Гордость Карфагена

* * *

К своему изумлению, Магон обнаружил, что солнце стало черным. Вот почему он остановил скакуна, повернулся и посмотрел на небесное светило. Он не мог отвести от него глаза. Черный круг притягивал его к себе, и Магон падал в него, словно в глубокий колодец. Неважно, что вокруг ярилась битва. Римляне, догонявшие их несколько дней, внезапно выскочили из засады, и мощная сила трех легионов ударила по его отрядам со всех сторон. Он вытер с лица чужую кровь. Она хлестала из воина, стоявшего рядом. Кто-то срубил голову несчастному парню, и он превратился в кровавый фонтан. Адъютант прокричал, что им нужно отходить, но в то мгновение ни одно из обстоятельств не было настолько важным, как черное солнце.

Он услышал голос, окликавший его по имени. Настойчивый, хриплый и близкий к уху шепот проник в его мозг сквозь грохот сражения. В тот же миг, как будто раненый этими словами, конь Магона задрожал. Генерал почувствовал, как ноги животного подогнулись. Он вдруг понял, что полетит сейчас на землю через голову скакуна. Но его взгляд по-прежнему был прикован к солнцу. Вместо того чтобы пришпорить вставшего на дыбы коня, Магон повернулся в сторону. Он увидел, как солнце злобно улыбалось ему через черный круг. Лошадь рухнула на землю. Удар о грунт привел его в чувство. Он увидел пилум, торчавший из груди скакуна. Конь сучил ногами в предсмертных судорогах. Магон попытался встать и вдруг понял, что его нога зажата под животным от пятки до самой промежности. Его поразило, что он не чувствовал боли, хотя и ощущал вес лошади, прижимавший ногу к острому ребру скалы.

— Магон? Генерал? Ты должен сейчас же проснуться...

Он схватил человека за ворот и сказал, что давно уже не спит. Ему придавило ногу. Он попросил о помощи. Но человек не помогал. Тогда Магон изогнулся и отпихнул от себя коня. Лошадь неестественно вывернула шею и посмотрела на него глазами побитой собаки — с обидой и разочарованием. Магон оттолкнул коня свободной ногой и встал, чтобы вернуться к битве. Но что случилось? Он не увидел своей армии и даже говорившего с ним человека. Вместо этого он стоял один среди полчища врагов. Они окружили Магона и нацелили в него копья, похожие на торчащие длинные пенисы. Их шлемы отражали сияние черного солнца. Внезапно он почувствовал вкус вина во рту. Противный вкус. Омерзительный запах. Он впитывал его в себя при каждом вдохе, и ему казалось, что кровь становилась такой же, как вино. Возможно, его уже пронзили копьями. Он посмотрел на грудь, чтобы найти там раны, и пережил момент смущения, когда его зрение смазалось и потемнело до черноты. Догадавшись, что его глаза закрыты, он попробовал поднять тяжелые веки.

Одна картина мира скрывала под собой другую. Он увидел над собой лицо мавра по имени Джадир. Тот был его капита ном. Джадир поднес мех к губам Магона и попытался влить в них вино. Генерал отклонил голову и обругал человека.

— Прости меня, — сказал мавр, — но мы не знаем, что делать с тобой. Только вино приводит тебя в чувство. Врач пропал. Наверное, его схватили римляне. Нам обещали прислать мазь с одного из кораблей.

Пока рот мужчины шевелился, оформляя слова, мир вокруг Магона увеличился в размерах и принял более прочную форму. Джадир сидел под низким деревянным потолком, и плавные движения его головы свидетельствовали о качке корабля в открытом море. Магон смутно чувствовал присутствие других людей, но ему не хотелось разговаривать с ними. Он с трудом фокусировал взгляд на лице одного человека. Тело казалось растянутым в пространстве и невесомым. Он мог бы забыть о нем, если бы не тошнотворный запах и сильная пульсация в жилах.

— Где я? — спросил он.

Магон знал, что уже задавал этот вопрос и получал на него ответ. Но он не помнил слов Джадира.

— Мы плывем в Карфаген, — сказал мавр. — Сейчас ночь. Вахтенный недавно сообщил, что мы прошли Элерию на Корсике. Он видел огни. Наш корабль находится сейчас в открытом море. Прости, что я разбудил тебя, но нам нужно принять решение. У нас нет врача, однако каждый, кто видел тебя, убежден, что ждать больше нельзя. Клянусь богами, нам хотелось бы доставить тебя сначала на родину. К сожалению, если ничего не сделать, мы не успеем довезти тебя живым.

Несмотря на нараставшее давление, которое сжимало и отпускало его тело, Магон понимал все слова, которые произносил человек. Он просто не знал, что они обозначали. В них не было смысла.

— О чем ты говоришь?

Джадир отшатнулся. Ноздри его широкого носа расширились и затем расслабились. Гладкая коричневая кожа, не тронутая бедами прожитых лет, шелушилась на носу и лбу.

— О твоей ноге... Мой друг, твою ногу нужно отнять. Магон вообще не понял его заявления.

— Говори яснее! Я не понимаю тебя.

Его слова опечалили Джадира.

— Рядом с Генуей римляне взяли нас в кольцо* — сказал он. — Они разогнали наших слонов. Ты упал с коня и сломал ногу...

— Генуя?

— Это город на севере Италии. Наш план был смелым, генерал, но у нас ничего не получилось...

Джадир продолжил свой рассказ, но ум Магона уловил лишь последнюю фразу. Она принесла с собой весь ужас нынешней ситуации. Одной яркой вспышкой он вспомнил несколько прошедших месяцев. Оставив Иберию, Магон отправился на Балеары и при высадке услышал весть о смерти Гасдрубала . Она шокировала его почти до ступора, но позже заставила действовать с еще большей настойчивостью. Он провел несколько трудных недель, убеждая островитян присоединиться к его армии. Он заверил их, что Римская империя уже на грани уничтожения. Магон внушал им, что высадка их войск на севере Италии завершит неминуемый разгром. К ним присоединятся лигурийцы и галлы. Они двинутся на противника с севера, а Ганнибал — с юга. Их армии возьмут Рим в клещи и раздавят его, словно жирный прыщ, сжатый острыми ногтями. Прекрасная метафора, но балеарцы бросились в его объятия только после того, как он пообещал добавку к обычной плате за сезон, хотя в прежние дни их отцы и деды довольствовались посулами вина и женских ласк.

Посреди зимы к острову причалило несколько транспортных кораблей. То были мавры, запоздало ответившие на его приглашение и приплывшие к нему, чтобы предложить себя в качестве наемников. Они были любимцами африканских богов — черные подобия отважных галлов. Эти крупные, гибкие и высокие люди выделялись длинными пальцами на руках, мосластыми суставами и черной гладкой кожей, выглядевшей, как промасленное красное дерево. Магон приступил к обучению солдат. Формируя новые отряды, он убеждал себя, что Гасдрубал остался жив. Брат просто одурачил римлян, выполняя один из тайных планов Ганнибала.

Однако эта вспышка энтузиазма, подобно другим порывам души, возникавшим за время войны, оказалась недолгой. Прибыв в лигурийский край, Магон столкнулся с прохладным отношением. Лигурийцы и галлы встречали его презрительным пыхтением, граничившим с прямым оскорблением. Позже он узнал, что оба народа недавно пострадали от римского возмездия за свою поддержку Карфагена. Два легиона оборудовали в их краю укрепленный лагерь и всю весну и раннее лето совершали кровавые набеги на племена. Лигурийцы и галлы сердились на карфагенян. Они гневались на покойного Гасдрубала и утверждали, что Ганнибал намеренно отказывал им в помощи. Кроме того, Магон приплыл слишком поздно. Лето заканчивалось, а в зимние сезоны галлы обычно не воевали.

Магону снова пришлось прибегнуть к искусству обольщения. Задача затруднялась тем, что римляне не давали ему покоя. Они преследовали его, совершали внезапные нападения, перекрывали выбранные маршруты и не подпускали к крупным галльским поселениям. Римляне сжигали деревни, которые он недавно навещал, и уничтожали людей с такой яростью, что вскоре ни одно племя уже не хотело встречаться с ним. Он приносил им только беды, а от Ганнибала не приходило никаких вестей. Вскоре Магон получил подтверждение о гибели Гасдрубала. Изменив свои планы, он решил отступить и отправиться в рискованное плавание на юг, чтобы высадиться вблизи от армии Ганнибала.

Однако перед тем, как он смог выйти в море, его окружили три армии, только что прибывшие в Лигурию. Он не понимал, как римлянам удавалось собирать и обучать все новые и новые легионы. И его поразила отвага, с которой они атаковали его. Обстоятельства не позволили ему уклониться от битвы, и его пятнадцать тысяч солдат вступили в бой. Они находились так близко к побережью, что Магон чувствовал запах моря. Но ему пришлось воевать — в значительном меньшинстве и с воинами, переживавшими упадок духа. Во время сражения, когда он выкрикивал приказы, пилум вонзился в грудь его лошади. Конь встал на дыбы, как во сне, а затем упал на землю, прижав ногу Магона к острому выступу скалы. На этом сходство с кошмаром закончилось. При падении он сломал бедренную кость. Боль ворвалась в тело с жутким воем. Несколько солдат воспользовались пиками и перевернули лошадь. К сожалению, кто-то из них поспешил. Солдат потащил его раньше, чем лодыжка освободилась из-под туши убитого коня. Мышцы бедра сократились, сломанная кость вспорола плоть и выскочила наружу. Когда его несли с поля боя, она цеплялась за все и вся. В рану попали волосы коня, мусор, грязь, обломки веток, листья и кровь других людей. Каждое соприкосновение с руками солдат, носилками или какими-то предметами вызывало конвульсии боли.

Он провел два жутких дня в рыбацкой хижине на берегу. Затем к нему явился гонец с приказом от совета старейшин. Его отзывали в Карфаген. С момента отплытия он находился в трюме корабля — в непрерывной болевых судорогах, в лихорадочном бреду, в моче и крови, промочивших тюфяк на кровати. Сильный жар затуманивал рассудок. Чтобы вывести его из бреда и уменьшить боль, люди поили Магона вином. В мгновения ясности он понимал, что Ганнибалу тоже приказали покинуть Италию. Проклятый Публий Сципион перенес войну на африканский берег.

Все это вернулось к нему после слов Джадира о поражении в битве. Вспомнив вид своей раны, он не захотел смотреть на нее. Боль снова терзала Магона, став центром его бытия. Она поднималась от левого бедра до самой головы и пульсировала в такт сердцу, посылая через тело горячие волны. Он заметил, что Джадир оставил его на какое-то время, а затем вернулся. С ним пришел другой мужчина — тоже мавр. Он сжимал в руке меч, похожий на боевой серп иберийцев. Но в отличие от иберийского оружия мавританские мечи были гораздо тяжелее и толще. Ими можно было срубать головы или рассекать торсы от плеча до грудины. Увидев взгляд Магона, мавр смутился и спрятал клинок за спину.

Джадир протянул Магону чашу из тыквы.

— Пей. Это целебный настой моего народа. Он не уменьшит твою боль, но заставит тебя забыть о ней. Моему другу пришлось сплавать за ним на другой корабль. Поверь, мы все желаем тебе добра.

Магон взял чашу дрожащими руками и с трудом приподнял голову. Ему удалось влить в рот почти всю жидкость. Остальная часть, скользнув по подбородку, потекла по складкам шеи. Смесь была горькой и густой. Кусочки семян и листьев цеплялись за зубы и липли к нёбу. Тем не менее напиток принес с собой прохладу. Он был лучше, чем вино. Когда его голова упала на подушку, Магон поверил, что настой действительно поможет ему. Если только боль позволит дышать, он найдет в себе тихое место... И тогда все будет хорошо. Он уже чувствовал присутствие этого покоя, которое распространялось по комнате и наполняло воздух невидимыми пузырьками. Баркид закрыл глаза и попытался прислушаться к их шороху, но слова Джадира помешали ему сосредоточиться.