Первый практикум. Напиток бессмертия.

– Не дёргайтесь, – добродушно сказал Хануман. – Это паломники отрезают волосы для подношения своим почившим предкам.

– Дико выглядит… – пробормотала Маша.

Ступать босыми ногами по такому необычному ковру было жутковато, и ребята невольно поднялись на цыпочки. Только Хануман шагал твёрдо и размашисто.

– Хануман, а Вы не боитесь, что экскурсия в компании обезьяноголового мифического товарища может обернуться катастрофой локального масштаба с давкой? – спросила Даша.

– Сама ты мифическая! – обиделся Хануман. – Здесь верят, что живой образ бога приносит удачу, так что ряженых ходит много. Вот я и буду ряженый. Может, ещё и подарков надают.

– Лучше всего прятаться на виду, – кивнул Берг.

– Именно! – кивнул Хануман и с хитрой улыбкой добавил, – в крайнем случае сделаю вот так.

Он встал по стойке «смирно», странно дрогнул, а через секунду на его месте сидела маленькая симпатичная ничуть не мифического вида обезьянка. Компания дружно охнула, а Хануман хихикнул, вскочил на плечо взвизгнувшей Ольге, игриво тяпнул её за ухо и многозначительно поиграл бровями. Ольга рыкнула и не вполне деликатно ссадила обезьянку на плечо Виктору. Хануман спрыгнул на землю, вернул свой прежний облик и засмеялся, а ребята начали наперебой выкрикивать:

– Ну круто!

– Вот это трюк!

– Клаааасс!

Недалеко от Ямуны они увидели два небольших храма, у входов в них толпились люди, звучала музыка, били барабаны. Хануман указал на них ладошкой и сказал:

– Этот – Шивы. А этот – мой. Козырно, правда?

И он с улыбкой обернулся к следовавшим за ним школьникам.

– В смысле, Ваш? – опешил Ян. – Это прям Ваш храм?

– Ну да, – Хануман гордо кивнул. – Там моя лежащая статуя. Сейчас воды Ганги у самых её ног, потом отступят. Такая особенность у храма.

– Я впервые общаюсь с кем-то, кому посвящён храм, – пробормотал Снегов.

– Серьёзно? – удивился Хануман и хлопнул его по плечу. – Здесь такое сплошь и рядом! Привыкай!

Праяг не был похож на Индрапрастху. Дома были коричневыми, воздух наполнен ароматом курящихся повсюду благовоний. До слуха доносились мантры и песнопения, по улицам ходили странствующие аскеты, одетые покрывала в цвета охры. Это были садху, как их назвал Хануман – люди, посвятившие себя богам, аскезе, проповеди и отречению от всего мирского.

– Каждый индус в своей жизни может пройти через четыре этапа жизни, - рассказывал Хануман. – Сначала человек должен учиться, таких называют Брахмачарья.

– Так вот, что это было! – воскликнул Руслан. – Сын плотника был Брахмачарья. Мы всё боялись, не едят ли тут их, а это, оказалось, значит «школьник».

Хануман расхохотался.

– Да, Брахмачарья – это ученики. Все дваждырождённые обязаны постигать Веды! Потом, в двадцать пять лет, люди могут взять на себя ответственность за семью. Это Грихастха, в этот период можно любить, рожать детей, наживать богатство.

Хануман махнул ладошкой на толпу.

– Смотрите, стариков нет. Когда кожа сморщится, а волосы поседеют, человек может стать Ванапрастха, отшельником. Он уходит в лес и постепенно отдаляется от мирских привязанностей. С ним может жить супруг, а другие люди могут только ненадолго приходить к нему за советом.

– А это тогда кто? Они же старики, - поинтересовался Вельский.

– Это особый период в жизни! Когда супруг умирает, и у Грихастха не остаётся совсем уж никаких земных дел, он может стать Санньяса, блуждающим проповедником. Садху – они санньясы. Они отказываются от всего мирского, от любой привязанности. У них нет супругов, детей, дома, родителей, имущества. Они умирают для мира. Даже иногда похороны себе устраивают. Символические, разумеется.

– И что, все так? – спросил Виктор.

– Конечно, нет, – улыбнулся Хануман. – Большинство так влюбляется в семейный этап, что продлевают его до конца своих дней.

Хануман указал на ограждённое многоствольное неимоверно разросшееся дерево, отдалённо напоминающее фикус в приёмной директора.

– Это – Акшаяват Тритхарадж.

Под деревом молились, оставляли подношения, воскуряли благовония.

– Чего-чего радж? – пробасил Берг.

– Неумирающее древо, баньян, – пояснил Хануман. – Оно видело, как был сотворён мир. Сам Вишну спит в его листве!

– Товарищ Хануман, а как дерево может быть свидетелем рождения мира, если оно само в мире? – ехидно спросил Агеев.

– Не придирайся, Руслан! – обиделся Хануман.

Город был пропитан храмовым духом – шествия богомольцев под оглушительную музыку протанцовывали к реке и обратно. На каждом углу стояли статуи богов, которым все проходящие свидетельствовали своё почтение приветственным жестом. Духовные учителя, гуру, проповедовали сидящим у их ног прямо на земле ученикам.

Ряженых и правда было много, по улицам ходили люди с выкрашенными в разные цвета лицами, увешанные цветами, черепами, браслетами и цепочками. К ним подходили, испрашивая благословения. Наконец, подошли и к Хануману. Мужчина с самым торжественным видом приблизился к обезьяну со сложенными в молитвенном жесте руками и почтительно склонился перед ним. Хануман принял одухотворённый вид, воздел руки к небу, потом медленно опустил их на голову паломнику и…

– Ухуауаухахахаха! – по-обезьяньи заорал Хануман на всю улицу.

Ребята подпрыгнули и вытаращились на своего спутника, а паломник, кажется, именно этого и ожидал. В ответ он почесался характерным обезьяньим жестом, благодарно протянул Хануману какой-то фрукт, вынутый из котомки, и с блаженной улыбкой пошёл дальше. Хануман сноровисто завязал подношение в подол к Маше и пожал плечами.

– Ну вот начало и положено, – с улыбкой сказал Хануман. – Если не бояться опозориться и иметь несколько дурковатый вид, можно неплохо прожить. Следите за карманами, не то быстро обчистят. И это, девчонок вперёд вытолкайте. У вас такая странная мода на миниатюрные украшения, что нас сочтут нищими и не будут драть втридорога.

Рынок здесь выглядел, как и в Индрапрастхе. Шумный, остро пахнущий, цветастый и изобильный. Одно его отличало – товаров для отправления религиозных церемоний здесь было невероятное множество. Через пару часов ребята шли в обратном направлении с туго набитыми узлами, половину содержимого им вручили бесплатно в благодарность за благословение Ханумана.

– А мне даже обидно, – сказала Ольга. – Столько пихают ряженым за благословения, а настоящие-то они только у нас.

– Кто тебе сказал? – удивился Хануман. – Это получатель меняется после благословения, не податель. Не всё ли равно, кто это его произносит? А благодарность – наоборот, скорее про дающего, а не про получающего.

– Сложно вам тут живётся, товарищ Хануман, – улыбнулся Агеев.

Ребята вернулись к плоту, чтобы подвести его поближе к ашраму Бхарадваджи и, в случае чего, подарить. Школьники сложили добычу в шалаше, пока Хануман отвязывал плот от берега. Парни взялись за шесты и начали уверенно отчаливать от берега.

Внезапно, не сказав ни слова, Дима бросил шест, с силой разбежался и сиганул в воду.

– Вельский! – заорал вслед Виктор.

Но через секунду и он понял, что сорвало Диму с места. Совсем недалеко от берега, у большого камня, метрах в двадцати от плота над водой мелькнули тонкие ручки и пропали. Над поверхностью высунулось личико мальчика с широко открытым ртом, он с хрипом втянул воздух пополам с водой. Глаза его были направлены в небо, казалось, он видит уже не этот мир.

– Правь за ним, – панически взвизгнув, крикнул Виктор. – Все в шалаш!

Саша и Андрей сориентировались быстро и налегли на шесты, но развернуть разогнавшийся плот было не так просто. Ребята сгрудились у входа в шалаш и с любопытством высунулись из входа. Вельский молотил воду, быстро приближаясь к тонущему.

– Давай, давай, – тихо шептал Виктор.

– Нет, нет! – вдруг закричал Ян. – Хватай сзади!

Но было поздно. Тонущий мальчик вцепился в Вельского мёртвой хваткой. Дима заработал ногами, пытаясь сбросить мальчика с себя, вода вокруг них вскипела брызгами. Держаться на воде стало гораздо труднее

– Ныряй! Ныряй! – орал Ян, прыгая на краю плота. – Он отпустит тебя! Ныряй!

Наконец, Дима услышал его и нырнул. Через секунду маленькие ручки снова показались над водой. Вельский, очевидно, осознал свою ошибку, вынырнул у тонущего за спиной и, подхватив его за подбородок и прижав голову к себе, поплыл к быстро приближающемуся плоту. На плот их вздёрнули быстро в шесть рук. Ребёнок уже не двигался, он был очень худ и мал, лет пять на вид. Лицо его посинело, на губах проступила пена.

– Пропустите! – кричал Купала, распихивая рослых старшеклассников.

Пробившись к мальчику, Ян быстро встал на одно колено, поднял худенького ребёнка и перекинул через колено лицом вниз. Изо рта утопленника хлынула мутная вода. Ян навалился на спину мальчика, выдавливая воду. Вскоре поток прекратился, и Ян перевернул ребёнка на спину. Зрачки его были так расширены, что глаза, устремлённые в солнечное небо, казались чёрными. Ян приложил ухо к груди мальчика и застыл на секунду. Затем сдёрнул с себя рубашку, скрутил в комок и, запрокинув мальчику голову, подложил комок под шею. Ян закрыл лежащему рот и крепко прикрыл ладошкой губы, после чего накрыл губами нос ребёнка и выдохнул. Грудь мальчика поднялась и снова безжизненно опала. Ян повторил. И ещё, и ещё раз.

– А сердце качать? – спросил Саша.

– И так бьётся, – просипел Ян между выдохами и снова склонился к мальчику.

– Давай помогу, – подскочил Виктор и подменил запыхавшегося Яна.

– Осторожнее, не переборщите.

Виктор продолжил вгонять воздух в лёгкие мальчика, с каждым выдохом теряя крупицу надежды. Лицо ребёнка стремительно бледнело, он ни на что не реагировал. Но вдруг, когда Виктор уже готов был сдаться, мальчик дёрнулся, заскрёб руками по плоту и разразился надсадным кашлем. Богданов повернул его на бок и стал ждать, пока ребёнок прокашляется.

– И ведь ни звука не издал, – проговорил Руслан.

– Люди обычно так и тонут. Те, кто может кричать, ещё не все силы потеряли. – мрачно ответил Виктор. – Он, наверное, с камня прыгнул. В такую жару нельзя. От резкого перепада температуры могли судороги случиться. Надо сначала окунуться, остыть, а потом уже резвиться в воде. Или просто ударился обо что-то. В мутную воду прыгать вообще опасно, даже там, где спокойно прыгал в прошлом году.

– Там водоросли внизу, – пробормотал Дима. – Мог запутаться. Я на пузе плыл, чтобы не задеть. Пока нырял, чуть не встрял. Вообще бы купаться сюда не полез.

– Виктор Петрович, там по берегу какая-то женщина носится. Мать, наверное, – заметил Берг.

Действительно, по широкой каменной лестнице бегала женщина, дёргая прохожих за руки. Люди оглядывались и разводили руками. Кривов и Сорокин налегли на шесты, подгоняя плот к берегу.

– Очнулась, блин! – зло сказал Виктор.

– Зачем Вы так, Виктор Петрович? – осторожно спросила Ольга.

– А таких малышей без присмотра оставлять у воды нельзя, – рыкнул Виктор. – Ничто не может быть дороже детской жизни.