Сумерки империи

В итоге ситуация сложилась таким образом: центральная часть деревни была занята саксонцами, а две ее противоположные оконечности — французами. Саксонцы оказались между двух огней, но если бы они проявили присутствие духа и развернули свои батареи, то могли бы расчистить себе путь в обе стороны и буквально смести французов артиллерийским огнем.

Правда, солдаты встретившегося мне пехотного подразделения не имели ни малейшего представления о сложившейся ситуации. Они все еще находились под впечатлением только что состоявшейся схватки и были уверены, что противник находится позади них, тогда как на самом деле он находился впереди.

Я ожидал, что на нас в любой момент обрушатся снаряды или очереди митральез, но не стал предупреждать об этом шедших рядом со мной солдат, так как знал, что подобные предупреждения плохо действуют на настроение людей, и к тому же мои предчувствия вполне могли не оправдаться, поскольку основные силы пехоты, скорее всего уже вошли в деревню и захватили саксонские пушки.

Когда мы приблизились к рыночной площади, мне показалось, что именно так и произошло, и наша пехота захватила артиллерию саксонцев. Во всяком случае, пушки были развернуты, раздавались громкие выкрики, и в темноте из стороны в сторону метались какие-то тени. Наверняка это были наши солдаты.

Но в этот момент прозвучал дружный залп нашего пехотного авангарда, и я понял, что был неправ. "Вперед! Вперед!" — кричали французские офицеры. Солдаты кинулись на площадь и навалились на одно из орудий, не дав его увезти. В это время остальные орудия уже были в запряжке, и саксонцы, погоняя лошадей, сломя голову увозили пушки куда глаза глядят.

Таким образом, артиллерии уже можно было не опасаться, но до конца схватки еще было далеко. Немцы вели неприцельный винтовочный огонь из окон и дверей домов, и их выстрелами было ранено немало наших солдат. Наши пехотинцы стреляли в ответ. В целом перестрелка велась наобум, при этом французы старались стрелять залпами, словно противник был у них на виду.

— Вперед! Вперед! — кричали офицеры.

Но никто не понимал, в каком направлении следовало атаковать. Пехотинцам эти места не были знакомы, а местные жители не высовывали носа из домов. Ставни на всех окнах были плотно закрыты, и поле боя освещалось лишь мгновенными вспышками винтовочных выстрелов. Можно не сомневаться, что в эту жуткую ночь французы подстрелили немало французов, а саксонцы — саксонцев.

Я находился в непосредственной близости от поля боя, видел, как мечутся лошади и топчутся на месте люди, слышал, как гремят выстрелы и свистят пули. Ночной воздух, казалось, был наполнен стонами, проклятиями и криками, и в какой-то момент я вдруг осознал всю опасность и весь ужас таких ночных боев, в которых один только случай правит бал.

Тем временем в рисунке боя начал появляться определенный порядок. Основные силы пехоты прорвались в деревню и соединились с авангардом, а местные жители (правда, всего лишь несколько человек) вышли из домов и направляли действия наших солдат.

Пехотинцы обыскали дома и сады, в которых скрывались саксонцы, и взяли в плен примерно сотню неприятельских солдат. Со всех сторон доносились выстрелы, и это говорило о том, что сопротивление продолжается. Тех, кто не хотел сдаваться, попросту убивали.

Поиски скрывавшихся саксонцев, велись, по правде говоря, совершенно бессистемно. Во всей этой ночной суматохе французы выпустили из виду тропинки, которые вели в поля. Многим саксонцам удалось скрыться именно по этим тропинкам, а некоторые из них после долгого блуждания по полям даже добрались до Жизора.

Я не участвовал в поисках саксонцев, поскольку не был знаком с этой местностью, и оставался в расположении маршевого пехотного полка, чьи солдаты расстреливали в упор саксонскую кавалерию.

Немцы вели неприцельный винтовочный огонь из окон и дверей домов

К несчастью, за время нынешней войны мы до такой степени отвыкли от побед, что никто не хотел верить, что на этот раз удача была на нашей стороне.

— Они еще вернутся, — уверяли солдаты.

— Но ведь вы захватили пушку, сотню солдат взяли в плен и три сотни убили. Это большой успех.

— Все равно они вернутся и раздавят нас.

Этот полк формировался из остатков 41-го и 94-го полков, и с самого начала боевых действий его солдаты прошли через такие тяжкие испытания, что в конце концов впали в безнадежный пессимизм. Плохое питание и отсутствие денежного содержания заставили этих людей уверовать в то, что они попали в "невезучий" полк, обреченный на большие потери при выполнении любого боевого задания. После формирования в Орлеане их долго возили из стороны в сторону по железной дороге, и, по их словам, все они умерли бы с голоду, если бы в пути офицеры не кормили их за свой счет.

После победы при Кульмье наши генералы не решились преследовать баварцев из опасения, что те предпримут ответную атаку. Сейчас такая же ситуация повторилась в Этрепаньи с той лишь разницей, что при Кульмье происходило крупное сражение, а здесь все ограничилось боем местного значения. Но в том и другом случае репутация противника буквально парализовала наших командиров и солдат. Мы одержали победу, но никто не осмеливался в это поверить.

Поэтому, когда раздался грохот копыт по мостовой, возвещавший о приближении кавалерии, все разом оцепенели.

— А вот и пруссаки, — заговорили между собой солдаты.

Но оказалось, что это были не пруссаки. В деревню возвратилась та самая французская кавалерия, которая в самом начале сражения галопом промчалась по Этрепаньи. Командовал кавалеристами некий генерал.

Можно было предположить, что их занесло довольно далеко от деревни. Во всяком случае, они не повернули назад, когда позади них происходила жестокая перестрелка. Зато теперь, когда бой закончился, кавалерия благополучно прибыла в Этрепаньи.

— Почему вы не последовали за мной? — спросил генерал. — Вы бросили меня на произвол судьбы.

— Но мы вступили в бой с саксонцами.

— Стоило ли здесь застревать из-за нескольких разведчиков?

— У нас одних пленных сто человек.

— Полно вам!

— И еще пушка.

— Пушка?

— И три ящика со снарядами.

Ему рассказали, как проходил бой, и он весь раздулся от гордости от того, что выиграл сражение.

Все были уверены, что после столь успешного боя французские войска будут развивать успех и двинутся вперед. Но вместо этого пришел приказ отходить к Экуи.

Едва начало светать перед нами открылось ужасающее зрелище. Вся главная улица была завалена трупами людей и лошадей. Витрины магазинов были изрешечены пулями. На улицах показались местные жители. Они выползали из погребов, бледные от пережитого страха, и многие не могли сдержать воплей ужаса и крайнего изумления. Трупы валялись прямо у дверей домов, а посреди мостовой огромными пятнами чернели целые лужи крови.

Но несмотря ни на что люди радовались и поздравляли друг друга. Обнаглевший враг был разбит. Еще вчера немцы заснули в их домах, напившись до свинского состояния, а проснулись они лишь для того, чтобы встретить свою смерть. Люди толпились вокруг брошенных повозок и с любопытством разглядывали их содержимое. Повозки ломились от тканей, рулонов драпа, женской одежды.

Вернувшись в дом к приютившим меня людям, я подумал о том, что должны быть очень серьезные причины, чтобы оставить без защиты этих несчастных местных жителей. Ведь нельзя забывать, что немцы каждый раз жестоко мстят за нанесенные им поражения. Для них неважно, кому мстить, разбившим их солдатам или любым другим людям. Для них главное — преподать урок. В этом деле они зарекомендовали себя большими мастерами. И я вспоминал деревушку Абли, которую сожгли лишь за то, что вольные стрелки похитили в ней нескольких солдат.