на лицо. Холод приятно отдавался покалыванием по коже. Наверное, я был наивным, раз думал, будто проблема с Ией решится сама по себе. Но мне с тупым упрямством не хотелось верить, что жизнь ребенка так по-глупому зависит от горстки монет. Я хотел что-то сделать. Только вот все мои умения сводились к перетаскиванию мешков с мукой и чтению одной и той же книги в тени этого дерева.

Вытерев тщательно руки, я перебрался ближе к стволу. Он был необъятным и мог скрыть за собой несколько людей. Пусть и на краткий миг, но я оказался только в своем мире. Привычная тяжесть отцовской книги в руках, открытая и уже наизусть выученная страничка – это было только моим. Он часто говорил, что не существует таких проблем, для которых не нашлось бы решения. Но ситуация казалась поистине безнадежной.

– Эй, парень…

Я вздрогнул от звука незнакомого голоса. Обычно здесь я никого не встречал, очень редко сюда захаживали старики, но это случалось в основном ближе к вечеру. Приподнявшись, я огляделся.

– Да-да, ты.

Сомнений не было, говорили именно со мной, поэтому мне оставалось только выйти из своего укрытия. На пригорке, с которого начинался спуск к речке, стоял невысокий пожилой мужчина. Он сильно сутулился и опирался на трость. Я выдохнул: скорее всего, это был один из этих самых старичков, гулявших вечерами у реки. Они частенько просили меня помочь им спуститься вниз.

– Нужна помощь?

– О да, парень, нужна. – Он радостно закивал, но при этом не отрывал взгляда от моих рук. – Ты не мог бы прочитать вот это?

Он потряс в воздухе обрывком бумаги. Увидев, куда устремлен его взгляд, я вздрогнул, ведь до сих пор сжимал в руках книгу. Дурное предчувствие охватило меня, стоило только присмотреться к старику – это оказался тот самый человек, с которым я столкнулся у писчей лавки.

– Сейчас поднимусь к вам.

– Вот уважил старика, парень, уважил. Второй день хожу, и все отказываются помочь. Деньги всем подавай. А мне всего лишь закорючки прочитать надо. Дочка моя письмо передала, а я, старый, даже прочитать не могу. А вдруг случилось что?! – Он начал ворчать, опершись на трость уже двумя руками.

Такое происходило часто. Хотя умения читать и писать не были редкостью в наше время, скорее, показателем твоего сословия и денег. За такие услуги всегда брали хорошую плату, будь то чтение или написание писем. Когда-то и я тоже хотел устроиться в писчую лавку, но как только мама узнала об этом, она второй раз за все мои семнадцать лет подняла на меня руку, вновь напомнив о моей ненормальности.

Положив книгу обратно в мешок, я поднялся к старику. Наверное, он был неместный, раз подошел ко мне с этой просьбой. Другие в лучшем случае просто снисходительно улыбнулись бы, не восприняв мои слова всерьез. Моя слава местного несчастного больного распространилась до самых окраин.

– Давай твое письмо.

– А точно разберешь закорючки-то, а? – Он недоверчиво прищурился.

– Разберу, – сухо ответил я и добавил: – Если не хочешь, то иди плати деньги.

Последние слова подействовали на старика лучше всех уговоров. Он тяжко вздохнул и протянул мне смятый листок. Я аккуратно расправил его. Действительно, буквы больше смахивали на какие-то закорючки. Вроде бы они были знакомы, но одновременно и нет. Я глубоко вздохнул и напряг глаза, всматриваясь в текст.

– Слушай, старик, а ты точно уверен, что это письмо?

– А что случилось? – Он опять прищурился. – Прочитать не можешь? Так сразу и сказал бы, что не умеешь. Я-то, старый, думал, что если ты с книгой сидишь, то умный небось…

Меня задели его слова.

– Да погоди ты. Могу я прочитать, просто тут не письмо, а ерунда какая-то.

– Какая такая? – Он вытянул шею, заглядывая мне через руку.

– Обычная. Здесь несколько слов, и они просто повторяются. Вот смотри, – и я ткнул пальцем в одинаковые символы, – видишь? Три одинаковых слова.

Старик поскреб щетину на подбородке и как-то странно на меня покосился. Но потом, словно опомнившись, воскликнул:

– Эх, дурная голова, перепутал я, наверное, и взял не то! Вот же старый.

Вдруг он схватил меня за рукав рубашки.

– Парень, ты же вроде хороший, помоги, а? У меня дома письмо то лежит. Вдруг с дочкой что случилось!

От такого напора я растерялся – меня еще никогда так настойчиво ни о чем не просили. Помочь мне ничего не стоило, но что-то мешало вот так сразу согласиться.

– Дедуль, я бы с радостью, но мне пора уже. Меня на работе ругать будут.

Я попытался аккуратно отцепить его пальцы от рукава, но старик еще сильнее сжал их. Надо признать, хватка у него была не слабая.

– Тогда после работы? Я сюда же приду. – Он выглядел испуганным и злым одновременно.

– Мне сразу домой надо, дедуль, так что извини.

– Жена, что ли, ждет? – Он отпустил мою одежду и теперь лукаво ухмылялся.

– Нет у меня жены.

– Это хорошо… – Старик задумался.

– Чего хорошего?

– Да молодой еще, успеешь. Я со своей старухой знаешь как намучился? Небеса упокой ее душу.

– Я пойду тогда?

Мне хотелось как можно быстрее оказаться подальше от этого странного старика и его писем. Что-то внутри неприятно шевельнулось.

– Иди-иди, парень. Может, свидимся еще.

Его последние слова почему-то отдавали такой уверенностью, что больше напоминали угрозу. В груди неприятно тянуло, обдавая волнами беспокойства. Земля качнулась, начиная оживать. Нет, только не сейчас! Дыши-дыши, нужно просто дышать. Я медленно удалялся от дерева, заставляя себя концентрироваться на дыхании. Только через некоторое время все вокруг обрело нормальные очертания. Поведение старика и мой испуг чуть не спровоцировали приступ. Но даже после того, как мне стало легче, я не сумел избавиться от нарастающего чувства, которому не мог найти названия и объяснения. Оно всегда сопровождало меня в кошмарах. Что-то должно было измениться, и меня это пугало.