Колесница Джагарнаута

— Но кому же мстить! — успел вставить слово Мансуров.

И тут выяснилось, что мстить надо многим — и старейшинам племени, и бледноликому толстому визирю, и вождям кочевников в Иомудской степи, ее отцу, старому Джемшиду, и даже… ему, Алексею Ивановичу. Как? Сын вырастет и решит. Оказывается, желания старого вождя, намерение не отдавать внука ничуть не интересовали прекрасную джемшидку.

— Он стар. Он скоро погасит свой факел в потоке забвения. И к счастью своему. Что бы сказал он внуку, когда тот встал бы перед ним и спросил… Спросил, как он сделал свою мать убийцей? Да, да, я убийца. Я держала нож в руке, я ударила. Я забрызгала кровью иомуда свои чистые девичьи одежды, я видела вот этими своими глазами агонию иомуда, которого я убила. Я убийца. И пока мой сын не отомстит за мать, нет покоя моей совести… И это сделает мой сын! Я бессильна! Если сын на голой ладони изжарит над огнем яичницу, и то не сможет отплатить добро матери! — Она бросилась в соседнюю комнату, едва прикрыв наготу. Она хотела разбудить мальчика. Она выкрикнула в припадке истерики: — Мой родненький! Мой богатырь! Возьми нож! Отомсти за мать!

Она металась и кричала. С трудом Алексей Иванович увел ее. Он уговаривал ее первыми пришедшими на ум словами. Он говорил о том, что степь не место для воспитания человека нашего времени. Что степь дика и страшна. Что ребенка подстерегают в кочевье на каждом шагу болезни, зараза.

— Ты сама, перестилая ему постель, вытряхнула скорпионов. В помещение заползли от холодного ветра самые настоящие каракурты. В стенах я нашел клещей, разносчиков персидского возвратного тифа. У мальчика на ножке уже вскочил аллепский прыщ — пендинка. Ты сама рассказывала про мальчика-бербера, как он полез на фисташковое дерево и его укусила гюрза. И он потерял все пальцы, потому что ему руку зашили в баранью шкуру…

— Мой мальчик… Ручка, нежная ручка моего мальчика, без пальцев… — Она накинулась с самыми настоящими проклятиями на Алексея Ивановича. Он думал, что она задушит его. — Ты не отец, раз ты такое можешь говорить!

— А местные клещи разносят и другую заразу — менингит, — упрямо твердил Мансуров. — Смерть… или на всю жизнь калека!

— Не говори таких слов!

Удивительно, его прозаические доводы успокоили истерический припадок. Она улыбнулась.

— Не будем ссориться. Уже скоро утро. Поцелуй меня.

Любовное томление подобно ночи. Оно от света солнца убежит, словно тень в полдень. На каждом шагу мы встречаем бедствия. Лучше погибнуть от горячего дыхания дракона страсти.