Пендрагон

Глава 4

Ко мне приближался великолепный мужчина: блестящие волосы, как мерцающий лен, темно-голубой плащ, похожий на ночное небо, усыпанное звездами; белая туника, штаны из мягкой кожи. В правой руке он держал рябиновый посох, а через плечо на ремне висела арфа. Так мог бы выглядеть могучий бард Пендервид. Я застонал от сожаления, когда понял, что таких бардов на земле больше нет.

Великий Свет, где сильные мужи былого, чьи слова оживляли мертвых и воспламеняли добро в самых холодных сердцах? Где люди, славные великими делами, о подвигах которых слагают легенды?

— Привет тебе, Талиесин! — воскликнул я, спеша ему навстречу. Он, казалось, не слышал меня, потому что намеревался пройти мимо. — Талиесин, подожди! — закричал я. Он остановился и взглянул на меня, но не поздоровался.

— Я тебя знаю, маленький человек? — спросил он, и вопрос пронзил меня, как удар меча.

— Знаешь ли ты меня?! Но я… Талиесин, я твой сын.

Он внимательно осмотрел меня с головы до ног.

— Это ты, Мирддин? — спросил он наконец. Губы его неодобрительно поджались. — Что с тобой стало, сын мой?

— А что со мной такое? — ошеломленно спросил я. — Неужто я так сильно изменился?

— Сказать по правде, если бы ты сейчас не окликнул меня по имени, я бы тебя не узнал. — Он указал на инструмент, прислоненный к камню. — Это арфа Хафгана. Зачем она здесь?

Я смутился, поднял арфу и взял пару аккордов. Ничего, кроме бессмысленного набора звуков, мне извлечь не удалось. Я попытался спеть что-нибудь и смог издать только какой-то задавленный звук.

— Хватит! — воскликнул он. — Если не умеешь играть, оставь эту вещь! В твоих руках она бесполезней гнилой палки.

Затем он подвел меня к вершине холма и указал на голубовато-зеленое море, расстилавшееся под нами. Он велел посмотреть и сказать, что я вижу.

— Я вижу царство Могущественного Манавидана, — ответил я, — отделяющее островные народы друг от друга.

— А там? — Он указал на длинную полосу вдоль побережья.

— Я вижу волны, непрестанно движущиеся, белоснежных слуг Владыки Моря.

Талиесин нахмурился.

— Это не волны. Посмотри еще раз, Невежественный, но на этот раз смотри внимательно. Скажи мне, что ты видишь.

Сколько я не смотрел, я видел лишь волны, накатывающиеся на берег и отступающие. Талиесин казался очень недовольным моим ответом.

— Как это может быть? — вскричал он. — Ты смотришь и не видишь! Тебя оставил Свет проницательности?

Он простер руку к горизонту и широко растопырил пальцы.

— Это не волны, — заявил он. — Это лодки людей, бегущих с родины. Бритты уходят, Мирддин, в такой спешке и в таком количестве, что даже океан волнуется.

Как только он произнес эти слова, волны и в самом деле превратились в лодки, белые гребни стали парусами, их были сотни и сотни, тысячи и тысячи, и все держали путь от берегов Инис Прайдейн.

— Куда они идут? — спросил я, понимая, что вижу катастрофу, еще не бывалую на Острове Могущественных со времен создания.

— Они бегут в царства, гораздо более низкие, чем земля их рождения, — печально ответил Талиесин. — Там их ждет тяжелая жизнь под властью недостойных правителей.

— Но почему? Почему они покидают земли и короля?

— Они боятся, — просто объяснил Талиесин. — Их надежда не оправдалась, и свет, питавший ее, погас.

— Их надежда — Артур, его жизнь — их свет, — возразил я. — Они напрасно бегут, ведь Верховный Король жив, и он в Британии.

— Да, — согласился Талиесин, — Артур жив, но откуда им знать? Нет никого, кто воспел бы его деяния, некому вознести ему хвалу и таким образом воспламенить души людские. — Он обратил на меня обвиняющий взгляд. — Где барды, воспевающие доблесть Артура и зажигающие мужество в сердцах людей?

— Я здесь, отец, — сказал я.

— Ты? Ты, Мирддин?

— Поскольку я главный бард Британии, — сказал я с гордостью, — это мой долг и мое право. Я воспеваю подвиги Артура.

— Это как? — удивленно спросил он. — Ты не в состоянии прочитать надписи на камне, ты не можешь извлечь музыку из сердцевины дуба; ты не можешь пить из возвышенной чаши. Возможно, ты — главный бард муравьев и насекомых, но ты не Истинный Бард Британии.

Его слова больно задели меня. Я опустил голову, щеки горели от стыда. Он говорил правду, и мне нечего было ответить.

— Услышь меня, Сын Мой, — возгласил Талиесин. Его голос, подобно урагану, сотряс вершину холма праведным презрением. — Когда-то ты мог воспеть все формы мира, слова повиновались тебе. Но теперь твой голос слаб, он недостоин барда. Ты растратил все, что имел, а имел немало.

Я не выдержал этого сурового упрека.

— Пожалуйста, отец, — вскричал я, падая на колени, — помоги мне. Неужели я ничего не могу сделать, чтобы повернуть волны вспять?

— Кто может повернуть вспять время? Кто может остановить летящую стрелу? Никто не может вернуть яблоко, упавшее с ветки. Не остановить людей, уходящих из дома, и все же Остров Могущественных еще можно спасти.

Я воспрянул духом.

— Прошу тебя, господин мой, скажи мне, что надо сделать, и это будет сделано, — поклялся я. — Пусть даже ради этого я перестану дышать, пусть на это уйдут все мои силы, я сделаю это.

— Мирддин, сын мой любимый, — вздохнул Талиесин, — ты назвал наименьшую цену. То, что следует сделать, обойдется намного дороже. Я подскажу тебе: ты должен вернуться тем же путем, которым пришел.

Прежде чем я успел попросить его объяснить, что он имеет в виду, Талиесин поднял руки на манер барда — одну над головой, другую на уровне плеч, развернув обе ладони наружу. Повернувшись лицом к камню, он запел.

О, звук его голоса наполнил меня такой тоской, что я чуть не упал в обморок. Услышать звук этого волшебного голоса означало познать силу Истинного Слова. Я услышал и внутренне содрогнулся, до меня дошло осознание того, чем я располагал когда-то, а потом умудрился утратить.

А Талиесин пел. Высоко поднятая голова обнажила напрягшиеся жилы шеи, руки Барда сжимались от напряжения. Чудо из чудес, торчащий на вершине холма камень, холодное безжизненное вещество, начал меняться на глазах: каменный столб округлялся и вытягивался, утолщался, тянулся к небу. Возникли выступы, похожие на обрубки ветвей, они удлинились и раздвоились, превратившись во множество ветвей, ветви сформировали красивую крону большого лесного дуба, украсились листвой, блестящей, темно-зеленой, с серебристой изнанкой, как у березы.

Новоявленное дерево широко простерло крону над вершиной холма, отвечая песне Талиесина. Сердце мое разрывалось от восторга: песня Барда не только создала дуб, но легко удерживала эту форму; от бесподобной мелодии, совершенно новой, казавшейся невозможной, перехватывало дыхание. На моих глазах дерево вспыхнуло ярким пламенем и начало гореть. Красные языки огня проросли среди ветвей, словно танцующие цветы. Я испугался того, что чудесное дерево погибнет и вскрикнул в тревоге. Я протянул руки к огню и увидел, что пламя разделило дерево пополам, сверху донизу: одна половина стояла, объятая пламенем, красно-золотая на фоне светлого ночного неба; вторую половину покрывала сплошная листва, и она зеленела при ярком дневном свете.

Вот! Между одним мигом и другим дерево сгорело, но осталось целым.

Талиесин оборвал песню и повернулся ко мне. Посмотрев на меня глазами мастера, только что преподавшего урок своенравному ученику, он спросил:

— Что ты видишь теперь?

— Я вижу живое дерево, выросшее из камня, — ответил я. — Я вижу дерево наполовину в огне, наполовину с живыми листьями. Часть дерева горит, не сгорая, часть недоступна огню, на его ветвях рождаются все новые серебряные листья.

Отец одобрительно улыбнулся, и мое сердце забилось быстрее.

— Возможно, ты и вправду мой сын, — с гордостью произнес он.

Он протянул руку к дереву, и пламя взметнулось выше, искры взлетели в ночное небо и стали звездами. Птицы слетались к зеленой половине живого дерева, исчезая в листве. На ветвях появились маленькие золотистые яблочки; птицы ели их, утоляя голод.

— Вот, — промолвил Бард, — вот путь, которым ты должен идти, сын мой. Смотри и запоминай. — Он сжал мое плечо. — А теперь ты должен идти.

— Позволь мне остаться, хотя бы ненадолго, — умолял я. — У меня так много вопросов!

— Я всегда с тобой, сын мой, — мягко сказал он. — Прощай, Мирддин, мы еще встретимся.

Я помню, как стоял один на вершине холма перед полусгоревшим, полуживым деревом. Не знаю, сколько я пробыл там. Я пытался решить загадку, повторяя слова: «вот путь, которым ты должен идти». Но я не находил решения. Погода изменилась; резкий ветер, сырой и холодный, продувал меня насквозь. Начался сильный дождь, капли обжигали кожу, словно гнали меня прочь.

Накинув плащ, я в последний раз оглянулся через плечо. Одинокий дуб превратился в темную рощу, и я понял, что мне надо войти туда. Да, обратный путь вел теперь только через рощу, и все же я не решался…

— Великий Свет, — взмолился я наконец, — не покидай меня в этом темном месте. Будь моим Спасителем и проводником во всем, что бы ни случилось со мной. И если Тебе угодно, Господи, пошли мне благополучное возвращение. Отдаю себя под защиту Твоей Быстрой Верной Руки и умоляю ангелов небесных хранить меня. Я войду туда, но позволь найти Тебя и там. Даже если мне суждено подняться к луне и звездам, пусть и там я найду Тебя. Куда бы я не шел, да не оставит меня вера в то, что где бы я ни был, там будешь и Ты; я в Тебе, а Ты во мне. В жизни, в смерти, в жизни загробной, Свет Великий, поддержи меня. Предаю себя в руки Твои! — С этими словами я вошел в рощу.

Тропа передо мной лежала безмолвная, воздух был тяжелым и пах свежей землей. Ни единый луч не озарял мой путь. Я словно блуждал в царстве теней, живой, но покинувший мир живых. Огромные корявые стволы деревьев, почерневшие от старости и покрытые шрамами от грызущего их времени, казались столбами, держащими кровлю из листьев, такую плотную и зеленую, что меня окутывала сплошная мгла. Я шел размеренно, никто не следил за мной, ни один звук не рождали мои шаги.

Я вошел в подлинный неметон[12]. Шагая среди деревьев, я вдруг узнал это место — Брин Челли Дду, священная роща на Святом острове. Хафган, благословенный Хафган рассказал мне об этой роще, когда я был мальчишкой.

Здесь все еще витали мысли и чувства друидов, творивших тайные обряды. Эти деревья были старыми еще тогда, когда Рим представлял собой грязный загон для скота. Они были свидетелями восхождения и упадка королей и империй; неспешного течения лет, они видели, как неторопливо и непрерывно вращается Колесо Фортуны. Они хранили Остров Могущественных с первых дней, когда роса Творения была еще свежа на земле. Брут, Александр, Клеопатра и великий Констанций приходили и уходили под их пристальным взглядом. Ученые-друиды вели высокомудрые беседы под их корявыми ветвями, они впитали сны многих, спавших на земле возле их корней.

Хафган рассказывал мне о том ужасном дне, когда римские легионы вошли в рощу на Святом острове. Барды Британии падали под ударами римских мечей, и не было у них ни доспехов, ни оружия для защиты. Но при всей гениальности римский военный ум так и не понял, что вовсе не Ученое братство, а сама Роща была их истинным врагом. Если бы они сожгли или выкорчевали деревья, они бы уничтожили Братство Бардов и победили навсегда.