Гордость Карфагена

Когда римляне столкнулись с ветеранами, Ганнибал подумал, что может переломить ход битвы. Уставшие легионеры в первых атакующих рядах буквально выкашивались ливийскими ветеранами. Его офицеры проводили медленное отступление, заманивая римлян на полосы трупов. Они заставляли противника карабкаться на кучи мертвецов, поскальзываться на лужах крови и спотыкаться о трупы. Огромный урон, наносимый пехотинцами Ганнибала, заставил дрогнуть легионеров. Во всяком случае, он изменил коллективную психологию солдат.

Однако Публий видел эти перемены не хуже Ганнибала. Он отозвал своих людей назад. Несмотря на кровавую ярость, они услышали его приказ, переведенный на язык горнов. Более того, они беспрекословно подчинились ему. Легионеры отходили организованным строем, высоко поднимая ноги и осторожно переступая через мертвые тела, оружие и внутренности. Они производили перегруппировки, передавали друг другу команды и находили свои места в строю. Солдаты уплотняли ряды, переводили дыхание и протирали глаза от пота и сочащейся крови.

Когда они снова пошли в атаку, их манипулы выглядели так, словно битва только что началась. Обе армии столкнулись с громким лязгом — щит о щит, броня о броню. Ветераны встретили их как равных, с таким же вооружением и адекватными приемами. Это столкновение послало вибрирующий звук во всех направлениях, как будто сотни горных козлов одновременно вступили в поединки с другими самцами. Начиная с этого момента между обеими сторонами было полное соответствие. Каждый воин танцевал со своим противником злобный танец смерти. Казалось, что армии пожирали друг друга. Ганнибал не видел всей картины боя. Пыль застила поле. Брызги крови взлетали вверх и падали вниз, как темный дождь. Однако, судя по общему упорству масс и по ровному шуму битвы, он мог сказать, что исход сражения еще не был предрешен. Где-то там свирепый Мономах жертвовал жизни врагов ненасытному Молоху. Исалка со смехом подбадривал курчавых гетулийцев. Имко показывал магию боя. Возможно, боги благословят этого красивого парня и вновь вознесут его в лучах славы как героя битвы. Возможно, если они продержатся достаточно долго, консул отзовет своих людей назад. Он побоится сесть на мель в глубинах Африки, оставшись с горсткой воинов, не способных защитить его. Каждое проходящее мгновение увеличивало шанс того, что оба полководца признают битву ничейной и разойдутся по-хорошему. И тогда, конечно, они с консулом достигнут соглашения о мире. Он даже даст ему немного больше, чем обещал. Этот вариант казался настолько возможным, что Ганнибал задумался о том, как лучше сберечь своих ветеранов.

Но затем с запада донесся знакомый грохот копыт. Склон холма скрывал происходящее от командира. Звук нарастал и нарастал, поглощая его внимание и захватывая другую сторону холма. Внезапно, почти в один и тот же момент, отряды всадников оседлали возвышенность на западе и появились из пологого оврага на востоке. Оценив их скорость, удаль и количество, Ганнибал тут же понял, что обе конницы принадлежали врагу. Его кавалерия, скорее всего, была уничтожена. Их появление решило исход битвы. Сначала Масинисса , а затем Лаэлий и Махарбал подвели тысячи воинов к флангам карфагенской армии и атаковали ветеранов со всех сторон. Пехотинцы разворачивались, чтобы встретить их копьями, но это было напрасной тратой сил. Перед своим возвращением нумидийцы подобрали оружие павших воинов. У каждого из них было по десятку дротиков, и они метали их с дальнего расстояния. Не подъезжая близко к пехотинцам, они на спор поражали снарядами ливийцев и карфагенян. Всадники кружили перед таявшим войском Ганнибала и бросали копья. Они шутили, смеялись и метали дротики, убивая героев Карфагена.

Когда некоторые из них заметили стоявшего на склоне Ганнибала и повернули к нему своих коней, командир понял, что медлить больше нельзя. Часть его души хотела броситься в бой и встретить там свой конец. Перед ним находились тысячи воинов, жаждавших пролить его кровь. Рука Ганнибала потянулась к мечу. Он сделал несколько шагов вперед. Но даже в своем невезении и в горечи поражения он вспомнил о долге перед нацией и семьей. Такая безответственная смерть была бы трусостью. Поэтому, вняв просьбе Священного отряда, Ганнибал покинул поле боя. Их отдохнувшие кони оставили преследователей далеко позади и быстро помчались по африканской пустоши к северному горизонту.