Приключения бравого наёмника Гарика

День шестой

Рыть окопы сапёрной лопаткой — занятие так себе.

— Быстрее, быстрее! Двадцать минут прошло, а окоп лёжа ещё не готов, — инструктор бурят, для Гарика он был странным бурятом, т. к. был слишком худой против, обычно отъетых на молоке раскосых парней с Байкала, прохаживался между потеющими псами войны.

Кстати, разило от них, как от самых настоящих псов. К семи-восьми вечера в лагере заканчивалась вода в душевых. Конечно, на войне это не самая большая проблема. Но людям, привыкшим к вольной гражданской жизни с ванной, баней и чистыми носками, было непривычно. Если сдача оружия затягивалась часиков до девяти, то даже рожу не сполоснёшь. Можно было использовать привозную питьевую, но с ней тоже был определённый напряг — не всегда была.

— Двое ко мне!

Два бойца, вытирая пот, подошли к буряту.

— Почему бросили автоматы?

— Для удобства.

— Для удобства автомат всегда должен быть на тебе. Срёшь, спишь, ешь — он рядом. Всегда с тобой. Ты копаешь окоп. Ухнуло рядом, тебя откинуло — где автомат? На шее автомат, ты с ним полетел. Очухался, отстреливаешься, а не автомат ищешь! Пятьдесят приседаний, поехали.

Раз, два, раз, два. Сели, встали, сели, встали — неразумные развлекаются как прикажут, а как умеют им нельзя. Обязательно чего-нибудь выдумают не то. Сели, встали, сели, встали.

— Вы наёмники, оккупанты, убийцы. Вы хуже проституток. Они тело своё для удовольствия других продают, а вы душу свою продали, чтобы других убивать. Вас все ненавидят. Там вам каждый ребёнок враг. Вы должны убивать всех, кого встретите: женщины, дети, старухи. Каждый из них может оставить маячок, по которому будет наводиться арта. Убил — спас всех, пожалел — сдох сам и других подставил. Копаем, быстрее копаем.

Они копали. Гарик пыхтел изо всех сил, поправляя вечно мешающийся автомат. Он не полюбил эту железку. Ощущение силы, которое даёт оружие на гражданке здесь не появлялось. Во-первых, когда такая штука есть у всех, ты вовсе не крутой парень, а как все. Во-вторых, ты точно знаешь, что есть парни, которые гораздо лучше тебя с ней управляются. В-третьих, с ней надо было срастись, как с частью себя, а этого пока не произошло. В-четвёртых, автомат перестал быть той силой, которая что-то решает на войне, т. к. дойти до контакта удаётся далеко не всем. Эта война сравняла спецназ и новобранцев, которые одинаково разлетались на куски под обстрелом. Снаряду было всё равно, как ты стреляешь, какой на тебе броник и какой у тебя боевой опыт. На хорошо пристреленной территории, особенно при большом наличии птичек, они же глаза, голову лишний раз не поднимешь, а каждый пройденный метр, может стоить тебе жизни. Каждый метр! В-пятых, Гарику не доставляла удовольствие штука, которая имеет единственное предназначение — делать дырки в других людях. Война — дело молодых. Это не пустая фраза. С возрастом люди должны мудреть, а убивать себе подобных не велика мудрость. В-шестых, эта железка постоянно мешала копать, сползая в разные стороны по спине. «Нет, я не вояка», — думал про себя Гарик, но думать надо было раньше.

— Построение. На сдачу оружия в лагерь. Что вы всё построиться не можете, как бараны? Шевелись. Разобрались по четверо. Твою мать! Сели все! Считаю по головам. Сели!

Колонна-толпа втягивалась в лагерь. Гарик задумчиво шагал, стараясь не залезать в грязь.

— Что такой хмурый? — рядом оказался Машинист.

— Знаешь, Серёга, я никак не могу себе представить, что я убиваю ребёнка. У меня сын растёт. Ему сейчас одиннадцать. Как я потом на сына смотреть буду?

— Тебе нельзя в штурм, уходи. Переведись куда-нибудь. Штурм из тебя никакой.

— Чего это никакой? Бегаю я нормально, молодым ещё фору дам.

— Да, бегаем мы нормально, странно, что не хуже контрактников молодых. Здоровые мы с тобой мужики, хотя нам за сорок. Только в штурм тебе нельзя из-за твоих мозгов — ты там свихнёшься.

— Ты же знаешь, что из штурмов не переводят. Мясо нужно, — усмехнулся Гарик.

— А ты постарайся, — улыбнулся Машинист.

Машинист, за эти дни изменился. Он приехал на войну, в отличии от многих не за деньгами. У него была не плохая, хоть и не лёгкая работа с приличной зарплатой. У него наступил кризис зрелого возраста. Вот такие бывают умные слова! Когда тебе за сорок, и жизнь твоя протекает ровно и без всяких перспектив в горизонте, становится скучно, тоскливо и всё бессмысленно. Дом, работа, жена, дети выросли. Скучно. Начинаешь много пить, потом ещё больше. Потом капельницы, капсула под лопатку и тоска до следующего запоя. Машинисту это всё надоело, и он приехал помереть.

В лагере от новых впечатлений и физ. нагрузок он немного преобразился. Мысль о том, что во-вот и в бой, бодрила всех без исключения, но бодрила неприятно, а рассказы инструкторов о том, как утром уходило четыреста человек, а возвращалось двадцать, как-то не воодушевляли. Наёмников готовили к смерти, им всё время внушали эту мысль. Машинист на этом фоне захотел жить. Он стал гораздо чаще улыбаться, чем в первые дни. Казалось, он снова почувствовал вкус к жизни, стоя на самой грани к смерти. Он вернётся домой раненный, но живой. Из всей учебной группы относительно целых останется около десяти человек. Среди них будет Машинист. Но пока он этого не знал.