Таинственная невеста

Глава 13

Тулуп Мурин застегнул на бегу. Шапку забыл, о кивере не вспомнил. Перчатки тоже остались в доме. Холода он не чувствовал. Руки его горели. Глаза не понимали, что видят. Он столкнулся с каким-то господином, «пардон», пробежал мимо госпожи Коловратовой, не ответив на ее звонкое приветствие, от которого раньше подпрыгнул бы, как не прыгивал и в мазурке.

Тупо уставился на большую карету, которая загораживала ворота Юхновых, не подивившись, а стоило — так она была забрызгана грязью. Но хлопнули вожжи, карета отвалила, покатила по главной улице, прочь. Открыла обзор.

Дом Юхновых показался Мурину мрачной громадой. Спящий сад — таящим угрозу: «Садик семейства Борджиа». Мурин взбежал на крыльцо. Постучал. Никто ему не ответил. Мурин не мог ждать. Повернул ручку и вошел. В передней лакея не было. На подносе для визитных карточек лежали зеленые очки. В другое время они бы привлекли внимание Мурина. Но сейчас он встретился с их круглым зеленым взглядом на бегу. Шум отдаленной суматохи занимал его. Мурину казалось, он слышит голоса Татьяны, Аркадия и как что-то падает на пол. Бам. Шлеп. Бам. Бам. Звук доносился из библиотеки. Мурин толкнул дверь, остановился на пороге.

Брат и сестра замерли, увидев его.

Татьяна была красна, прядь волос падала ей на лоб. Мокрые кудри Аркадия покрывала пыль. На полу грудами валялись книги. Полки щерились беззубыми челюстями.

— Мурин! — крикнул Аркадий. — Идите сами помогите себе. Сейчас не до вас! Дезоле!

И стал трясти книгу страницами вниз. Потряс, отбросил — бам! Снял следующую.

Татьяна спохватилась. Осторожно присела в книксене. Только тут Мурин осознал, что стоит она — на стремянке. Татьяна выпрямилась и тотчас схватила с полки книгу, принялась ее трясти.

У Мурина свербело в носу от пыли.

— Татьяна Борисовна, Аркадий Борисович, мне нужно поговорить с вами по неотложному делу.

Очередная книга полетела, хлопнулась на пол.

— Ах нет, простите.

— Потом, Мурин, потом.

— Оно чрезвычайно важно! — крикнул Мурин.

— Потом, потом, — бормотала Татьяна, лицо ее было безумным. Безумным и сосредоточенным.

— Сейчас ничего не может быть важней, чем… Простите, Мурин! Не сейчас! — Аркадий тоже казался полоумным.

— Это не может ждать! — крикнул Мурин.

— Прошу прощения, сударь, — учтиво и невозмутимо заговорил голос по-английски. — Могу ли я оказаться вам полезным?

Мурин обернулся. Этого человека он никогда не встречал. Но… Или встречал?

— Не думаю, — ответил Мурин по-русски.

Тот и бровью не пошевелил. Продолжал по-английски:

— И все же позвольте мне попытать мои скромные способности.

Во фразе был разлит такой тонкий яд, что Мурин сразу вспомнил, где уже видал это лицо, слышал этот голос — и чьи очки лежат сейчас в прихожей. Господин, встреченный им на почтовой станции по пути в Энск, собственной персоной. Мурин перешел на французский:

— С кем имею честь говорить?

Молодой человек ответил по правилам этого нового тона петербургских, как они себя называли, dandy. То есть чуть устало — и по-прежнему по-английски:

— С хозяином этого дома. Князь Тверской, к вашим услугам.

Мурин тоже представился.

Шлеп — продолжали падать за его спиной книги. Бам. Бам, бам.

— Как с хозяином? — изумился Мурин чистосердечно, так как сам пока еще не был dandy — из-за войны все пропустил.

Но князь Тверской владел этим новым тоном в совершенстве. Ответил безупречно спокойно:

— Могу ли я узнать, почему я должен утолять ваше любопытство?

— Ха-ха! — истерически крикнула со стремянки Татьяна. — Господин Мурин! Он верно говорит! Ошибки нет!

Было видно, что вся эта новая ситуация, пока еще таинственная для Мурина, так подорвала ее самообладание, что Татьяна, выражаясь по-французски, забросила свой чепец за мельницу. И весьма далеко.

— Теперь это все его! — завопила она.

Стремянка опасно качнулась, и Татьяна ухватилась руками за полку. Аркадий же и вовсе не ответил. Он как одержимый перетряхивал и отшвыривал книги.

— Я хотел бы знать, что происходит, — ответил Мурин.

На что от князя Тверского последовало невозмутимое по-английски:

— А я желал бы знать, какие причины есть для того, чтобы я давал вам отчет в моих делах.

— Маменька продала ему все! Еще до войны! Понимаете? Все! Купчая составлена и заверена по всей форме, — крикнула со стремянки Татьяна.

Молодой англоман не повернулся к ней. Но удостоил косого взгляда.

Мурин потерял терпение.

— Сударь. Причина только одна. Я груб и невоздержан. Если вы меня вконец разозлите, а могу сообщить, что вы на верном пути к сей цели, то я просто набью вам рыло. И если это милое провинциальное происшествие дойдет до ушей наших общих знакомых, то весь петербургский свет меня добродушно извинит, потому что я и так слыву там малым простоватым и потому что офицеры сейчас в моде, а вот вы станете посмешищем. Довольны ли вы таким ответом?

Князь Тверской, к чести его, не изменился в лице. Непринужденно отвел руку, посмотрел на свои ногти. Посторонился, как бы между прочим, изобразил зевок, пригласил:

— Да, думаю, такой исход, как вы описываете, наиболее вероятен. Не думаю, что мне это понравится. Что ж. Прошу в мой кабинет. Я обещаю сделать все возможное, чтобы утолить ваше любопытство.

— Сударь. — Мурин учтиво поклонился. Сердце его билось, как бешеное.

— Так они ищут ваш вексель? — ушам своим не поверил Мурин.

Ответ донесся за стеной: шлеп. Бам, бам.

На столе стоял whiskey, в русских стопках.

— Они надеются, что их шалунья-маменька спрятала его между страниц какой-нибудь книги. Никому не возбраняется надеяться, господин Мурин. Сто двадцать тысяч рублей кому угодно внушат самую безрассудную надежду.

— То есть вы полагаете, они этот вексель не найдут?

— Я полагаю, что покойная госпожа Юхнова была особой сколь смелой в своих предприятиях, столь и эксцентричной в кругу семьи.

— Почему же они думают, что этот вексель вообще существует?

— Потому что я дал им слово джентльмена… Ах, господин Мурин, и пока вы опять не принялись грозить мне кулачным боем: и потому что он зарегистрирован в московском имущественном суде. Кстати, знайте, я совсем не возражаю против бокса с вами, если вы готовы чтить правила. Госпожа Юхнова, к чему я и клоню, была именно такой дамой. Она чтила правила. Наши переговоры о покупке ее имения и дома были в разгаре, когда этот корсиканский малый опять начал баламутить… Ну, вы знаете остальное. — Князь махнул холеной рукой, точно Наполеон был всего лишь докучной мухой. — Я не был уверен, что такая покупка в свете этих событий была бы разумным ходом. И все же упустить имение — при более мирных обстоятельствах — я бы не желал. Это чудесные земли для разведения герефордских коров. Госпожа Юхнова была того же мнения. Тогда она предложила мне условие. Я выписываю ей вексель на всю сумму. А она оформляет и заверяет купчую. Своего рода пари, господин Мурин. Что может быть более английским? Если бы имение было уничтожено в войне, то госпожа Юхнова уничтожила бы и мой вексель. В противном случае купчая сохраняла силу, сделка получала ход, и поэтому…

«Я здесь», — не успел сказать он.

— И поэтому госпожа Юхнова так изобретательно пеклась в войну о своем имуществе, — понял Мурин. — Она желала не просто сохранить в силе сделку и продать вам имение. Она хотела выиграть ваш спор.

— Exactly.

— И все же вашего векселя в бумагах покойной, похоже, нет.

— Боюсь, ее потомков это слегка расстроило.

«А я боюсь, что знаю, у кого этот вексель сейчас», — подумал Мурин. Вслух он спросил:

— Простите мой вопрос, на этот раз последний.

— Окажите любезность.

— Где вы были с тех пор, как я видал вас на почтовой станции? Почему сразу не направились сюда?

— Мой бог! Как будто бы я не хотел! Но этот дьявол кучер возил меня по всем кругам ада. И уверял, что заблудился! Повернул не туда! Пропустил примету. Не узнал местность. Вы можете в это поверить?

Мурин вспомнил пантомиму двух дам и немолодого господина, которой был свидетелем. Их взгляды, жесты, улыбки, деньги, сунутые тайком.

— Охотно.

Тепло простившись с князем Тверским, которого он нашел славным малым, несмотря на его англоманию, Мурин решительно зашагал по коридору, но на пороге библиотеки остановился.

Татьяна сидела на полу на груде книг. Все трясла, все не верила.

— Где-то здесь… где-то здесь должно быть, — скоро бормотала она.

Аркадий стоял, привалившись к пустым полкам, и устало курил. Сюртук его стал серым от пыли. Он с трудом повернул голову. Прищурился от дыма.

— А, Мурин. Вы. — Язык у Аркадия заплетался от усталости. — Слыхали новости? Мы снова на бобах.

— Где Поленька? — спросил Мурин.

Аркадий устремил на него свой тяжелый взгляд.

— В каком смысле?

Татьяна перестала трясти книжки и тоже посмотрела на Мурина:

— Как где?

— Я должен с ней поговорить. Немедленно. При вас.

Оба тупо смотрели на него.

— Позовите ее.

— А вы разве не знаете?

У Мурина ухнуло сердце: «Она умерла? Не может быть… Неужели я не прав?»

— Она уехала, — выдавила Татьяна.

— Что? Как?

Аркадий быстро выпустил дым из ноздрей:

— Она же у нас теперь сторублевая невеста!

— Когда? Куда?!

— Да вот-вот. На том же ямщике, который привез нового владельца. Быть может, вы ее видели.

Мурин вспомнил карету у ворот.

— А, дьяволица!

Он готов был рвать на себе волосы. Догнать. Еще не поздно.

Но знал: поздно. Вексель она продаст в первом же крупном городе. Любой ростовщик даст за него процентов сорок, а то и больше. Если только Поленька не дура. А дурой она не была.

Татьяна и Аркадий недоуменно смотрели на него.

— Кто? Поленька?

— Да на что вам она?

Мурин ответил им раздосадованным взглядом. Больше крыть ему было нечем.

Пассажбот из Петербурга, плеская веслами, вошел в Итальянский пруд, бывший частью кронштадтской гавани, и немного погодя причалил. Мостки были переброшены. Пассажиры сошли.

Почти все они отправлялись отсюда дальше: в Германию, Швецию, Англию, Францию, о да, и Францию тоже, ибо война, сотрясавшая континент, все-таки кончилась. Никто из прибывших не выражал скорби по погибшим, не ломал голову над адской загадкой, почему столько людей бросили свою мирную жизнь, чтобы понести смерть, страдания, разорение другим, погубить себя.

То ли думать об этом все устали, то ли предпочитали держать мысли при себе. Все, кто прибыл, лишь громко выражали радость по поводу того, что, отправляясь морем из русской столицы в Европу, больше не надо было делать такой крюк — трехать сначала аж в Архангельск. До Кронштадта из Петербурга был всего лишь день пути.

Стали выносить и складывать на набережной багаж.

У Мурина никакого багажа не было. Он сошел на твердую землю и сразу направился туда, ради чего прибыл.

Одет он был в сюртук. Одежду для него непривычную и странную. «Гражданская крыса», — внутренне корчился он от смущения. Но понимал, что в мундире, пусть и вицмундире, то есть таком, где вся гусарская краса свелась в ряд пуговиц, будет слишком привлекать внимание.