Кокетка и чародей

* * *

Сегодня, на Вознесение Господне, в тюрьме святого Венцеслава были разрешены свидания заключенных с родней. Деньги, кокетство и длинный язык привычно делали свое дело: в тюрьму ее взялся провести Франц, коренастый сорокалетний унтер. Он же за изрядную сумму помог выправить ей бумаги, подтверждающие родство с неким заключенным с совершенно зубодробительной фамилией.

Уже на подходе к тюрьме она почувствовала странное. В городе звонили колокола церквей, гомонил народ, но чем ближе они подходили к высоким стенам из красноватого камня, тем тише становилось вокруг: звуки словно вязли в загустевшем, как сахарная вата, воздухе. Ветер, до того кружащий по мостовой и колеблющий подол, стих. Даже птицы, городские воробьи и голуби, куда-то делись. В ближайшем к тюрьме проулке было совсем пусто — только у одного из заборов маячила карета. Они прошли мимо, и Мари разглядела спящего на козлах здоровенного солдата.

Несмотря на оживленное время дня, тюремный двор встретил их странным безлюдьем — только часовой на надвратной башне маячил, как истукан. Двое других, замерших у входа, тоже не взглянули на них — хотя Франц приветливо им кивнул и даже попытался заговорить с одним, нарвавшись на холодное молчание в ответ. Внутри, на площадке перед входом, было так же пусто.

Тревога нарастала в душе Мари: здесь было почти темно, а воздух казался не просто густым — липким и пыльным, как старая паутина. Видимо, наконец-то почуял неладное и ее провожатый.

— Что-то не так… — пробормотал Франц. — Пойдемте-ка, барыня, назад.

Он начал поспешно отступать к выходу, но отойти ему не дали. Дорогу заступили сразу двое, с двух сторон: пожилой мужчина, даже, скорее, старик, с тонким ироничным лицом и рослая молодая женщина, по виду крестьянка, в простом платье и платке[2]. Старик улыбнулся — вроде бы вполне дружелюбно, но от этого почему-то кровь стыла в жилах, крестьянка на миг скрестила руки на поясе — и снова выпрямила, держа в каждой по ножу.

— Кто ты такой — мне понятно, — тихим низким голосом, не предвещающим ничего хорошего, она обращалась к побледневшему Францу. — А вот кто ты? — она обернулась к Мари.

В глазах опасной женщины Мари видела удивление и сомнение — надо думать, благодаря им они с Францем были еще живы.

По коридору, ведущему к камерам, послышались быстрые шаги целой группы людей, — и через минуту на освещенную площадку вышли четверо, одним из которых был Трисмегист. Прошедшие десять лет и тюремное заключение здорово изменили его: в волосах появилась седина, а на осунувшемся лице морщины, борода отросла заново… Но это был он — все тот же стройный демонический красавец с колдовскими полночными глазами. Рядом с ним шла красивая дама лет тридцати с небольшим — черноволосая, бледнолицая и тоненькая, как стебелек; чуть поодаль — высоченный, ростом под потолок, тощий парень и еще одна девушка — маленькая, светловолосая, одетая в мужской костюм[3].

— Господин маг, — улыбнулась Мари, делая шаг в их сторону. — Я-то думала навестить вас в тюрьме, а вы уже почти на воле!

Воительница с ножами шагнула ей наперерез, заслоняя собой чародея и его спутников и поднимая руки на уровень плеч.

— Постой, сестра, — а вот голос чародея изменился мало. — Она своя. Какими судьбами, Мари?

— Видимо, такими же, как они все, — графиня фон Клейст, продолжая улыбаться, кивнула на спутников Трисмегиста. — Только они вот пришли вовремя, а я слегка опоздала. Что ж, у нас, придворных дармоедок, так положено.

Он слегка улыбнулся и взял за руку тоненькую женщину, что шла рядом с ним.

— Я рад, наконец, представить вам мою супругу, Мари…

— О! — фон Клейст изобразила полупоклон. — Похоже, мне все же доведется сказать вам это лично: вам чертовски повезло с мужем, мадам!

— Да. Я знаю, — красавица ласково прислонилась щекой к плечу чародея.

— Нам пора, — резко произнесла блондинка в мужском костюме и первой побежала к выходу, за ней последовали все остальные.

Крестьянка, что шла позади всех, шагнула к Францу, одной рукой взяла его за отворот мундира, и уставилась ему в лицо.

— Пока молчишь — живой, — зловеще произнесла она, а потом, протянув руку, провела ножом неглубокую вертикальную полосу по его лбу. — А скажешь что — так сдохнешь: на тебе знак. Гляди у меня, я ведьма!

Франц рухнул на колени, пытаясь сжаться в комок, а молодка, злобно зыркнув на Мари, поспешила к выходу. Мари пожала плечами и пошла следом.

Та самая карета, что стояла в проулке, теперь была в шаге от тюремных ворот — только здоровенный солдат на козлах уже не спал, а напряженно сжимал вожжи. Трисмегист и его супруга быстро забрались внутрь; опасная крестьянка, спрятавшая свои ножи, порывисто обняла блондинку (которая, надев шляпу, стала выглядеть симпатичным пареньком) и влезла на козлы к солдату. Еще миг — карета тронулась с места, а старик, высокий парень и его переодетая спутница затерялись в толпе.

Мари осталась стоять одна, глупо и радостно улыбаясь. Наконец-то, впервые на ее памяти, добро побеждало, а мир был прекрасен и справедлив!