Из любви к искусству

— Назначу тебя своим официальным живописцем! — принялась угрожать она, болтая лихо перекинутой через подлокотник ногой. — Очень мне нравится твой подход, не то, что мастер Равендо — ни чихни, ни пикни.

— У мастера Равендо большой опыт, — заметила Нэрданель. Ей очень нравились его работы, особенно «Танец под Деревьями», где женская фигура в летящем платье кружилась между двух могучих стволов. Парадные портреты, правда, удавались ему не так здорово — в них как будто пропадала свойственная мастеру легкая и изящная манера, а лица становились слишком бесстрастными. Впрочем, подобное происходило со многими.

— Что мне-то с его опыта? После месяца позирований накануне совершеннолетия я его возненавидела, честное слово!

Нэрданель рассмеялась. Она знала, что многие мастера изводят своих натурщиц и моделей часами утомительного позирования, сама же на этот счет только удивлялась. В общем-то, сейчас присутствие Финдис было ей нужно только для приятной беседы: пойманное в нужном ракурсе лицо все равно прочно стояло перед ее внутренним взором.

Но вот сейчас, на завершающем этапе ей пришлось переместиться от прозрачного уже окна к зеркалу — с собственной физиономией этот трюк почему-то работал не вполне. Так она и рассматривала себя, ткнувшись в стекло самым носом, когда внизу раздался какой-то шум, громкие голоса, а потом в студию настойчиво постучалась Ториэль.

— Что такое? — крикнула Нэрданель, не отрываясь от подсчета веснушек.

— Ниссэ Нэрданель, такое дело! Сущая напасть! Прибежал Кармо, кричит! Мариссэ упала, сломала на ноге палец, а может даже не один! Нарвиэль не уследила, конечно, бестолковая девица, я всегда это говорила! Это жена моего двоюродного внука, среднего сына Порьо…

Тут уж, Нэрданель, конечно, поспешила отпереть и теперь слушала, распахнув дверь и нависая над квохчущей, размахивающей руками служанкой.

— Создатель Всеблагой, как же это произошло? Нужна какая-то помощь? Где это случилось? Поедем сейчас же…

— Нет-нет! Что вы! Кармо говорит, они уже перевязали и к доктору малышку отнесли. Бедная моя девочка! Но мне бы сбегать да проследить. Знаю я этих докторов, потом перелечивай за ними…

Поняв, что острой необходимости бежать куда-то самой, нет, Нэрданель закивала и тоже замахала руками:

— Конечно, иди. Надеюсь, все будет благополучно.

— Спасибо, спасибо, ниссэ Нэрданель! Вот только одна штука. Я обед-то приготовила вам, а господин прислал записку, что задержится сегодня в Собрании. А к нему должны сегодня зайти и что-то там забрать. Он еще утром дал мне кулек и так и говорит: «Ториэль, если я еще не вернусь, а ко мне уже зайдут, ты отдашь». Так вот кулек этот лежит прямо на столе, там, где ваза с цветами. Вы, если кто и правда придет, передадите? Вот и спасибо. А я побежала. Нет, бедная моя малышка!..

И она действительно побежала, на ходу стягивая с себя накрахмаленный передник и головную повязку. Ко всем своим настоящим и присвоенным обязанностям Ториэль относилась с неизменной серьезностью.

Нэрданель не пошла проверять, что там за такой важный «кулек» лежит рядом с вазой, но еще раз крикнула в след служанке пожелания и надежды на благополучный исход и вернулась к мольберту.

В полдень в дверь постучали. Услышала она это явно не сразу, поскольку, когда спохватилась и выглянула из студии, поняла, что колотят слишком уж громко.

— Бегу, бегу! — крикнула Нэрданель, соображая, что за недолгое время, прошедшее с ухода Ториэль, она совсем забыла о ее словах.

— Бегу! — на всякий случай добавила она еще раз и, подоспев к двери, за которой теперь стало выжидающе тихо, рванула ее на себя.

Традиционное «Добрый день, ниссэ Нэрданель» определенно застряло у Куруфинвэ во рту. Он смерил девушку странным взглядом — с макушки до носков домашних туфель и от туфель до макушки, снова приоткрыл рот и снова ничего не сказал. Нэрданель сама уже хотела нетерпеливо поинтересоваться, в чем же дело, но тут поняла, что спустилась вниз в том виде, в каком работала в студии: в свежезаляпанном красками балахоне с подвернутыми рукавами, без чулок и с распущенными волосами, которые, конечно же, дыбились и вились. Волосы пришлось распустить и посмотреть снова, потому что на картине с ними — и здесь тоже! — возникли определенные трудности.

Дверь с грохотом захлопнулась. Нэрданель знала, что сделалась пунцовой, но не знала, что делать дальше. Запереться, вернуться наверх и притвориться, что ничего не произошло?

«А «кулек» — выкинуть в пруд», — гаденько подсказал внутренний голос.

— У вас все в порядке? — негромко донеслось снаружи.

— Д-да, — не сразу проблеяла Нэрданель. — Я работаю. Что вам надо?

За дверью немного помолчали.

— Надеюсь, у вас ничего не взорвалось?

— Даже если так, это не ваше дело, — огрызнулась Нэрданель. Она была зла на себя за дурацкую ситуацию и зла на неожиданного визитера, за то, что он ее спровоцировал. — Мы с вами стали слишком часто встречаться.

На крыльце хрустнул песок, и что-то зашелестело. Похоже, от такой гостеприимности принц решил удалиться восвояси. Собравшись вздохнуть с облегчением, Нэрданель опять подумала про злополучный «кулек», про заполошную и уже задетую накануне Ториэль и больно хлопнула себя по лбу.

— Постойте! — крикнула она. — Если вы за тем, что оставил отец, я сейчас принесу.

Не став дожидаться ответа, она метнулась на кухню, где на указанном месте обнаружила перевязанный шпагатом маленький пакет. На ощупь — с горохом. Но подробности Нэрданель не интересовали, она просто бегом возвратилась в прихожую, приоткрыла слегка дверь и, не выглядывая, протянула руку. Другая рука, в белой перчатке, после недолго промедления пакет забрала.

— Спасибо, — тихо раздалось снаружи.

— До свиданья, — ответила Нэрданель, и со стуком закрыла дверь.

Дождавшись, когда на крыльце снова захрустит песок и, досчитав по десяти, она выглянула снова, но успела увидеть только мелькнувший за листвой размытый силуэт всадника.

После такого происшествия работа встала. Поднявшись наверх, Нэрданель поняла, что только что не пустила на порог и вообще откровенно нахамила наследнику трона. Не говоря о том, что показалась перед ним в совершенно неприглядном виде. В пору было то ли разрыдаться, то ли расхохотаться. Она выбрала второе.

Ониксовая женщина рядом с мольбертом была безучастна к только что произошедшей трагикомедии, она продолжала задумчиво заглядывать в свой колодец, и ее поза подействовала на Нэрданель успокаивающе. Пошагав по студии с полчаса и кое-как придя в себя, она сняла балахон, умылась и заплела волосы. Как бы то ни было, автопортрет был почти готов, и теперь его требовалось осмыслить. А пока отдать должное тому, кто невольно помог ей найти источник вдохновения.

Пододвинув чернильницу и вооружившись пером, Нэрданель села писать исполненный благодарности ответ мастеру Ф.

========== Глава 6. Дорогой друг ==========

«…рад, что мой скромный подарок Вам так приглянулся и помог нащупать верный путь. Мне самому не понаслышке знакомо это опьяняющее чувство озарения и вдохновения, и я искренне надеюсь, что Ваши усилия принесут прекрасные плоды…»

И так далее в таких же безукоризненных выражениях, тем же каллиграфическим почерком.

Нэрданель перевернулась с живота на спину, закинула за голову руки с письмом и глупо хихикнула.

— «С наилучшими пожеланиями, Ф.»

Ответ на ее письмо с благодарностью пришел на следующий же день с вечерней почтой: Нэрданель от неожиданности и восторга только что не начала прыгать. Новое письмо она написала немедленно, но отправила, правда, только через день, побоявшись показаться навязчивой, о чем сама же упомянула: «Надеюсь, мои письма не слишком беспокоят Вас и не отрывают от дел. Я очень ценю, что Вы тратите свое драгоценное время на ответы…» Но мастер заверил ее, что ему тоже приятна их переписка и даже задал несколько учтивых и как будто недежурных вопросов. Вроде того, интересуется ли она работами своего знаменитого отца, осведомлена ли в области драгоценных камней и металлов, любит ли ювелирное искусство в целом. Нэрданель пришлось поломать голову, чтобы подобрать осторожные выражения и донести: она все это очень ценит и уважает, а работы мастера ее просто потрясли, но сфера ее собственных интересов лежит скорее в области изобразительного искусства. Потом мастер стал задавать новые вопросы и даже попросил прислать какой-нибудь рисунок, а потом отозвался о нем — о выбранном после мучительных сомнений «непарадном» портрете Финдис — очень даже одобрительно.

Недели через две Нэрданель уже совсем осмелела и стала задавать все больше вопросов и даже осторожно просить рекомендации. Мастер охотно отвечал, давал советы насчет применения техники, насчет ракурсов, поз. Он даже потрудился прислать небольшой список литературы на первое время, и Нэрданель с удовольствием отметила, что в нем есть как уже прочитанные ею книги, так и доселе обойденные вниманием. Их они тоже неспешно обсуждали, как обсуждали коллекции Музеона и работы любимых и нелюбимых авторов. Нэрданель все больше овладевало восторженное чувство, что счастливый случай свел ее с родственной душой.

Правда, насчет личных вопросов она осторожничала, зная — а, вернее, не зная — с кем имеет дело. Она не спрашивала про подробности из жизни самого мастера, как и где он живет; не старалась выпытывать причины его скрытности. Зато после некоторых размышлений сочла возможным интересоваться другим. Где он черпает идеи, случается ли ему работать над несколькими заказами одновременно, правда ли, что он работает только по своим замыслам, отвергая эскизы заказчиков, и почему?

Со всеми этими расспросами, правда, пришлось установить строгий распорядок, как и с собственно письмами. Ответ давался не раньше, чем через сутки, и содержал не больше, чем три страницы текста, в которых она задавала не больше, чем пять новых вопросов. Их список от большого нетерпения пришлось составить заранее, чтобы легче было отслеживать. Письма Нэрданель стала собирать в папку и туда же добавляла свои заметки и зарисовки.

Дней через десять после того, она как получила в подарок свою женщину с колодцем — та теперь регулярно перемещалась из спальни в студию и обратно, словно любимая кукла — Нэрданель снова отправилась в Музеон. За это время она побывала там уже трижды и, наконец-то, полностью посмотрела выставку работ мастера. Но теперь целью ее было Западное крыло. В нем, тоже по совету из письма, она выбрала скульптуру, одну из своих любимых, «Лесную плясунью» мастера Вартано и сделала серию набросков, где пыталась изобразить ее же, но в других позах, уловить весь задуманный автором танец. Не то чтобы получилось хорошо, все равно лучшим оказался рисунок самой скульптуры, но зато Нэрданель ощущала приятное напряжение сил.

«Даже если Вы изображаете что-то максимально правдиво, не лишним будет потренировать фантазию», — написал ей перед этим мастер Ф., а после одобрительно отозвался о присланных набросках.