Колесница Джагарнаута

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Приходит мысль, что он — «топор судьбы». Абдул Фатх

Среди хитрых замыслов старика и его тонких расчетов нет и намека на мысль о могиле и смерти. Тангрибарды

Жутковато было последние дни в Баге Багу, а тут ужас заполз в души.

Распространился слух: оберштандартенфюрер господин генерал фон Клюгге убит в двух фарсахах от Серахса. Убит в степи напавшими на него кочевниками. Спутники фон Клюгге и шофер изрублены саблями. Автомобиль сгорел.

В бархатных с золотым шитьем шлепанцах, в белых исподних бежал по террасе Али Алескер. Из его горла вырывались взвизги: «О Хусейн! Моя новая машина! Ва, Хусейн, мой „роллс-ройс“! Пятьдесят тысяч долларов! Ай-я-яй!»

Али Алескер впал в истерику, но не из-за гибели генерала, а из-за того, что пропала новенькая, такая дорогая машина.

Из парка по мраморным ступеням поднималась с букетом поздних роз, сама похожая на дивную розу, леди Сахиб Джелял. Вопли хозяина ничуть не обеспокоили ее. Она лишь приподняла брови. Речь шла об убийстве, а молодая женщина все улыбалась по привычке.

На верхней ступени она столкнулась с Мансуровым. Он поклонился:

— Вы божественны. Обманувшись вашим внешним спокойствием, все примут вас за ангела.

— Комплимент? О, я отвечу на комплимент комплиментом. — В глазах ее проглядывало лукавство. — Знаете, я представляла вас несколько иным. От долгих странствий под солнцем Азии вы не утратили того, что доставляет наслаждение нам — женщинам. Мой Сахиб Джелял рассказывал о вас столько удивительного. И говорил еще, что здесь ваша прелестная жена. Когда вы познакомите нас с нею?

— Обстановка очень тревожная, а вы прогуливаетесь по парку, словно где-нибудь в Оксфорде. Здесь стреляют, и вам сейчас хорошо бы укрыться на женской половине…

Заговорил Мансуров так сухо и резко, потому что увидел — вдали у ворот сгрудились всадники в больших папахах. В конце террасы возникли фигуры фашистов-офицеров. К ним ринулся, размахивая руками, Али Алескер.

Парк загудел, забурлил. Все в Баге Багу напряглось, насторожилось.

А леди Гвендолен продолжала иронически кривить губы:

— Мы — слабые женщины — правим миром. И без вмешательства женщин события принимают совсем не тот оборот. Не правда ли?

Она шагнула к спешившему по лестнице крайне взволнованному Сахибу Джелялу. Но даже и сейчас ему не изменила выдержка. Он не сделал замечания жене, а лишь нежно, но решительно взял ее под руку и повел к двери.

— Да, да! Вы, женщины, сеете смуту, а собираете отчаяние.

— О! Так, по-вашему, я не должна была звать наших милых белуджей, чтобы помочь твоему другу, нашему милому джентльмену?!

— Ты поступила правильно, но последствия будут ужасны.

Выпроводив решительно супругу с террасы, Сахиб Джелял поспешно вернулся к мраморной лестнице.

— Вы правы, Алексей-ага, женщине, да еще с такими полномочиями, как у нее, здесь не место. Сейчас начнется.

— Начинаю подозревать, что я слишком прост и примитивен для нашей очень древней, очень сложной Азии. Жаль, что понял это я только теперь, — ответил Мансуров.

— Поражаюсь вам искренне. Характер у вас стойкий, глубокий. Человек вы умный, даже хитроумный. Там, где другой разразился бы яростными проклятиями, вы размышляете, советуетесь со своим сердцем… Это хорошо и плохо…

Оба они говорили, поглядывая на немцев, топтавшихся в дальнем конце террасы, тревожно споривших о чем-то. Али Алескер то бежал к ним, то возвращался. С испугом он останавливался против Сахиба Джеляла и, ничего не сказав, бежал обратно.

Но Мансурова и Сахиба Джеляла больше интересовали всадники в высоких шапках. Вот один из них отделился от своей группы и, погоняя коня, поскакал прямо по красному песочку большой дорожки ко дворцу.

— Куда?! Куда скачешь, сгори твой отец в могиле?! — закричал, кидаясь ему навстречу вниз по мраморным ступеням, Али Алескер. — Не смей! Песок с самого Герируда для дорожек возили на тысячах арб.

Но всадник, туркмен в живописном одеянии, не остановился. Он подскакал к подножию лестницы и, высоко подняв над головой хурджун, вытряхнул из него круглую, в почерневших сгустках голову. Она глухо стукнулась о ступеньку и покатилась, оставляя темный след на песке. Черные глаза туркмена под белой, надвинутой низко гигантской папахой горели угольями. Лицо ощерилось яростной улыбкой.

Туркмен привстал в стременах и, подняв руки к небу, закричал, чтобы слышали все:

— Месть! Он презрел законы Азии! Он оскорбил азиата! Не будет туркмен рабом! Получай, хозяин, маргбор!

— Профессор! — возглас этот вырвался из груди Мансурова. Ошеломленный, он узнал во всаднике Николая Николаевича, хана Гардамлы. И мгновенно промелькнул в памяти калейдоскоп картин: парты, аудитория, внимательные лица студентов и студенток. За кафедрой в обшарпанном чесучовом пиджаке-балахоне толстяк в пенсне говорит ровно, красиво. Профессор Восточного института Николай Николаевич читает увлекательнейшую лекцию по этнографии туркмен, говорит осуждающе о кровной мести… Все слушают, записывают.

Какое преображение! К шее коня склоняется загорелое, гримасничающее лицо ликующего дикаря, упивающегося местью, обагрившего свои пухлые, с ямочками и перевязочками ручки кровью врага.

— Месть! Я отомстил, Алеша! — вырывается победный вопль. И всадник в красном облаке песка скачет уже через парк к воротам.

Шатаясь, словно пьяный, хозяин Баге Багу, зелено-бледный, стонущий плетется вниз, шаркая золотошвейными постолами по мраморным ступеням лестницы к валяющейся на красном песке голове. Он боится наклониться и поднять ее. Руки у него дрожат. Он онемел от ужаса и отвращения.

Немцы прыгают через мраморную балюстраду и бегут к лежащей на земле голове. От нее падает круглая, как от футбольного мяча, тень.

Чуть побледневшая, сверху смотрит на голову стальными, почти равнодушными глазами леди Сахиб Джелял. Платочек с кружевными краешками судорожно прижат к губам. О, это любопытство женщины! Она не удержалась, чтобы не посмотреть. И она не могла не удержаться:

— Разве мы, женщины, бываем не правы! Раз творец дал нам когти, почему же не дать им работу? Слабая женщина начала, сильные мужчины продолжают. Поднимите ее с земли…

— Недостойно человеческой голове лежать в прахе и соре! — поддержал жену Сахиб Джелял.

— Итак, еще один Наполеон закончил свой поход, — проговорил Мансуров.

— Всю жизнь он ловил людей в сети смерти, а смерть изловила его…

Голос прозвучал совсем рядом с Алексеем Ивановичем. Говорила, откинув искабэ, Шагаретт, и вдохновенность ее лица поразила на мгновение всех. У Гвендолен невольно вырвалось:

— Прекраснее девы рая, обольстительнее летней ночи!

— Уйдем отсюда, Алеша, — шепнула Шагаретт. — Кто эта белобрысая женщина? Почему она так смотрит на тебя? — И она увлекла Алексея за собой.

Они прошли мимо неистовствовавшего Али Алескера. Он бегал, кланяясь и визжа, перед мрачными, ошеломленными немецкими офицерами. На взмокшем от пота лице его читались страх, хитрость, распутство, лукавство. Он лебезил, молил, просил. Он доказывал, что и он сам, и Баге Багу тут ни при чем:

— Ворона в своем гнезде не пакостит. Шейх своей рукой бороду не поджигает.

Голова генерала фон Клюгге примирила, правда на короткое время, враждующие стороны в имении Баге Багу. Аббаса Кули вместе с добровольно вызвавшимся полковником Крейзе откомандировали найти тело оберштандартенфюрера. Остальные фашисты торжественно и мрачно отнесли голову в конференц-зал приготовить все к похоронам. Сахиб Джелял вместе с Гвендолен отправились с визитом к Мансурову в его флигель.

Они застали в комнате одну Шагаретт, метавшуюся взад и вперед.

— Где ваш муж? — спросил Сахиб Джелял.

— Он пошел искать этого слизняка Али Алескера, выковырнуть из него душу, — ответила Шагаретт.

— Что он имел в виду, наш хитроумный Алексей-ага?

— Алеша сказал, что у Али Алескера есть радио, что он будет не он, если не заставит его показать, где оно. Иначе…

— Иначе?..

— Иначе Алеша пристукнет его. Он так и сказал — «пристукну». Алеша думает, что с ним целый эскадрон красноармейцев. Какое несчастье! Они его там убьют! Али Алескер и немцы. О Хусейн! А моих джемшидов все нет и нет…

Слова Шагаретт о джемшидах Сахиб Джелял пропустил мимо ушей, о чем ему пришлось позже пожалеть. Он оставил Гвендолен с Шагаретт, а сам поспешил искать Мансурова.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ВНУК ДЖЕМШИДА