Государство и революции

А вместо признания ошибок или отмены гибельных решений, упрямый Хрущев искал другие пути, абы только не отступать от методов казарменного социализма — отсюда и освоение целины, и посадки кукурузы. Кстати, кукурузные и прочие сельскохозяйственные опыты Никиты Сергеевича были вполне закономерны — много писалось о сталинской «лысенковщине», но почему-то при этом упускался из внимания тот факт, что главным покровителем академика Лысенко в советском руководстве был Хрущев. А чем кончились его опыты, известно — огромные степные пастбища погубили, а после вспашки началась эрозия «благодатной» целинной почвы, она быстро истощалась, и уже к 1962 г. урожайность на ней упала на 65 %.

Можно вспомнить и «реформы» Хрущева в области промышленности, в результате которых прежний перекос в сторону тяжелой индустрии еще усилился, и вместо 70 % к началу 60-х достиг 75 %. А в 1961 г. на XXII съезде КПСС была провозглашена программа "построения материально-технической базы коммунизма", согласно которой следовало к 1980 г. "догнать и перегнать Америку", выйти на первое место в мире по производству продукции на душу населения и обеспечить самый высокий жизненный уровень. Что опять же, примерно соответствовало второй сталинской индустриализации. С неизбежным требованием "затянуть пояса". Но Сталину удалось достичь успехов в кампании индустриализации только из-за того, что в его распоряжении имелись огромные еще не израсходованные ресурсы страны и природные, и человеческие в лице трудолюбивого крестьянства. Сохранялась еще инерция "революционного энтузиазма", не был исчерпан лимит доверия к партийному руководству. Рывку индустриализации предшествовала передышка нэпа, а значительная доля достигнутых результатов, как ранее отмечалось, приходилась на восстановление и реконструкцию старой, еще дореволюционной промышленности. Для хрущевской "второй индустриализации" таких ресурсов и резервов уже не имелось, и дело ограничилось одним лишь затягиванием поясов — в 1962 г. цены на продукты питания скакнули на 25–30 %, а тарифные расценки на производстве понизились на треть.

Да и развал армии, ее отставание от передовых государств тоже начались отнюдь не при Горбачеве. Первый мощный удар советским вооруженным силам нанес Никита Сергеевич, заявивший, что раз у нас есть межконтинентальные ракеты, то зачем нам самолеты и корабли? Он же готовился исключительно к мировой, глобальной войне. И пошел со свойственной ему самоуверенностью кромсать по живому, отправляя на металлолом первоклассную боевую технику, прекращая ее новейшие разработки, которые счел «ненужными», бездумно разгоняя полки и дивизии неугодных ему родов войск… Целенаправленно разгромил систему стратегической разведки: она же была "детищем Берии", поэтому лучшие специалисты в этой области — Райхман, Эйтингон, Судоплатов, Мешик, Мильштейн и др. — вообще попали под репрессии. И первую в СССР школу спецназа тоже он разогнал — поскольку боялся государственного переворота. А в результате, когда войны приобрели локальный характер, советская армия оказалась к ним не готовой. Что же касается гигантских средств, вбуханных в стратегические ракеты, то достаточно оказалось одного Пеньковского, чтобы все это пошло насмарку — пришлось бросать все понастроенные шахты, командные пункты, системы связи и строить наново. Только при авантюристе-Хрущеве могла произойти трагедия на Тоцком полигоне, когда действие ядерного взрыва испытали на собственных войсках и ни за что — ни про что угробили 30 тыс. солдат и офицеров. Да, Сталин был жесток. Он мог погубить сотни тысяч заключенных на строительстве канала, мог положить полки и дивизии в наступлении или обороне. Но ведь ради дела, ради какой-то конкретной цели, действительно важной или считавшейся важной. И военачальников за излишние потери по головке отнюдь не гладил. А уничтожить массу отличных войск всего лишь в качестве подопытных кроликов — разве пошел бы он на такое?

В итоге всеми своими ура-преобразованиями Никита Сергеевич загнал страну в задницу, и, пожалуй, обрушил бы ее в полную катастрофу, если бы его вовремя не сняли. И надо учесть, что так же, как это пытались сделать в 57-м, сняли без какого бы то ни было «заговора», в рамках действовавших партийных норм. А последствия его «реформ» удалось в какой-то мере преодолеть лишь при осторожном и умеренном Брежневе. Во-первых, начатыми в 1965 г. преобразованиями в сельском хозяйстве с повышением закупочных цен и некоторыми послаблениями колхозникам, во-вторых — в промышленности, где упор был перенесен на методы материального стимулирования, а главным образом — за счет улучшения отношений с Западом, благодаря которому стала возможной продажа за рубеж сырья и подпитка разрушенной экономики "нефтедолларами".

Переплюнул Хрущев Сталина и в антирелигиозных вопросах, закрывая и разрушая даже те храмы, которые оставались действующими в 30-х годах или были открыты после войны, когда Иосиф Виссарионович пошел на некоторые уступки верующим. При Сталине за несколько лет войны открылось свыше 10 тыс. новых приходов. При Хрущеве их осталось всего 7523. И гонения на верующих, прекратившиеся еще в 1939 г., при Хрущеве тоже возобновились.

Тогда в чем же проявилась пресловутая «оттепель»? Масштабы репрессий действительно сократились. Садистом Никита Сергеевич и впрямь не был. Но как уже отмечалось, репрессии и не могли продолжаться с прежним размахом. И тем более после того, как он вынужденно осудил Сталина — теперь требовалось имидж поддерживать, чтобы окончательно народ против себя не настроить. Но все же Хрущев за время своего правления кровушки пролил предостаточно. Скажем, мощная кампания репрессий прокатилась после переворота против Берии. Причем нацеливалась она отнюдь не против его «подручных-палачей», как это потом изображалось. Как раз палачи-то, в основном, остались на своих местах, продолжали работать, получали повышения, в крайнем случае уходили на пенсию. Так, последний сталинский шеф госбезопасности Игнатьев занимал видное положение и при Хрущеве. А на посту генпрокурора трудился уже упоминавшийся Руденко. К таким и иже с ними претензий не было. А репрессии проводились только по тому признаку, что обрушились на "людей Берии". Точно так же, как прежде расправлялись с "людьми Ежова", "людьми Бухарина", "людьми Троцкого". Поэтому попали под них и люди невиновные или относительно невиновные в преступлениях сталинского террора — и разведчики, и дипломаты, и чиновники. Несколько тысяч человек было расстреляно или осуждено на большие сроки, а их родственников, вплоть до самых дальних, отправляли в ссылки.

Правда, других побежденных конкурентов Хрущев оставил в живых и даже на свободе. Но этого уже требовала специфика его опоры на номенклатуру. А партийная номенклатура на печальном опыте сталинских времен давно поняла, что в собственных разборках от террора пора отказаться — иначе себе же дороже выходит. Развязать-то легко, но так же легко потом и твоя голова слетит. Но в других случаях перед применением террора Никита Сергеевич не останавливался. На его совести, например, кровавое подавление лагерных восстаний в Кенгире и Воркуте. И подавление Венгерской революции, сопровождавшееся массовыми репрессиями. Между прочим, и в Венгрии находились среди советских солдат такие, кто отказывался стрелять — и их за это расстреливали точно так же, как в 53-м в Германии.

В результате ухудшения условий жизни, вызванного реформами Хрущева, по всей стране прокатились волнения, начались открытые выступления в целом ряде городов. В Новосибирске и Караганде Никите Сергеевичу пришлось с помощью охраны убегать от разбушевавшихся людей. Из Горького, где он на митинге объявил о замораживании облигаций, глава государства был вынужден смываться тайком, под покровом ночи — боялся, что поймают. В Киеве, Новороссийске, Ташкенте его встречали шквалами возмущения. А на совещании работников сельского хозяйства, проходившем в Киеве, буфетчица бросилась на Хрущева и Подгорного с кухонным ножом.

Но особенно сильно народный протест выплеснулся в Новочеркасске в 1962 г., где забастовало несколько заводов, и семитысячная демонстрация рабочих двинулась к горкому партии. Расправились с ними жесточайшим образом причем в присутствии прибывших из Москвы членов Политбюро Микояна, Суслова, Козлова. И уж наверняка не без ведома Хрущева. Генерал-лейтенант М. К. Шапошников отказался открывать огонь и отдал соответствующий приказ своим войскам, но его тотчас уволили из армии и заменили генералом Плиевым. Пустили танки, расстреливали из автоматов. Погибло около 80 чел., сотни были ранены. Потом еще устроили судилище, более 100 чел. получили большие сроки заключения, 9 «зачинщиков» было расстреляно. Исчезли без вести и никогда больше нигде не объявились все раненые из больниц. А семьи убитых и раненых выслали в Сибирь. Многочисленные аресты и посадки прошли после волнений в Александрове и Муроме в 1961-62 гг. Да и после перечисленных "радушных встреч" Хрущева с трудящимися различных городов без кампаний арестов, разумеется, дело не обходилось.

При нем вовсю продолжались и репрессии против «инакомыслящих». Даже когда материалы XX съезда с разоблачением сталинизма были спущены в парторганизации для обсуждения, очень крепко досталось тем, кто проявил при этом малейшее «вольнодумство» и посмел выйти за предписанные рамки. Например, партбюро Института теоретической и экспериментальной физики будущий правозащитник Ю. Орлов, Р. Авалов, В. Судаков, В. Нестеров, Щедрин, в своих выступлениях всего лишь приветствовавшие "исправление ошибок" партии и выражавшие робкую надежду на дальнейшие шаги в данном направлении, были исключены из партии и уволены с работы. Было объявлено, что они "пели с голоса меньшевиков и эсеров", потому что у партии «ошибок» никогда не было и быть не могло. Их вдоволь потаскали по допросам и лишь чудом не отправили за решетку — сразу после съезда неудобным показалось.

А других сажали. Можно назвать хотя бы поэта И. Бродского, писателей А. Марченко, С. Караванского, генерала П. Григоренко, который позволил себе критику партии и высказывания о "плюрализме мнений". В ходе хрущевских антирелигиозных кампаний пересажали многих священников и монахов, протестовавших против закрытия церквей, сотнями осуждали «сектантов» баптистов, адвентистов Седьмого Дня, иеговистов, пятидесятников — например, их пресвитер Федотов получил 10 лет. И когда разрушалась сталинская система лагерей, то специально для «политических» был сохранен Дубровлаг, куда собрали и многих старых зэков, получивших сроки еще при Иосифе Виссарионовиче.

Так что заслуга Хрущева в прекращении политических репрессий абсолютная ложь. Он (да и то не он, а сперва Маленков с Берией) прекратил не репрессии, а только истерию репрессий, когда хватали «пошире», по количеству, и большей частью — людей совершенно лояльных и ничем не провинившихся перед Советской властью. И как нетрудно понять, самому коммунистическому режиму такие вакханалии наносили больше вреда, чем пользы. Теперь же террор вместо массовых форм принял персональные и целенаправленные, против конкретных людей, нарушающих те или иные установки советской системы.