Сумерки империи

Пока я хихикал над этой историей со смазанными салом сапогами, на улице послышался какой-то шум и в кафе ввалились прусские драгуны. Они вели связанного конской подпругой крестьянина, с виду напоминавшего богатого фермера. Вслед за ними в кафе вошли прусские офицер и унтер-офицер.

Крестьянина развязали, офицер уселся за стол и потребовал бутылку вина, которую ему немедленно подали. Затем офицер по-немецки поинтересовался у унтер-офицера причиной задержания крестьянина.

Унтер-офицер ответил, что это мэр коммуны, а арестовали его за то, что у него в печной трубе обнаружили две винтовки.

— Вы действительно прятали в печной трубе оружие? — спросил у крестьянина офицер на великолепном французском языке.

— Я не стану отрицать, что у меня в печной трубе обнаружили винтовки, — ответил нормандец, — все равно мне никто не поверит.

— С вами все ясно. Вас отведут в Руан, и там расстреляют.

— Но, господин офицер, не я спрятал эти винтовки. У меня были на постое мобили и это, без сомнения, их винтовки. Это они спрятали их в печной трубе. Я даю вам честное слово!

— Откуда у французов честь? Вы ведете войну варварскими методами. Интересно, почему они считают, что для самозащиты можно использовать ножи и кинжалы? Их применение будет дорого стоить французам. Вот немцы — люди законопослушные, и они требуют законопослушания от своих противников.

Он жестом приказал увести задержанного. Но тут вмешался унтер-офицер и стал рассказывать, что после обнаружения винтовок офицер, командовавший обыском, по доброте душевной наложил на крестьянина штраф в размере трех тысяч франков. Для получения денег собрали самых богатых крестьян этой деревни и приказали им вскладчину внести требуемую сумму, но все отказались платить.

— Мы люди бедные, — сказал крестьянин.

— Он врет, — перебил его унтер-офицер, — на самом деле у него в хозяйстве шесть лошадей, семь коров, три телеги, пятнадцать поросят, много овса, а в доме хорошая мебель и часы с боем.

— Вы слышали? — спросил офицер.

— А я и не отрицаю. Кое-что он сказал верно. О лошадях, коровах, ну и о телегах со свиньями. А вот про мебель он зря сказал. Она у нас некрасивая, да и часы уже четырнадцать лет как встали.

— Если не заплатите три тысячи франков, тогда вас отведут в Руан.

— Господи, да нет у меня таких денег! Где я вам их возьму?

— Меня это не касается.

В этот момент в кафе вошел еще один крестьянин, разодетый, словно в воскресный день. На нем были праздничная куртка, драповые штаны и начищенные сапоги.

— Господин офицер, — сказал он, — я к вам по поводу тех винтовок. Я заместитель мэра коммуны.

Крестьянин вытащил из кармана трехцветный пояс и повязал его вокруг талии. Продемонстрировав таким образом знаки власти, он заявил уверенным тоном:

— Хочу вам сказать, что присутствующий здесь Пуляр является честным человеком. Он не мог спрятать винтовки в печной трубе.

— Но винтовки были найдены именно в печной трубе.

— Такое возможно.

— Что значит — такое возможно?

— Я же не говорю, что это не так. Я только говорю, что не он их там спрятал. Произошло несчастье, что тут поделаешь. А поскольку за это придется платить, я и пришел, чтобы от имени совета предложить вам достойную плату, лишь бы только вы его отпустили. Мы собрались, поднажали друг на друга, ну и собрали деньги для выкупа. Вот вам 100 франков.

И он выложил на стол пригоршню монет по сто су каждая.

— Вы что, издеваетесь надо мной, — заорал офицер, — с вас три тысячи франков!

— Три тысячи! А где, по-вашему, мы их возьмем, господин офицер? У нас бедная коммуна. Это в городе живут богатые буржуа. И потом, у нас тут проводили реквизиции, а затем пришли эти мобили. Год и так выдался плохой. Вы небось и не знаете, что весной были заморозки. Так вот, знайте, заморозок был, это я вам говорю.

Офицер вскочил на ноги.

— Ладно, ладно, — испуганно произнес заместитель мэра, — не сердитесь. Мы собрали, сколько смогли, но раз этого недостаточно, я могу добавить, причем лично от себя, поскольку Пуляр мой друг. Значит так, господин офицер, а что вы скажете, если я добавлю… э-э… пятьдесят франков?

И, не дожидаясь ответа, он разложил на столе десять монет по сто су. Затем, расправив плечи, заявил:

— Это только ради моего друга Пуляра. Я ведь человек небогатый. Во Франции, господин офицер, богатые только мэры, а не их заместители.

— Я повторяю, — отозвался офицер, — что выкупить жизнь этого человека можно только за три тысячи франков. Он заслуживает расстрела и будет расстрелян.

Тут между офицером и заместителем мэра разгорелся спор, в ходе которого самым забавным образом схлестнулись прусское упрямство и нормандская изворотливость. Они торговались до того горячо, что, казалось, речь шла о продаже лошади. Всякий раз, когда офицер лез в бутылку, заместитель мэра добавлял к предложенной сумме еще пятьдесят франков.

Но как только дело дошло до пятисот франков, задержанный стал проявлять беспокойство и начал подавать своему заместителю знаки отчаяния. Когда же мэр счел, что этих знаков недостаточно, он принялся аккуратно тянуть заместителя за концы трехцветного пояса. Однако заместитель продолжал увеличивать сумму, и тут мэр не выдержал и неожиданно вмешался в разговор:

— Я не стою таких денег, — заявил он, — коммуна не сможет столько заплатить. Придется мне умереть. Уводите меня, господин офицер.

И тут я понял, в чем состояла его игра. Мэр понимал, что выкупные денежки когда-нибудь придется возвращать, и счел, что торг идет слишком быстро. Поэтому он предпочел постоять перед расстрельной командой и дождаться, когда в него начнут целиться. Только в такой момент он согласился бы расстаться с тремя тысячами франков, если так и не удастся сбить цену.

Но до такого дело не дошло. Нормандец все-таки победил пруссака. Договор был заключен, когда оба сторговались на девятистах семидесяти пяти франках.

Заместитель добавил к ста пятидесяти франкам серебром, которые раньше выложил на стол, еще восемьсот двадцать пять франков золотом, причем каждую монету он тянул из кармана отдельно.

— Это не мои деньги, — на всякий случай сказал он, — это деньги коммуны, наша касса для помощи беднякам. Просто я их ношу с собой, чтобы не потерять.

Я решил, что дело сделано, но оказалось, что это еще не все.

Когда деньги уже были посчитаны, к офицеру подошел драгун и заявил, что, доставая винтовки из печной трубы, он прожег свои сапоги.

— Надо заплатить за сапоги, — сказал офицер.

Заместитель даже закричал от горя и стал уверять, что у него больше нет ни гроша. Спор возобновился, причем заместитель ни за что не хотел уступать. Но, к счастью, драгун оказался человеком спокойным и практичным. Он взял заместителя за руку и посредством талантливо сыгранной пантомимы объяснил, что готов забрать его красивые начищенные сапоги. Он даже поставил свою ногу рядом с ногой заместителя и продемонстрировал, что французские сапоги прекрасно ему подойдут.

К тому времени силы уже оставили заместителя, и он сдался. "Если, — как он выразился, — мне дадут "взаймы" какие-нибудь сабо, тогда я отдам сапоги".

Стали искать какие-нибудь сабо. И тут у кондитерши хватило наивности встрять с предложением "дать сабо взаймы". После этого ничего не оставалось, как отдать сапоги драгуну.

Но и это было еще не все. Покончив с денежным вопросом, офицер перешел к вопросам военного характера.

— Вы католик? — спросил он у заместителя.

— Да, конечно.

— Ну тогда поклянитесь, что в вашей коммуне нет никаких партизан и что лично вы не храните винтовку.

— Клянусь!

— Хорошо, тогда идите и ничего не бойтесь.

Заместитель со своим другом Пуляром направился к двери, но тут получивший сапоги драгун остановил его, крепко обнял и сказал:

— Ничего не бойся.

Потом его обнял унтер-офицер, а затем несчастного заместителя затискали в объятиях еще три драгуна.