Колесница Джагарнаута

Вождь целыми днями не отпускал от себя внука. Сажал рядом за дастарханом. Выбрал в табуне самого смирного конька. Учил внука ездить верхом. Мальчик во всех перекочевках ехал рядом с дедом на своем богато убранном коне. Он учил мальчика стрелять из ружья и рубиться саблей. Он позволил Шагаретт приходить на час-два в сутки и учить сына читать и писать. Единственный учитель в кочевье — мюршид — так и не получил доступа к мальчику.

Для наследника вождь приказал изготовить новые, из отборной, высокосортной верблюжьей шерсти, красные кошмы и покрыть ими просторный чаппари. На решетку юрты пошли жерди и бруски из первосортного дерева, за которым ездили в далекую Кашгарию братья вождя. Узорчатые, тканные из шерсти пояса специально ткали молодые резвушки, тетушки мальчика — сводные сестры Шагаретт, которые выполняли роль воспитательниц-гувернанток при особе потомка ялангтушей.

В личную охрану любимца вождь назначил десяток самых сильных, самых ловких воинов, которым надлежало день и ночь не спускать глаз с мальчика. За то воинов кормили со стола вождя. За то им полагалась одежда, что ни на есть самая добротная — от широких белых штанов и рубахи из плотной хлопчатобумажной ткани, суконной черной, в цветастой вышивке безрукавки-жилетки до шелкового синего, подбитого ватой халата и расшитого же шелкового поясного платка. Кожаные английские ботинки молодцам покупали в лучшем обувном магазине Герата, а из тончайшего тюля великолепная чалма наматывалась на голову в двадцать оборотов и служила предметом зависти молодежи кочевья.

Что касается оружия — отличных новеньких карабинов «виккерс», казачьих кавалерийских шашек златоустовской стали и кавказских кинжалов в инкрустированных серебром роскошных ножнах, — то только за все это можно было служить верой и правдой до старческой седины и могилы.

Дорогонько обходилось содержание, воспитание и охрана любимого внука вождю джемшидов. Но он любил внука и зорко следил за всем тем, что окружало его. Какими только ругательствами и проклятиями он не осыпал воинов-стражей, если обнаруживал на их одежде пятно или оторванную застежку! Все, кто по обязанности должны были быть поблизости от чаппари внука или имели право переступить ее порог, должны были быть образцом порядка, нарядности и опрятности. И немало попадало резвушкам гувернанткам, не досмотревшим, что низ их цветных шаровар или головной, радужной расцветки платок вдруг оказывались потертыми или разодранными. Все, что окружает мальчика, должно быть красиво, ярко, богато. А праздничные халаты воспитательниц, сшитые из лионского цветастого бархата в талию и с пышными разрезными рукавами, приобретались у знаменитых портных в самом Тегеране.

Тетушкам разрешалось покупать столько серебряных ожерелий и браслетов, что они вскоре стали походить на музейные витрины драгоценностей. А так как у кочевников существует закон: если девушка надела на себя украшение, то оно становится ее собственностью и с того момента входит в стоимость брачного выкупа, то тетушки стали самыми завидными и богатыми невестами во всем Хорасане и Сеистане. Девицы даже высокомерную осанку приобрели, шествуя постоянно под многофунтовой тяжестью головных украшений, подвесок, серег, широких браслетов, ожерелий из индийских рупий, таких длинных, что для удобства их приходилось перебрасывать через одно плечо и спускать на другой бок. А продетое в нос серебряное кольцо с розеткой, обильно усеянное драгоценными сверкающими камушками, а перстни!

Шагаретт, вернувшись в поисках сына в Бадхыз, извлекла из сундука семейные драгоценности и первым делом вдела в нос кольцо с украшением из кроваво-красных рубинов. Она знала, что шейхи-мюршиды рассматривают рубины как дурную примету, как камни, приносящие несчастья. И Абдул-ар-Раззак, едва завидев на ее лице рубиново-красное пятно, плевался и отворачивался.

Вернув в свой мазар пророчицу, мюршид, видимо, возомнил о себе слишком много, вообразил, что он всесилен. Ему казалось, что теперь, когда мальчишка живет в чаппари старого Джемшида, мать станет покорной и послушной во всем.

— Мне пришлось покориться… — говорила Шагаретт.

Она отвела Алексея Ивановича в свой чаппари, ничем не выделявшийся среди шатров и юрт кочевья. «Жилище, — сказала она, — темное, как мое счастье, жалкая клетка, в которой обитает птичка моей души».

— Наконец-то ты, супруг, пришел в свой дом. И стало в нем светло и радостно. А завтра будет еще радостнее. Завтра отец обнимет сыночка. — Она суетилась и ухаживала за ним, напевая: — Я омою тебе ноги. Я выну занозы, которые вонзились в твои натруженные ноги на далеком пути ко мне. Ведь ты так спешил ко мне, мой возлюбленный! Ведь путь длинен! Ведь три года ты шел ко мне, несчастной, обездоленной! Сколько дней я мешала слезы с пылью дорог, я мазала глиной свои очи взамен сурьмы, чтобы быть некрасивой и отвращать от себя похотливые взгляды, которые бросают бесстыдники на брошенных жен.

Но ничуть не было похоже, что прекрасная Шагаретт портила свои глаза грязью. Они сияли по-прежнему, и сияние их увеличилось во сто крат с приездом Алексея Ивановича. Сейчас она была во сто крат обворожительнее и красивее.

В своем ярком праздничном одеянии, вытянув перед собой обнаженные алебастровые руки, Шагаретт, словно воин, приготовившийся к битве, устремилась к нему, полная желания.

Тьма внутри чаппари превратилась в день.

Они забыли обо всем. Забыли о великом вожде джемшидов с его династическими интригами и дикарскими хитростями. Забыли и о шариате. Забыли о том, что существует страшный своим азиатским коварством великий мюршид, с его тупым фанатизмом, поистине животной ревностью и мстительными замыслами.

Забыли обо всем на свете. И будто об их любви сложена старинная хорасанская песня:

Трепещут крылья.
Белая молния
прочертила синеву неба.
Неистовый сокол
накинулся с вышины.
Алчущий хищник
напал на фазана.
Пылающий огонь
охватывает джунгли.