Пендрагон

Неисправимые реалисты, люди с практичными навыками и холодной логикой, римляне и помыслить не могли, им следует сражаться с деревьями, главным символом друидов. А мудрые друиды знали, что плоть слаба, она живет свой короткий век и уходит. Они приносили тленное в жертву нетленному, хороня своих мертвых в корнях. Умершие служили вечноживущим, и тем самым обретали жизнь почти вечную. Римские полководцы, холодно наблюдавшие за избиением, так и не догадались, что видят собственное крушение. Ибо каждая капля крови друида обеспечивала будущую победу, а каждая смерть друида — триумф.

Римлян уже нет, а Ученое Братство живет. Многие, очень многие в конце своих поисков Истины пришли к осознанию Иисусова Креста. Самые мудрые стали Братством Христа. Сила святой рощи — источник, из которого черпает Святая Церковь. Великий Свет вольно дышит, где хочет. Да будет так!

Тропа привела меня к холму посреди рощи. Я знал, что он будет там: каменное возвышение, покрытое землей и дерном. Вход едва угадывался во мраке. Это была гробница — и реальная, и символическая, ибо, как всем известно, истинные символы сильнее реальности. Там, внутри действительно покоились мертвые. Мудрые знали, что Искатель мог лечь среди костей прославленных умерших былых дней, чтобы его живые кости впитали знания останков его отцов.

Пришла и моя очередь. Теперь Искателем был я.

Подойдя к входу в курган, я поднял лицо к небу, но сквозь густую крону переплетенных ветвей увидел лишь тусклое золотое свечение. Стволы могучих тисов казались чёрными как железо даже на фоне жуткого сумрака. Здесь царило безвременье. Подняв руки по обе стороны от головы, я воскликнул:

В каждом мысе, ручье, и болоте;
Пересекая долины, идя сквозь леса,
Господин мой, Иисус, поддержи меня,
Христос торжествующий, будь мне щитом!
Великий Милосердный, стань моим миром:
На каждом перевале, на каждом холме,
В каждом мысе, ручье и болоте;
Каждый ложится, каждый встает,
То ли в этом мире, то ли в ином.

Я наклонил голову и шагнул в проем холма. Внутри оказалось совсем не тесно, я мог стоять во весь рост. Я направился вглубь холма, минуя каменные ниши с обеих сторон. Переступил порог и пошел дальше через усыпальницы, в некоторых до сих пор хранились кости древних мертвецов. Я дошел до третьего порога и переступил его, войдя в очередной зал — круглый, как чрево, и почти такой же темный. У меня за спиной возник странный мерцающий свет, моя тень заплясала по стенам вокруг.

Стены зала покрывала белая известь и голубые узоры: спирали и солнечные диски, изображения рогатого Цернунноса[13]. Белая краска отслоилась, а синева осталась пятнами на камне. Возле одной из стен были аккуратно сложены кости: круглые, побелевшие от времени черепа, тонкие изогнутые ребра, бедренные кости.

Я думал о том, как призрачна плоть, думал о вечности. Я размышлял об Орле Времени, который точит свой клюв о гранитную гору этого царства миров: когда каменная гора сотрется в песок, орел улетит в гнездо, откуда прилетел.

Я протянул руку к тонкой берцовой кости. Вдруг земля под ногами просела. Пол зала со временем ослаб и провалился под моим весом. Я рухнул в черноту Аннума; подземное царство поглотило меня.

Черная смертная тьма вокруг. Мир света и жизни остался где-то далеко вверху, потух, как просверк молнии в бурю. Надежды покинули меня, и лишь слабеющие чувства еще позволяли держаться за свое человеческое естество.

Я падал, кувыркаясь, поворачиваясь, падал все ниже и ниже, мимо корней и камней, мимо родников, озер и подземных ручьев. Далеко-далеко внизу я слышал грохот могучего водопада. Я попытался принять нужное положение, чтобы не сильно удариться о темную воду, и мне это удалось. Но я падал быстро и погрузился глубоко. Выплыть на поверхность мешала намокшая одежда. Оставалось лишь погружаться все глубже и глубже, в холодную глубоководную могилу.

Меня подхватило и понесло быстрое течение. Я пролетал над какими-то шпилями и расселинами, над бесплодным и унылым ландшафтом. Я дрейфовал у самых корней мира, глубже, чем заплывал самый большой кит, глубоко в царстве Афанка[14] я парил, качаясь на невидимых волнах.

Странствие мое длилось эоны, без дыхания, без зрения, без чувств, — только чистый дух, влекомый медленным круговоротом невидимого океана Аннуна[15]. Я безвольно двигался туда, куда влекло меня течение. Я стал легким и тонким, как мысль, и как мысль свободным.

Мирддин Эмрис стал ничем, меньше, чем ничем. Бесследным было мое путешествие, неизвестное и незримое никому, кроме Бога. Куда я ходил — вовне или внутрь? Какая разница? Проплывая над изломанными просторами Преисподней, над моей собственной иссохшей душой, я не задавался этими вопросами. Темнота бездны вокруг была моей внутренней тьмой, и пустота была моей собственной пустотой. Я был не более чем рябью на гребне тайной волны. Я был мимолетным крошечным водоворотом в тайной глубине. Я был ничем.

Тишина гробницы поглотила меня — душная, твердая, как гранит, и такая же тяжелая. Я громко выкрикнул свое имя, но мой голос не мог преодолеть этот гнет, и слово упало к моим ногам, как мертвая птица. Огромная мертвая тишина окутала меня, словно я погрузился в океан загустевшей на огне смолы.

Я брел неведомо куда, полз по неровному каменному полу, спускаясь все ниже, в безмерную и жадную тьму.

Время от времени мне попадались трещины, и я мельком замечал тусклое мерцание зловещего пламени где-то далеко внизу. Одна из таких щелей выплюнула горячую струю газа, словно отрыгнул огненный дракон. Жар обдал меня с шипящим вздохом. Глаза защипало, а ноздри горели от едкой, сернистой вони. Из глаз текли слезы, текло из носа, я судорожно с хрипом дышал и вскрикивал от каждого шага.

Но в какой-то момент мне стало казаться, что рядом со мной, немного впереди идет еще кто-то. Женщина. Наверное, она была со мной с первого шага, но меня настолько поглотили мои страдания, что я ее попросту не заметил.

Я знал, как знают во сне, что женщина вела меня по смертельно-опасному коридору, ее шаги совпадали с моими — я останавливался, останавливалась и она, я начинал двигаться, в тот же миг и она начинала движение.

Однажды я споткнулся и упал на четвереньки, а незнакомка шла дальше.

— Подожди! — крикнул я, страшась снова оказаться в одиночестве.

Мой голос отразился от каменных сводов. Но шаги впереди сначала смолкли, а потом повернули назад. Она подходила все ближе и, наконец, встала надо мной. Я ничего не видел, но знал, что она рядом.

— Пожалуйста, — попросил я, — подожди немного. Не оставляй меня одного.

Я не ждал ответа от моего призрачного спутника. Тем не менее, мою просьбу услышали.

— Вставай, Мерлин, — строго приказала женщина. — Вставай, или я оставлю тебя.

Этот голос… Я знал его!

— Ганиеда! Это ты?

Шаги начали удаляться.

— Подожди! — крикнул я, вскакивая на ноги. — Не оставляй меня, Ганиеда!

— Я никогда не покидала тебя, душа моя, — ответила она, и ее голос эхом донесся откуда-то впереди. — И я никогда не покину тебя. Но нам надо поторопиться.

Я кое-как встал и двинулся вперед. Отчаяние прибавляло мне сил. Я обязательно должен ее догнать! Я брел, то и дело задевая руками и локтями каменные стены… но как бы я не торопился, она по-прежнему оставалась на несколько шагов впереди меня; мне не удавалось сократить расстояние между нами даже на полшага.

Я побежал. Очень скоро я ощутил жжение в легких, но шага не замедлил. В тот момент, когда я собрался упасть в обморок, прохладный, свежий воздух погладил мои щеки, а впереди забрезжил свет, пока слабый, но в здешней тьме очень заметный.

Тусклая, серая пелена, словно фальшивая заря, освещала зал, в котором я оказался. В дюжине шагов впереди стояла моя возлюбленная Ганиеда. Она выглядела так же, как и в день нашей свадьбы: в тонкой белой льняной мантии с золотыми колокольцами на каждой кисточке подола, черные волосы, перевитые серебряными нитями, блестят, а на светлом лбу красовался обруч из серебряных весенних цветов. Сверху на ней был плащ из имперского пурпура и небесно-голубой клетки северных племен, закрепленный на плече великолепной золотой брошью; золотые браслеты украшали ее тонкие запястья, на ногах — белые кожаные сандалии.

Я легко видел ее всю, потому что она светилась! Ганиеда строго и печально смотрела на меня, сложив руки на груди.

— Ганиеда, ты… — начал я, подходя к ней.

Резким жестом она остановила меня.

— Не подходи! — приказала девушка, а затем добавила более мягким тоном: — Нельзя, мой любимый.

— Тогда зачем ты пришла? Если мы не будем вместе...

— Не надо меня мучить, любимый, — сказала она так, что мое сердце едва не разорвалось. — Мы будем вместе, обещаю, но не сейчас, душа моя, еще нет. Тебе предстоят новые потери. Ты готов?

— Я выдержу все, что угодно, ради твоего обещания!

— Тогда слушай меня, мой муж. Поверь мне, Британия падет от мечей захватчиков. Грабежи и резня опустошат земли, люди погибнут. Короли умрут неоплаканными, принцы сойдут в безымянные могилы, а воины проклянут день своего рождения. Алтари Прайдейна омоет кровь святых, и пламя уничтожит все, до чего сможет добраться.

— Слова твои горше смерти, — скорбно ответил я.

— Милый мой, — сказала она голосом, полным сострадания, — ты лучше всех знаешь: большая опасность таит в себе надежду. Шатер веры всегда стоит под сенью страданий. — Ганиеда печально улыбнулась, медленно покачав головой. — Разве Тьма сильнее света? Разве даже самое хрупкое добро не пересилит самое большое зло?

Она повела руками в стороны, и вокруг возникли силуэты воинов — сотни воинов, готовых к бою: щит на плече, сильные руки сжимают рукоять мечи и копья. Но все они неподвижно лежали на полу зала с закрытыми глазами.

— Скажи мне, Ганиеда, они мертвы или спят?

— Они живы, — ответила она. — Пока люди любят мужество и ценят честь, они живы.

— Тогда почему они спят?

— Они ждут, когда боевой рог призовет их.

— Где его отыскать? — решительно спросил я. — Британии нужны эти воины.

— Да, когда-нибудь они ей понадобятся. Но эти, — она обвела рукой зал, — их время еще не пришло. Ты узнаешь, когда оно наступит.

— И я это увижу?

Ганиеда печально смотрела на меня.

— Да, сердце мое, ты будешь жить, жить долго-долго. Только ты сможешь призвать этих могучих воинов на битву. Именно ты поведешь их. — Она помолчала, глядя на лежащие тела. — Я показываю их тебе, чтобы ты не сомневался: в злой день ты будешь не одинок. Рядом с тобой пойдут в бой твои братья по мечу, Мерлин. Они будут ждать твоего зова.

Я вгляделся в лица лежащих и о, чудо, узнал многих из них. Здесь были Кай, и Бедивер, и Гвенвифар, Лленллеуг и Гавейн, Агравейн, Борс, Бан и Кадор, Мейриг и Аэдд. И другие, павшие в предыдущих битвах: Пеллеас, Кустеннин, Гвендолау, Барам, Эльфин и Гвиддно Гаранхир, Мелвис, Пендаран Гледдиврудд — люди бесстрашные, знавшие, за что сражаются, доблестные герои.

— Не мне командовать такими воинами, — вздохнул я. — Я был бы рад встать рядом с любым из них, но не командовать ими. Нужен истинный король, чтобы повелевать таким войском.

— Раз ты этого хочешь… — она отошла в сторону. И я увидел позади нее другого воина, которого я прекрасно знал.