Гордость Карфагена

* * *

Через четыре дня он прибыл в Гадрумент. Остановившись там для краткого отдыха, командир направил в Карфаген корабль с посланником. Он известил совет о своем поражении и о том, что везет с собой предложение окончания войны. Ганнибал предлагал старейшинам уступить и принять условия Рима. Он советовал им подготовиться к трудным и унизительным переговорам.

Затем он снова отправился в путь. По какой-то причине, которую командир не мог объяснить даже самому себе, он решил пойти в Карфаген пешком. Что бы Публий ни планировал дальше, последствия победы должны были задержать его на несколько недель. Ганнибал не желал торопиться. Он хотел совершить свое последнее путешествие без суеты и спешки. Командир шел по дороге, не оглядываясь на воинов Священного отряда, которые следовали за ним. Их осталось только пятнадцать. Проходя мимо любопытных зевак, собиравшихся у обочины дороги, Ганнибал слышал обрывки фраз и изумленный шепот.

Кто-то называл его по имени и клялся другим, что узнал великого полководца по профилю, отчеканенному на монете. Но остальные люди отвечали, что этот человек не может быть Ганнибалом. Посмотрите на его всклокоченную бороду, говорили они. Посмотрите на его левую сандалию, которая при каждом шаге хлопала по пятке. Нет, это просто обнищавший ветеран какой-то старой войны — человек, долго живший в южной пустыне и, естественно, давно обезумевший от одиночества.

А как же его глаз, спрашивали другие. Он был одноглазым, как Ганнибал. Ион носил офицерскую одежду. Кроме того, его охранял Священный отряд! Разве не так? Разве вы не видите? Они задавали вопросы охранникам, но те отказывались отвечать. Сначала воины разгоняли любопытных селян. Однако их число возрастало, и Священному отряду становилось все труднее обеспечивать покой командира.

Проходя мимо полей, фруктовых садов и сельских ландшафтов, Ганнибал неспешно шагал по дороге в авангарде возраставшей толпы. Теперь люди уже знали, что он действительно является легендарным полководцем, возвращающимся домой с вестями, которые предвещают будущее их нации. Эти новости, судя по его виду, не были хорошими. На второй день Ганнибал остановился у реки, где слегка перекусил и напился воды. По пути он пил воду только из потоков, через которые переходил вброд или по мостам. Несмотря на усталость, которая чувствовалась даже в мышцах его рук и ног, он не останавливался на ночь. Командир игнорировал сон и продолжал идти вперед, теряя многих спутников. Впрочем, в середине третьего дня они снова нагнали его. На следующую ночь все это повторилось заново. Теперь он был настолько близок к Карфагену, что толпы любопытных людей пришли из города, чтобы встретить его. Они кричали ему приветствия, шептали молитвы и задавали вопросы. Какая их ожидала судьба? Неужели на них падет гнев Рима?

Неподалеку от Карфагена его нагнал Мономах. Он не успел омыться и очистить свои доспехи. Пыль и грязь покрывали каждый дюйм его тела. Кровь по-прежнему сочилась из малых ран, засыхая на коже и одежде. Он выглядел как труп, который имитировал движения живого человека. Генерал отчитался перед Ганнибалом о последних мгновениях битвы. Он назвал имена нескольких офицеров и описал их судьбу. Ему и небольшому отряду пехотинцев удалось прорвать кольцо римлян. Только им и повезло остаться живыми.

— Боги обещали убить нас когда-нибудь позже, — с усмешкой сказал он.

Мономах тоже считал, что римляне вскоре начнут марш на север, но им потребуется пара недель, чтобы добраться до стен Карфагена. Когда он закончил рассказ, Ганнибал отвернулся от него. На самом деле он почти не слушал генерала. Командир продолжал идти вперед. Какое-то время Мономах ехал рядом с ним. Затем, словно получив озарение свыше, он спросил, нужна ли Ганнибалу лошадь.

— Путь быстрее проходит в седле, — сказал он. — Если мы хотим победить Сципиона, нам лучше поспешить.

— Война окончена, — ответил Ганнибал. — Единственным сражением, оставшимся на мою долю, будет битва за мир.

То были его первые слова, слетевшие с иссохших губ за несколько дней.

— Молох ненавидит мир, — напомнил Мономах.

— А я ненавижу Молоха, — огрызнулся Ганнибал. — Он твой бог, а не мой. Ия никогда не почитал его.

Ошеломленный, разгневанный и напуганный богохульством генерал рывком остановил коня и замер на месте, глядя на толпу людей, которая обтекала его. Ганнибал продолжал идти. Поздним утром он замедлил шаг, любуясь видом родного города, высотой и шириной его стен, величием Бисайского холма, на вершине которого Элисса объявила эту часть Африки землей, благословенной богами. Интересно, что сказала бы финикийская царица, если бы она знала, чем закончится ее высадка в этом краю?

В середине дня он шел по узкому проходу в огромной толпе собравшихся горожан. Молодые люди толкались, занимая места в первых рядах. Сельские труженики бросали свои дела. Женщины из низших слоев общества следили исподлобья за каждым движением Ганнибала и в то же время удерживали взгляды опущенными вниз. Жрецы поглядывали на него из-под капюшонов, скрывая лица от света дня. Рабы и дети тыкали в командира пальцами. Старики и старухи приветствовали его по древнему обычаю, опускаясь на колени и склоняя к пыльной земле свои сморщенные лбы. Торговцы продавали пищу и воду в тыквенных бутылях. Даже собаки выглядывали из-под ног людей и тоже проявляли свое любопытство.

Ему было радостно и печально видеть так много разных лиц, отличавшихся по виду и оттенкам кожи, так много людей, рожденных в этой стране и привезенных в нее вопреки своей воле. Он видел африканцев с черными короткими завитками волос; карфагенян с красивыми темными локонами, похожими на волны; и европейцев с прямыми волосами, напоминавшими чистый шелк. Это был его народ, собравший в себя все нации мира.

Несколько раз из толпы выходили советники. Они с важным видом приближались к нему. Их мантии развевались на ветру. Строгие лица свидетельствовали о высоком ранге. Ганнибал молча проходил мимо них — не от злости, а от неже лания общаться. Он мог поговорить с ними позже. Сначала ему хотелось выполнить другое дело.

Он увидел фигуры, стоявшие на стенах города. Еще одна толпа собралась перед пологим склоном, ведущим в Карфаген. Он спокойно смотрел на них, пока не увидел поднятый штандарт со львом Баркидов. Где-то там находилась его семья. Он остановился у подножья гранитного склона и, прищурив единственный глаз, попытался улучшить фокус зрения. Среди фигур он увидел мать, одетую в пурпурную мантию. Ее волосы были собраны в сложную прическу, возвышавшуюся над головой. Рядом с ней стояла Сапанибал. Ее рука покоилась на плече мужчины, имени которого Ганнибал не помнил. Кажется, какой-то друг отца. Ему потребовалось время, чтобы в толпе домашних слуг найти Имилце. Она тоже встречала его, и перед ней стоял мальчик. Ее руки покоились на плечах подростка. Хотя он ничем не напоминал того двухлетнего крепыша, которого Ганнибал пять лет назад оставил в Новом Карфагене, командир понял, кем был этот мальчишка. Подумав немного, он повернулся к одному из воинов Священного отряда и послал его с сообщением, адресованным матери и жене.

Затем он стоял и ждал, прислушиваясь к неистовому стуку сердца. Ганнибал попросил воды, и кто-то принес ему кувшин. Он пил, но жажда не исчезала. Ему казалось, что он только раздувается от воды. Командир со злостью швырнул кувшин на землю. Подняв голову, он увидел охранника, который вел к нему мальчика. Ганнибал мог только смотреть. Он удивлялся тому, как быстро они приближались. Прошло одно мгновение, и они были уже перед ним. Охранник подтолкнул мальчика вперед и сказал:

— Командир, это твой сын Гамилькар.

Человек отступил в сторону, и отец, чувствуя слабость в коленях, шагнул к ребенку. Гамилькар изменился и вырос. Он стал высоким, стройным и прекрасно сложенным, как того хотел Ганнибал. Он носил светло-зеленую одежду из восточного шелка, на котором синими нитями была вышита птица, с крыльями, украшенными золотыми крапинками. Мальчик стоял, опустив руки по бокам. Эта поза подчеркивала линию его ключиц и узость плеч. Ганнибал различал под тканью контуры его тела. Ему хотелось положить ладони на плечи сына. Уши подростка выдавались в стороны и выступали из-под волос, обрамлявших кудрями лицо. Локоны вились, словно только соскользнули с пальца. Многие черты казались совершенно незнакомыми. Ничто не походило на прежнего Маленького Молота. Ганнибал подумал, что ему придется запоминать их по-новому. Все, кроме глаз... Большие ясные глаза ребенка соединяли в себе мать и отца: коричневые в центре и серые у внешнего обода. Они таились под сильной линией коричневых бровей — почти как у него, хотя их форма принадлежала Имилце. Мальчик был великолепен.

Любуясь сыном, он испытал немыслимый взрыв чувств оттого, что случилось дальше. Нижняя губа ребенка начала дрожать. Его подбородок расслабился и конвульсивно опустился вниз, словно невидимые крохотные существа стали подергивать его за нижнюю челюсть. Ноздри расширились, брови изогнулись, и мальчик неожиданно заплакал. Ганнибал вдруг понял, какое зрелище увидел его сын. Пока он оценивал красоту ребенка, тот смотрел на ужасного зверя — на людоеда, с открытым ртом и одним глазом, с волдырями на коже и с потрескавшимися губами. Он выглядел для сына чудовищем, с большими руками, израненными в битвах, с рубцами на костяшках пальцев, с немытыми волосами, торчавшими в стороны, словно грива умиравшего льва, с растрепанной бородой, усыпанной крошками и грязью. Кровь миллионов солдат пятнала его. Он, наверное, настолько пропах запахом смерти, что никакая ванна не смогла бы очистить его от этой вони. Нависая над мальчиком, он бросал на него тень, более зловещую, чем у Молоха. Ганнибал протя нул руку к сыну, желая донести до него свою доброту. Но мальчик отпрянул от него и отступил на полшага.

— Не надо, не плачь, Маленький Молот. Не плачь. Я ... Я твой отец, вернувшийся к тебе. Наша разлука закончилась.

Лицо мальчика сморщилось и стало походить на маску страдания. Слезы полились по его щекам. Ганнибал обнял сына одной рукой и попытался погладить его по волосам. Он почувствовал, что ребенок начал упираться. Его тело напряглось, и рыдания усилились. Гамилькар изогнулся, словно тянулся к кому-то за помощью и спасением. Ганнибал зашагал по дороге. Одной рукой он прижимал мальчика к себе и шепотом просил его не плакать. Он говорил с ним мягко и тихо, стараясь облегчить страх ребенка. Отец пытался убедить своего сына, что он не был таким демоном, каким казался.

— Не нужно плакать, — вновь и вновь повторял Ганнибал, говоря одновременно правду и ложь.

Он сам не знал, чего здесь было больше. И все это время его взгляд тянулся к Имилце. Он безмолвно просил у нее прощения и считал шаги, которые отделяли их друг от друга.