Вниз по темной реке

* * *

Пока Миллз готовил облаву на «Розовый коттедж», я нанес два визита: Томасу Флинну, который занял добрых два часа, и миссис Манро.

К последней я обратился письменно, спросив, удобно ли ей будет со мной встретиться. От нее пришел ответ: сегодня вечером. Шарлотта упомянула в записке, что ей тоже чрезвычайно хотелось бы со мной поговорить. Оно и понятно.

Мы расположились в ее гостиной, и мне предложили на выбор чай или кофе.

— Крепких напитков мы не держим, — извинилась она.

Разумеется, в доме миссис Манро не намерены были следовать дурному примеру доктора Форсайта.

— Если можно, кофе.

Шарлотта вызвала служанку, и я невольно вспомнил тот день, когда сидел в другой гостиной, а Люси Марлинг строчила карандашом в моем блокноте. Словно несколько месяцев прошло…

Служанка принесла поднос и оставила нас наедине. Миссис Манро улыбнулась. Синяки с лица ее еще не сошли, и глухое платье с длинными рукавами прикрывало шею и запястья. И все же она светилась от радости, от счастья, которое испытывает любая женщина, носящая под сердцем ребенка. А ведь я когда-то посчитал ее не слишком симпатичной…

— Мой супруг уже собирается домой, — сказала Шарлотта. — Приезжает в следующую субботу.

Между нами повисла неловкая тишина, и меня не в первый уже раз посетила мысль: начинать разговор об убийстве всегда нелегко.

— Решил навестить вас, поскольку наше расследование завершено, — наконец заговорил я.

— Так и подумала, когда пришла ваша записка, — ответила миссис Манро, поставив чашку, — хотя в газетах об этом не было ни слова.

— Мы решили ничего не сообщать в прессу до завтрашнего дня. По разным причинам: в этом деле есть несколько весьма печальных нюансов, — осторожно объяснил я. — Тем не менее, мне хотелось, чтобы вы были в курсе, поскольку ваша роль в раскрытии преступлений оказалась исключительно важной.

— Рада, что сумела помочь. — Она откинулась в кресле, пристроив чашку с блюдцем на коленях. — Итак, мотивом убийств стал судебный процесс, как вы и предполагали?

Я рассказал ей всю историю от начала до конца, почти ничего не опустив.

Миссис Манро слушала спокойно и внимательно, пока я не дошел до самоубийства Прайса. Как бы я ни был уклончив, Шарлотта немедленно меня раскусила.

— Значит, вы его отпустили…

Я едва не начал оправдываться, но глянув в глаза миссис Манро, не заметил в них ни гнева, ни тревоги, с которой смотрел на меня Винсент. Напротив, Шарлотта взирала на меня с восхищением.

— Не могу понять, миссис Манро… Преступник причинил вам страдания, угрожал вашей жизни и вашему еще не рожденному ребенку, а вы не стремились его наказать?

— Ах, инспектор, — мягко сказала она, поставив чашку на столик. — По-моему, навредить другим стараются лишь глубоко несчастные люди. А что до страданий… Нам всем так или иначе приходится с ними сталкиваться. Вы увлекаетесь поэзией, мистер Корраван?

Вспомнив, как мы с Белиндой, облаченной в пеньюар, читали поэму, я ощутил тоску. Боже, надеюсь, это было не в последний раз…

— Иногда почитываю.

— Мэттью Арнольд написал чудесное стихотворение — «Дуврский берег», как раз о постоянном сражении с болью. Не слышали о нем?

Я покачал головой, и Шарлотта продолжила:

— В последних строках он говорит:

Мой ангел, я молю, чтоб мы
Верны друг другу были в мире, что лежит
Пред нами, что жизнь волшебную сулит…
Увы, нет в мире том ни веры, ни весны,
Ни радости, ни света, ни покоя,
И без любви нам боль не утолить…

— Звучит безнадежно, — хмыкнул я.

— Ничего подобного! — воскликнула миссис Манро. — Мистер Арнольд говорит, что мир полон смятения и вражды, однако лучшим лекарством для лечения этой болезни является любовь.

В глазах Шарлотты светился глубокий ум, а говорила она столь искренне, что я вновь подумал о Белинде. Внутри меня что-то всколыхнулось, словно лодку подкинуло на волне. Что-то сместилось в моей душе.

— Понимаете, что я хочу сказать? — Миссис Манро улыбнулась, машинально положив руку на живот. — Мир без любви не имеет смысла…