Клан. Искры под снегом

- Я уже поняла, - коротко ответила Ви, опустив взгляд на спасительный бокал. - Сеть. Разветвлённая агентурная сеть. Где все друг друга используют и выжимают, всё - проекты и долгосрочные программы. Кайден... тоже?

- Тоже. Только позже, чем я.

- На сколько оборотов?

- На пару-тройку поколений.

Ви молчала, пытаясь осознать услышанное. Разумом, без эмоций. Ничего нового. Просто ещё одна тайна перестала быть таковой. Для неё.

- Я предупреждал, что приятно не будет, Ви. Но ты сама хотела знать.

- Это... неприятно, быть проектом. Но это лучше, чем быть мертвой, шлюхой, или мёртвой шлюхой. Вы делали, что могли и как могли. Не мне тебя судить, Росс. Я просто хочу понять.

Она замолкла, сжав его ладонь. В личном запахе царил сумбур с остаточными нотами шока. Эмоции слишком быстро сменяли друг друга, чтобы за что-то зацепиться. Но того, чего он опасался - отторжения, страха или жалости - не было. Растерянность, горечь, интерес, удивление, восхищение... и сострадание. Она не видела в нём должника или агента Льера, жалкого безымянного щенка, отродье насильника или озлобленного монстра. Виана видела что-то своё. Но он не мог понять, что именно.

- Росс, ты до сих пор служишь интересам Храма и обязан ему? Ведь сменились... поколения, - для человека, привыкшего к мысли, что тридцать оборотов - глубокая старость, а сорок - потолок, это не укладывалось в голове.

- Больше нет. Мир изменился, Ви. Сейчас я служу только Альвирону и подчиняюсь его иерархам, как любой наместник. Старые контракты потеряли силу. Апокалипсис - это очень весомый форс-мажор, - Баррет лениво улыбнулся. - Я продолжаю помогать Син-Ха-Мо, но не потому, что Льер держит меня за горло, а потому что сам этого хочу. И в память об Ингваре.

Глаза оборотня потускнели, подернулись желтоватой туманной дымкой.

... Голодный, израненный, измученный мальчишка из последних сил добежал до крепостной стены. Ноги-лапы стёрлись в кровь, желудок присох к позвоночнику, под кожей копошились жирные черви и горела дробь. Он уже понял, что зря подбежал к людскому поселению в надежде хоть на корочку хлеба. И больше не повторял ошибку. В следующий раз может и не повезти, не пожалеют монет и нормально зарядят ружья. Бежать, бежать, бежать... Лишь увидев в серых тучах храмовые арки и услыхав окрик часовых, он потерял сознание и рухнул на каменные плиты. Текущую из-под маленького тельца кровь размывали потоки кислотного дождя. «Это что, опять нежить?», - его опасливо ткнули палкой. Боль прояснила сознание, заставляя заскулить. «Детёныш вервольфа. Застрял в промежуточной форме», - ответил другой голос. «А кровищи!», - опаска в мужском голосе сменилась брезгливостью. «Подстрелили. Смотри, его уже черви заживо жрут»... «Это ползучая плотоядная грибница, а ты тупица»... «Брось, и так сдохнет»... «Не, пусть Ингвар решает. Не хочу опять получить палок, ещё от прошлых рёбра болят»... «Сам виноват, нехрен храпеть на посту»... Звуки сливались в бессмысленный шум. Его брезгливо подняли за шкирку и потащили волоком к воротам. За ним тянулся кровавый след, слизь и удушливая вонь... и память оборвалась.

... Его разбудил собственный стон. Значит, снова человек. Не полутварь. Он попытался подняться. Все закружилось. Тело отозвалось болью и жаром. Связан... нет, перевязан. Ни дроби, ни паразитов, только слабость и ноющая боль. Чистая постель с еле заметным запахом простого мыла, что варили люди. Треск очага.

... - Воды, - он еле разлепил непослушные сухие губы. Какой-то мужик приподнял его голову и поднёс к губам железную кружку с прохладным травяным отваром. Ничего вкуснее щенок в жизни не пробовал.

... - Ты кто? - грубовато спросил мужик.

... - Я... щенок.

... - Вижу, что щенок. Звать как?

... - Щенок.

... - Ладно, щенок так щенок.

... - А ты кто?

... - Ингвар. Человек. Воин.

... - Это ты меня перевязал и лечил? - удивился зверёныш.

... - Я, нежить тебя сожри. Я оставил тебя в Храме Пути, мне и хлопоты. Здесь не так много тех, кто умеет лечить двуликих. И ещё меньше тех, кто хочет. Скорее добьют, - устало вздохнул человеческий мужчина, глядя на огонь. - Вы же, проклятые твари, разоряете беззащитные деревни. Над нашими женщинами издеваетесь, детей убиваете, грабите.

... - Зачем тогда спас? - с вызовом тявкнул, оскалившись, маленький монстр.

... - Не много чести для мужчины, воина - убить раненого детёныша или бросить червегрибам, чтоб заживо доели. Бесчеловечно это. Паскудно. Чем тогда я сам буду отличаться от бешеного зверья? Молчишь? Вот и молодец, щенок, - бросил воин. - Какого варта здесь забыл? Тут монастырь воинов, а не псарня.

... - Учиться хочу, - вместе с упрямством прорезались клыки.

... Ингвар долго молчал, задумчиво разглядывая чахлого полудохлика.

... - Хилый ты. Но злой, упёртый. Характер есть. Может, и выйдет с тебя толк... Ладно, выживешь и не сбежишь через три декады - оставайся, щенок. Только щенок - как-то паскудно звучит, - задумался Ингвар. - Будешь Росс Баррет. Так друга моего звали, погибшего. Тоже злой и упёртый был, - в голосе воина промелькнула затаенная тёплая грусть.

... - Росс... Баррет, - зверёныш, ещё не веря, попробовал имя на слух. Глаза почему-то защипало. Имя. Настоящее. Человеческое. Двойное.

... - Смотри, Баррет, сбежишь или приведёшь сюда тварей - больше не возвращайся. Пристрелю, как шелудивого пса.

Он не сбежал.

Ни через три декады, ни через три оборота вокруг гаснущей двойной звезды.

Не сбежал, когда выл и скулил, осваивая грамоту и счёт по священным текстам, старинным свиткам, военным уставам и архивным документам. Особых учебников и букварей для детёнышей в Храме не имелось, как и самих детёнышей. В обучение принимали, минимум, подростков с двенадцати оборотов. Волчонок-восьмилетка выглядел даже младше и слабее людей, хотя оборотни взрослели быстрее. Люди менялись, не выдерживали, отсеивались, умирали, убегали от ужасной жизни монахов-воинов. Он знал, что бывают вещи неизмеримо ужаснее.

То, что не убивает, лишь сделает сильнее. Каждый удар, каждую трудность, даже муштру и физические наказания он воспринимал именно так. Как фундамент своей силы и кирпичики, из которых он сам выстроит свою судьбу.

Он не сбежал, когда в сотый раз пропахивал разбитым носом полы спортзала, полосу препятствий, пожухлую траву и грязь тренировочной площадки. На полигон маленького зверька пока не выпускали, и оружие, кроме холодного, не доверяли. За годы эта неласковая земля впитала реки его пота и озера крови. Но он и не думал бежать. Всё имеет свою цену. Жизнь, сила и месть - особенно дОроги. Он жил целью, дышал ею. Слабое детское тело - и несгибаемый дух.

Какое-то время он ещё мечтал найти здесь друзей и семью. Но реальность быстро разрушила и растоптала детские мечты зверёныша. Когда он перестал быть новостью, всем стало плевать на оборотня. Он чувствовал настороженность, неприязнь и недоброжелательность людей, но его здесь никто не задирал, не унижал и не пытался убить. Против Ингвара, лучшего воина и Учителя, никто не смел открыть рта. Жесточайшая дисциплина, порядок и субординация были подкреплены самыми суровыми наказаниями. Палки и кнут казались ещё мелочью. Декада, будучи замурованным в каменном мешке подземных катакомб, без пищи и света, надолго отбивали желание нарушать правила и делать глупости. Там даже физическими упражнениями не получалось согреться, места хватало только, чтобы сесть, подобрав под себя ноги, а воду приходилось слизывать со стен. И думать, думать, думать о своих проступках. Из всех наказаний Баррет больше всего не любил это. Но его наказывали наравне с остальными, за проступки, а не волчью кровь. Он считал это справедливым.

- Ингвар - это тот, кто дал тебе второе имя? - живые, детальные воспоминания ручейком пробил голос Ви.

- Он дал мне первое и третье. Росс Баррет. Второе имя Ингвар - знак принятия в семью, принадлежность его клану. Когда он признал меня сыном, - пояснил Росс.

- Отчество?

- Да, по человеческим меркам, отчество. Ингвар спас мне жизнь и подарил будущее. Он стал мне больше отцом, чем ублюдок, изнасиловавший мать. Хотя всей душой ненавидел оборотней. Они убили его семью, пока он пытался заработать денег, защищая караваны, - Баррет помолчал, перекатывая на языке действительно вкусное вино. - До самой смерти он винил себя в этой трагедии. И больше не пытался создать семью. Вряд ли кто на Каэросе ненавидел оборотней больше, чем мы. И Мэл.