Бретёр

Глава 4

— Свечу взять, может? — замешкался у полога Мурин.

— Боитесь темноты, офицер? — с ухмылкой спросил голос Катавасова, приглушенный тяжелым бархатом.

Мурин шагнул за ним, завеса за его спиной с тяжелым шорохом встала на место, и его тут же обступила непроницаемая темнота. «Блядь», — подумал он.

— Ежели запнусь и нае… в смысле, упаду, то оборву всю эту амуницию.

— Буду признателен, если не запнетесь.

Голос явно удалялся.

— Смелее.

Мурин крепко зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился и открыл — известный прием, чтобы глаза поскорее привыкли к резкому переходу от света к темноте или наоборот, пока тебя самого не кокнули. Сработал он и на сей раз. Открыв глаза, Мурин уже различил кое-где ломкие линии снизу вверх: там занавесы смыкались неплотно и пробивался оранжевый свет из зал. Опасаясь зацепиться за лежащий на полу край, он поспешил за Катавасовым, одной рукой опираясь на трость, а другую выставив вперед. Голоса гостей, звон бокалов сюда доносились приглушенными. В залах жадно обсуждали преступление, здесь совершенное. Как под водой пловец проходит сквозь прохладные струи, Мурин то и дело проходил сквозь пересуды о вчерашнем происшествии.

— Какой ужас, — различило его ухо сквозь бархатистую тьму. — Это здесь случилось?

…И холодная струя сменялась теплой — обычным игорным трепом:

— Будете гнуть или нет?.. Что там? Черви?

А потом снова — холодок:

— Говорят, в этой самой зале… Один из игроков… Кровь была везде…

— Ставлю на красное.

Мурин зажмурился от внезапно блеснувшего света, чуть не столкнулся с лакеем, который вырос как из-под земли.

— Пардон.

Опытный лакей вильнул подносом, не уронив ни одного бокала, и исчез в темноте, точно его не было. Мурин даже не слышал его шагов. Колотилось только его собственное сердце. Он выставил руку и снова пошел вперед.

— Убит ваш туз… Сбрасываете или нет?.. А мы его вот так…

До Мурина доносились только обрывки:

— Возможно, убийца сейчас среди нас. Как это будоражит…

— Схвачен или нет?

— Говорят, негодяй уже повешен.

На сей раз Мурин лакея не увидел, а только ощутил по движению воздуха. И по запаху: пудры, пота, пролитого вина. Сквознячок пронесся мимо, шевельнув волосы.

— Кто-с? — донеслось за занавесом; говорившие, очевидно, совсем рядом.

— Личность убийцы публике не открыли. Некий Пэ, говорят.

Мурин заподозрил, что слухи эти сам Катавасов и пустил. Не в его интересах было выпускать подлинное имя арестованного: скандальная известность была ни к чему и отпугнула бы игроков того круга, которому принадлежал Прошин, — круга молодых людей из приличных семей. А вот завлечь публику пощекотать нервы — это другое дело. Мурин увидел впереди конус света и понял, что Катавасов там приоткрыл занавес и удерживает, ожидая его.

— Не упали же, — обрадовался Катавасов, когда он подошел. — Прошу. Конечная станция. Буфетная.

Мурин шагнул наружу, задев теменем бархатную складку, и Катавасов опустил край завесы. Лакей разливал по бокалам шампанское, обернув бутылку салфеткой. Катавасов щелкнул пальцами, мазнул указательным. Лакей тут же округлил движение, чтобы не уронить капли. Отставил бутылку, взял поднос и исчез в бархатном коридоре.

— Вот здесь мы их и нашли, — обвел рукой Катавасов.

Мурин разглядывал буфетную во все глаза. Два буфета симметрично стояли у стены. Стопки салфеток. Ряды бокалов. Коробки с мелом. Упакованные колоды карт. Из ящиков торчали бутылочные горла с красными и белыми пробками. От изразцовой печи шло тепло. Скатерть на длинном столе уже покрылась первыми винными пятнами.

— Глядите на здоровье. Только все уж убрали.

— Вам не пришло в голову закрыть заведение хотя бы сегодня?

Катавасов искренне изумился:

— Назовите хотя бы три причины? Например?

Мурин посмотрел на пол. Присел на одно колено. Изучил швы паркета, куда не доберется тряпка. Затем разогнул колено, выпрямился.

— Например, из уважения к убитой.

Катавасов фыркнул.

Мурину бросились в глаза влажные пятна на стене. Катавасов проследил за его взглядом и ответил:

— Пришлось утром вызвать штукатура и замазать.

Мурин, хромая, подпрыгивая, подошел к стене. Влажные пятна доходили ему до груди. Он переложил трость в левую руку, а правой замахнулся, опустил кулак, остановил на уровне пятен. Обернулся к Катавасову:

— Убитая, стало быть, вам известна?

Тот опять фыркнул и закатил глаза:

— Невольно.

— Она француженка? — нахмурился Мурин. Но догадка его оказалась неверна.

— С какой стати? У меня приличное заведение. Война есть война. Русская она. Как звать — не знаю. Отзывалась на Колобка.

— О?

— Ну да, такая маленькая, круглая бабенка. Колобок и есть.

— Девка или сводня?

Катавасов поджал губы:

— У меня приличное заведение.

— Несомненно. Но как-то она ведь здесь оказалась.

— Я понятия не имею, — несколько тягуче произнес Катавасов, — откуда эти дамы берутся. Пускать их сюда я строго запретил. Но с таким же успехом можно запрещать вход крысам или клопам.

Он брезгливо скривился:

— Где карты — там вино и деньги. Где вино и деньги, там девки. Закон природы, ничего не поделаешь.

— Вот оно как. А где ж она жила?

— Откуда мне знать. Я с ней дела не имел.

«Как же», — подумал Мурин. Катавасов пожал плечами:

— Где все они живут. На Васильевском. На Сенной. В Коломне. Какая разница! Померла, никто и не заметил. Уж другая на ее месте. Они ж как клопы. Одну особь от другой не отличить. Вам она на что?

Мурин помедлил. Посмотрел Катавасову в глаза:

— Я ищу убийцу.

Хозяин игорного дома поднял брови выше всякой меры:

— Так он же схвачен.

Но перед его физиономией уже сомкнулись бархатные портьеры.

Мурин вышел на крыльцо. Затор из экипажей рассеялся, набережная была пуста. Коляска тотчас подкатила. Капюшон был поднят, успел намокнуть и лоснисто блестел. Сеялся мелкий дождик, усугубляя тьму. На Фонтанке плескали блики от света, лившегося из окон на набережных. Эта часть Фонтанки была дорогой. Особняки, поместья с дворцами, пожалованные еще при Елизавете или Екатерине, дома с дорогими квартирами внаем. Катавасов снял целый этаж именно здесь. Игра у него шла по-крупному. Деньги, азарт, но главное, деньги, здесь выигрывали и проигрывали большие деньги… Проститутки здесь так и кружили. Пьяные, ударившиеся в загул мужчины, особенно мужчины в выигрыше, были лакомой добычей. От этих мыслей Мурина отвлек голос Андриана:

— Потеху пропустили. Приставы крюками шарабаны растаскивали.

— Рад, что ты не скучал.

Мурин неуклюже залез на сиденье, перевернулся, спустил ногу, сел.

— Куда двигаем, командир?

— Не знаю, — честно признался Мурин.

Андриан обернулся. Оба несколько секунд слушали, как стрекочет по капюшону дождь, как по Невскому проносятся ночные лихачи, как чмокает в Фонтанке вода.

— Я тебе сейчас не командир, — сказал Мурин. — Все войско — ты да я. Поэтому давай военный совет устроим.

— Хм, — Андриан поерзал.

— Или ты тупой?

— Нет, не думаю. Котелок варит.

— Вот и славно. Товарищ мой, говорят, убил женщину. Девку.

— Ёп. Да, бывает.

— Сестра его говорит: он не мог. Сам он говорит, что не помнит ничего. А остальные твердят: мы ничего не видели.

— Брешут.

— Да, брехать может кто угодно из них. Или все сразу. Или кто-то говорит чистую правду. Неизвестно.

— Тогда не надо слушать никого.

— Вот это я и пытаюсь. Не слушать других, а смотреть на все своими глазами.

Андриан кивнул, Мурин продолжал:

— Все случилось здесь. Я это место увидел. Там в самом деле можно убить. Ограбить, снасильничать, и никто ничего не услышит и не увидит — все орут, все смотрят на столы. Можно незаметно прийти и незаметно уйти — там портьерами выгорожен коридор для прислуги.

— Ну так прислуга наверняка видела.

— Нет. Темень в этом проходе хоть глаз выколи, свет в щели пробивается. Лакей или официант мог услышать шаги, заметить фигуру — но подумал, что это другой лакей. Даже внимания не обратил. Они там носятся как угорелые. Особенно когда игра в разгаре.

— Товарищ твой что, кокнул и утек по коридору?

— То-то и оно. Когда дело открылось, то в буфетной лежала мертвая женщина и рядом лежал он. Пьяный, совершеннейшее бревно.

— Да, бывает. Я такие бревна кажный вечер развожу. А говорят еще, что с иностранного вина не упьешься, ха! Если родной беленькой лакировать, то запросто.

— Вот-вот. Он ничего не помнит о событиях прошлой ночи — и это может быть правдой. Но… Когда сестра его говорит, что он не мог убить человека, это тоже может быть правдой.

— Сестра-то красотка? — подмигнул Андриан.

Мурин отмахнулся, скорчив ему гримасу. Продолжил:

— Теоретически рассуждая…

— Че-го рассуждая?

— А. В смысле — может так быть. Я говорю о том, что возможно. Возможно, что там был еще и другой человек. Злодей, который убил женщину и воспользовался тем, что мой товарищ был в дупель. Теперь Прошин считает, что по пьяни ничего не помнит, но на самом деле…

— …на самом деле ничего и не было. Оболгали.

— Да. Или нет. Я не знаю. В этом вся соль.

— Прошин, значит, его звать.

— Только держи язык за зубами, — пригрозил Мурин.

— Да ща, пойду трепать направо-налево… Само собой!

— В общем, я ищу третьего человека, который там был, но не знаю, существует ли он. Был ли вообще? Может, и нет. Но возможность — допускаю.

— Хороший, видать, товарищ у тебя.

— Что?

— Говорю: похоже, что ты не сам-то больно веришь, что это товарищ твой кокнул.

— Я никому не верю. Товарищу в первую очередь.

— Разумно. А за что хоть он эту бабу кокнул?

— Хм, — Мурин потеребил ус. — Этот самый вопрос и мне не дает покоя.

Андриан кивнул:

— Некоторые бабу и ни за что порешить могут. Потому что под руку подвернулась.

Мурин вздохнул. Именно этого опасался и он, и даже сам Прошин. Колобок просто подвернулась под руку в припадке пьяной ярости, случайная жертва искалеченного войной разума. За то, что слабая. За то, что проститутка. За то, что женщина в мужском мирке игорного дома. Ни за что. Пришлось признать:

— Такое тоже возможно. Ну и переплет! — Мурин запустил обе пятерни в бакенбарды, потеребил щеки, шумно выпустил воздух. — Вопросы и вопросы, и ни одного ответа.

Андриан обернулся к лошади, поднял поводья, чмокнул. Лошадь махнула хвостом и плавно тронулась.

— Куда?! — крикнул Мурин в спину кучеру.

— Домой!

— Погоди!

— Скажи-ка, командир. Ежели товарищ твой бабу кокнул, повесят его?

Мурин поежился под шинелью:

— Или каторга.

— Все одно — человечья жизнь на кону. Тут голова нужна ясная — чтоб вопросы задавать дельные. Шабаш! Спать. Утро вечера мудренее. — Андриан свистнул, рысак наддал, заложил поворот. Коляска полетела по Невскому.