Вниз по темной реке

— Следующий раз проиграю.

— Убирайся ко всем чертям!

Перед моим мысленным взором мелькнуло лицо ма Дойл. Я точно знал, как она помрачнеет, когда поймет, что денег за кулачные бои больше не будет. Впрочем, ма изо всех сил будет скрывать разочарование. Меня охватило раскаяние.

— Клянусь, я сдам следующий бой…

— Выметайся, я сказал! — безжалостно рявкнул Симус.

— Но… мне нужны деньги, — промямлил я.

— Проклятый идиот! — прошипел О’Хаган. — Я и так почти ничего не заработал за этот месяц, а теперь вообще чуть ли не банкрот!

Я перевел дух, попытавшись взять себя в руки.

— А мой фунт за эту неделю?

— Тебе повезет, если я не вышибу из тебя дерьмо, — хрипло рассмеялся О’Хаган. — Уберешься ты или нет?

Как быстро все изменилось… Я выбрался из грязного логова и побрел домой.

После моего рассказа о сегодняшнем дне у ма Дойл отвалилась челюсть — как я и ожидал. И все же минуты не прошло, как она похлопала меня по руке:

— Денег-то мы заработаем, Микки. Но боюсь, что Симус будет тебя преследовать. — Ма вздохнула. — Он поступил жестоко, вышвырнув тебя за единственный промах, — и это после всего, что ты для него сделал. Другое дело, что у некоторых людей нет чувства жалости. Их ничем не проймешь.

— Я пообещал ему проиграть следующий бой. Черт, сдам любой матч, какой ему захочется. Теперь знаю — все это делают.

— В Ирландии О’Хаганы всегда считались отбросами, — щелкнула языком ма. — Доверять им нельзя.

Она часто повторяла, что надежность — именно то качество, которое отличает настоящего человека от всякой гнили.

На следующее утро мое изумление испарилось, сменившись гневом. Несколько следующих дней я вынашивал планы мщения: подумывал сдать О’Хагана полиции — пусть расшибется о твердь неумолимого закона. Ма немедленно поняла, о чем я мечтаю, и спросила:

— Чего хмуришь брови?

— Да нет, ничего, — пробурчал я, ремонтируя ножку стула.

Она приподняла пальцем мой подбородок, заставив глянуть ей в глаза.

— Хочу отомстить О’Хагану, — признался я.

— Ах, Микки, не будь глупцом, — встревожилась ма. — Все кончится тем, что мы увидим тебя в гробу… — Она опустилась на колени рядом со мной, и ее лицо смягчилось. — Знаю, тебе больно, и все же овчинка выделки не стоит. Мы с тобой понимаем, что О’Хаган поступил несправедливо, и все же я рада, что с боями покончено. Придумаем что-нибудь другое, вот увидишь!

Ее слова подействовали словно бальзам, и мой гнев утих.

Наверное, этим все и кончилось бы, однако через пару дней полиция нагрянула в клуб и арестовала кучу народа, в том числе и О’Хагана. Полисмены были вне себя от радости: еще бы, удалось взять ирландца с поличным, с кучей денег на руках, а записи в его книгах изобличали еще добрый десяток участников. Симус не сомневался, что подставил его я, и в тот день, когда он угодил в тюрьму, ма прибежала в порт и втиснула мне в руку несколько монет, а в другую — сумку с вещами и запасом еды.

— О’Хаган передал весточку на волю, что ты его сдал.

— Это неправда! — запротестовал я.

— Клянешься? — Она испытующе посмотрела мне в лицо.

— Вот тебе крест! Ты ведь меня убедила — месть не стоит того, чтобы за нее умирать.

— Ну, раз так, бог даст — правда когда-нибудь выплывет наружу. И все же сегодня тебе придется уехать, Микки. Потом напишешь, где тебя искать.

Ма быстро обняла меня, пробормотав благословение, и подтолкнула в направлении Леман-стрит.

Оттуда я добрался до Ламбета, где и устроился в столичную полицию, — мою силу и крепкое телосложение оценили и там.

Облачившись в полицейскую форму, я получил возможность кое-что выяснить и узнал, что молодой Девлин далеко не сразу оправился после памятного боя. Его отцу стало известно, где пострадал сын. Именно он и навел полицию на О’Хагана. Я тайно отправил сообщение в Уайтчепел и в конце концов получил записку от Симуса, что тот считает мои слова правдой, и все же продолжает винить меня за бой с Девлином.

С тех пор прошло десять лет, и я больше не обменялся с ним ни словом. Так или иначе, мы с Симусом заключили негласную сделку: он знал, что я не раз мог его арестовать, и все же не сделал этого. Мне же случалось бывать в Уайтчепеле, и меня никто не трогал. И все же оставались люди, считавшие меня ирландской крысой, которые с удовольствием со мной покончили бы.

Каждый раз, выходя на Леман-стрит, я сжимал рукоятку полицейской дубинки.