Самурай

«Что же в этом хорошего? — подумал Самурай, покачиваясь на лошади. — Какой я безмозглый, думаю лишь о выполнении своей миссии. Будь здесь отец, он бы обязательно задал такой вопрос».

Показалось пересохшее русло реки, потом — голая, усыпанная огромными камнями гора. Когда они добрались до ее вершины, неожиданно у горизонта возникла еще одна гора — огромная, укрытая белыми облаками. Она была несравненно выше всех гор во владениях Его светлости. Молодой Ниси был так поражен, что даже закричал:

— Она же выше Фудзи?! Веласко сочувственно улыбнулся:

— Разумеется. Ее название Попокатепетль.

— И вправду мир необъятен, — повторил пораженный Ниси уже однажды сказанные им слова.

Пока они, точно муравьи, спускались вниз, огромная гора все время была видна. Но, сколько они ни шли, она не приближалась. Уходя в поднебесье, она безмолвно наблюдала за миром людей. Глядя на эту высоченную гору, Самурай подумал, насколько мелки в этом бескрайнем мире мысли Мацуки. А сам он отправляется в этот бескрайний мир. Будь, что будет, — он отправляется в этот бескрайний мир, неведомый Мацуки.

На пятые сутки под вечер потные, обессилевшие японцы добрались до небольшого городка. Окружавшая его стена была видна издалека. Когда они приблизились к городку, воздух посвежел, стал доноситься аромат деревьев, благоухание цветов, запах жизни. Посланники, так долго ехавшие по безлюдной пустыне, залитой беспощадным солнцем, с удовольствием вдыхали доносившиеся из города запахи, надеясь хотя бы напиться вволю.

— Это город Пуэбла.

Солдаты, охранявшие городские ворота, завидев японцев, в панике скрылись. Веласко, подняв руку, остановил процессию и спешился, чтобы показать солдатам разрешение вице-короля, он не заметил, как посланники переглянулись. Пуэбла. Они уже слышали это название. Совершенно верно, его произнес тот самый японец, похожий на индейца. «Деревня Текали, недалеко от города Пуэбла. Деревня Текали». Он тогда несколько раз повторил эти названия.

Получив наконец разрешение, путники вошли в Город — так же, как Мехико, он начинался с рынка. Прямо на земле, точно каменные изваяния, неподвижно сидели, скрестив ноги, длиннокосые индейцы — мужчины и женщины. Они продавали овощи, фрукты, гончарные изделия, длинные серапе [25], широкополые сомбреро, а между разложенными на земле товарами, звеня колокольчиками, бродили козы. Индейцы, увидев японцев, не удивились, приняв их за горцев. Самурай испытал щемящую тоску по Ято. «Что сейчас делают жена и дети?» — подумал он. Может быть, тоска его еще сильнее потому, что после долгого путешествия по безлюдной пустыне он добрался наконец до человеческого жилья.

Веласко повел японцев в монастырь Святого Франциска. Японцы, уже привыкшие в Мехико к монастырским обычаям, пожимали руки вышедшим навстречу монахам, широко улыбались, хоть и не понимали ни слова. Им отвели просторную комнату, окна в ней были распахнуты, и через них вливалось благоухание цветов.

— Что будем делать? — тихо спросил Ниси Самурая, отряхиваясь от пыли. — Навестим того японца?

— Хотелось бы… Но мы обязаны помнить о нашей миссии, — полушепотом, чтобы не услышал Танака, ответил Самурай. — Я думаю, тот японец уже знает о нашем прибытии. Мне кажется, он сам скоро появится тут.

Наступила ночь. Поужинав, они легли спать, и сразу, как в Мехико, раздался благовест. Он доносился из кафедрального собора, возведенного тридцать лет назад на городской площади, и под этот колокольный звон японцы, уставшие от долгого путешествия по пустыне, заснули как убитые. Вскоре в коридоре послышались шаги — Веласко со свечой в руке заглянул в их комнату. Увидев, что они спят, он тихо удалился.

Во сне Самурай снова увидел Ято. Над озером низко висело свинцовое небо, в котором кружили снежинки. Самурай и Ёдзо, завернувшись в соломенные плащи, которые в Ято назывались кэра, в сапогах из соломы, стояли, затаив дыхание, у самого берега и смотрели на черную воду, местами схваченную льдом, припорошенным снегом. Сквозь сухие листья тростника виднелась стайка чирков. Ёдзо тронул Самурая за плечо и указал пальцем на лебедя вдали, у одиноко торчавшего дерева, погрузившего голову в воду. Это была перелетная птица, которую в их краях называли «белая птица».

Самурай кивнул, он слышал тяжелое дыхание Ёдзо, будто тот раздувал угасающие угли. Из какой страны прилетела сюда эта птица? — гадал он. Каждый год стая белых птиц, кружа в зимнем небе, неизменно появляется в Ято. Они прилетают из неведомых стран, из-за моря.

По знаку Ёдзо Самурай быстро заткнул уши пальцами. Но выстрел был слишком громким. Несколько десятков чирков взмыли ввысь. Белая птица тоже попыталась взлететь, но тут же упала в воду. Хлопая крыльями, она заскользила вдоль берега. На воде появились круги, звук ружейного выстрела тоже кругами расплывался в холодном небе. Хорошо, что промахнулся, подумал Самурай. В ушах оставался гром выстрела, в носу — запах пороха…

Предположение Самурая подтвердилось. На следующий день, вечером, когда посланники и сопровождающие их слуги пришли на рынок, неподалеку от монастыря, там оказался тот самый японец, внимательно наблюдавший за ними.

Некоторые из индейцев, подражая испанцам, были в сомбреро и кожаной обуви, большинство же — обнажены до пояса, толстые косы лежали на голых плечах. И разложенные на земле товары, и гортанный говор индейцев поразили японцев. Дайскэ насмешил всех, нахлобучив на голову сомбреро; Самурай вдруг заметил в некотором отдалении, у огромного пропыленного платана, того японца, с завистью смотревшего в их сторону.

— О! — Самурай быстро направился к нему. — Хорошо, что пришли. Почему к нам не заглянули?

— Я не могу там появляться. Поэтому с полудня дожидаюсь вас здесь.

Танака и Ниси подошли к Самураю и бывшему монаху.

— Далеко отсюда Текали?

— Нет, совсем рядом, у озера за городом.

Как и в прошлый раз, он поглаживал одежду Самурая и Ниси и, словно вспоминая что-то, прикрыл глаза.

Ударили в колокола. Звонили к вечерне, и для японцев это было знаком, что пора ужинать. Веласко сказал им, чтобы они возвратились, когда зазвонит колокол.

— Нужно возвращаться, — приказал Танака. — Если опоздаем, скажут, что нарушаем порядок.

— Очень прошу вас, расскажите мне о Японии. Когда вы отсюда уезжаете?

— Завтра после обеда.

— Текали совсем близко. Перед рассветом на этой площади будет ждать индеец, который проводит вас ко мне.

— Не удастся, — безжалостно покачал головой Танака. — Мы приехали сюда, чтобы выполнить возложенную на нас миссию. Если с нами что-нибудь случится, никто другой этого сделать не сможет.

Бывший монах уныло кивнул. И, продолжая стоять у платана, грустно провожал глазами японцев, возвращающихся в монастырь.

Самурай проснулся от холода. В лунном свете Ниси осторожно, чтобы не разбудить остальных, натягивал гетры. Поймав взгляд Самурая, он застенчиво улыбнулся. Самурай сразу понял, куда тот собрался.

— Никаких хлопот я не доставлю. К утру вернусь.

— Ты же не знаешь языка. — Самурай бросил взгляд на спящего Танаку. — Как доберешься?

— Тот человек сказал, что пришлет провожатого. У Самурая как живой стоял перед глазами бывший монах, который, гладя их одежду, говорил: «Очень прошу вас, расскажите мне о Японии». Хотя он прекрасно понимал и Танаку, считавшего самым важным выполнение миссии.

— Разрешите мне пойти! — Ниси встал.

Самурай завидовал его любознательности, молодости, не знающей страхов и компромиссов. Этих качеств недоставало Танаке, заботившемуся лишь о выполнении их миссии, да и ему самому.

— Ты решил отправиться во что бы то ни стало?

— Да.

— Тогда подожди. — Самурай приподнялся и внимательно посмотрел на храпевшего Танаку. Им ру ководило чувство протеста, восставшее против того, что было в Танаке и в нем самом.

— Пошли вместе, — поднялся он.

Тихо одевшись, Самурай на цыпочках вышел из комнаты. У них не было свечи, но луна, освещавшая коридор, помогла найти дверь во двор. Монастырь спал, двор, залитый голубоватым светом луны, благоухал резким ароматом цветов.

Они вышли из монастыря никем не замеченные, город еще спал. У дерева, к которому были привязаны ослы, вповалку, точно сваленная в кучу груда тряпья, лежали индейцы. Один из них приоткрыл глаза и что-то произнес на непонятном языке.

— Текали… — Ниси, протянув ему подарок — коробочку с лекарствами, — повторил несколько раз: — Текали, Текали.

Индеец, взяв коробочку, почему-то понюхал ее.

— Вамос [26], — сказал он и отвязал трех ослов. Они миновали спящий город и оказались за черневшей во тьме городской стеной.

Когда переправились через пересохшую речку, ночная тьма начала постепенно рассеиваться, на горизонте появилась розовая полоса. Когда они подъехали к озеру, полоса уже сильно разрослась. Вода его приобрела кроваво-красный цвет, из зарослей тростника с шумом выпорхнули птицы. Вдалеке появилась горная цепь, залитая золотыми лучами солнца.

— Пара аки [27]. — Индеец остановил ослов, у которых шел изо рта пар. — Текали.

Утреннее солнце осветило с десяток лачуг, крытых тростником. В дверях одной из них, черпая воду из бочонка, мылась индианка с длинными косами.

— Хапонесес, — крикнул Ниси, и только тогда она повернулась к ним. — Хапонесес. — Но женщина, существо из другой цивилизации, смотрела на них без всякого выражения и молчала.

Наконец яркие лучи солнца осветили находившиеся за лачугами поля сахарного тростника и маиса, предвещая дневную жару. Из домов стали выходить обнаженные до пояса индейцы, один из них окликнул японцев. Это был бывший монах.

— Как хорошо, что пришли, как хорошо, что пришли!

Он подбежал к ним и заговорил, брызгая слюной. Болтал он без умолку, точно человек, которому много лет запрещали говорить.

Он рассказал, что родился в Ёкосэуре в провинции Хидзэн. Еще в детстве лишился родителей, погибших во время войны, и его взял к себе священник-миссионер. Он обошел с ним весь остров. Когда начались гонения на христиан и миссионеры стали скрываться, священнику удалось посадить мальчика на корабль и отправить в Манилу — в семинарию. Он принял постриг, но именно с этого времени его стало охватывать все большее отвращение к духовенству. Знакомый матрос предложил наняться на корабль, отправляющийся в Новую Испанию, что он и сделал. Новая Испания представлялась ему чуть ли не землей обетованной. После долгого тяжелого плавания он попал наконец в Мехико и некоторое время выполнял разные работы в монастыре, но и здесь не смог ужиться со святыми отцами и окончательно разочаровался во всем. В конце концов сбежал к индейцам и вот теперь живет здесь вместе с ними.

— И вы никогда не вернетесь на родину, в Японию? — спросил Самурай.

Бывший монах горько усмехнулся:

— У меня там нет родных. Если бы я и вернулся, меня бы никто не встретил. К тому же христиане…

— Но вы же отказались от христианства!

— Нет, нет. Я и сейчас христианин. Только…

Сказав «только», он умолк. Глаза монаха говорили, что его все равно никому не понять, сколько бы он ни объяснял.

— Только… я не верю в христианство, о котором рассказывают падре.