Государство и революции

Кстати, по особенностям процессов хрущевского времени хорошо видна еще одна причина сокращения масштабов репрессий — оглядка на Запад. Ведь в противостоянии с ним "вражеская пропаганда" могла теперь испортить отношения СССР со странами "третьего мира", на которые Никита Сергеевич делал ставку, а через радиоголоса способна была подрывать авторитет власти в собственном народе. И чтобы не давать пищу этой пропаганде, политические расправы стали маскироваться, облекаться в «неполитические» формы. Как раз при Хрущеве возникли первые «спецпсихушки», в одну из которых упекли, например, генерала Григоренко. И сажать старались не по политическим, а по уголовным статьям. Участников народных волнений и манифестаций судили за «бандитизм», «хулиганство», "организацию массовых беспорядков". Инакомыслящих привлекали за «тунеядство», как И. Бродского. Что оказалось еще проще — если, к примеру, литератор не состоит в Союзе Писателей или исключен из него, то вот он уже и не имеет постоянной работы, то бишь «тунеядец». Впрочем, были и случаи куда круче, когда политических сажали за «изнасилование». Что на практике было тоже несложно — преступление недоказуемое, достаточно заявления какой-нибудь завербованной шлюшки…

Так была ли она вообще, хоть какая-то «оттепель»? Тут стоит пояснить, что сам термин «оттепель» пошел от одноименной повести придворного лизоблюда И. Эренбурга, который и при Сталине был самым ярым ортодоксом, и при смене власти решил подольститься к новым хозяевам, противопоставив правление Хрущева сталинской «зиме». В ту же струю кинулись и другие официозные литераторы, и вслед за «Оттепелью» в том же журнале "Новый мир" мгновенно появились их аналогичные творения — "Времена года" В. Пановой, "Волга — матушка река" Ф. Панферова. Но между прочим, даже такое «свободомыслие» в верхах сочли чрезмерным, журнал крупно получил по шапке, взятое им направление было признано вредным, а главного редактора А. Твардовского сняли с должности. Вот вам и "оттепель".

Может быть, заслуга Хрущева в духовном раскрепощении народа состоит в том, что он после XX съезда приблизил к себе десятка два авторов, облагодетельствовал их дачами и машинами и предоставил свободу ругать "культ личности" и восхвалять свое правление? Так это и при Сталине было. Он тоже нужных ему деятелей культуры выделял, тоже осыпал милостями, даже Сталинские премии ввел. И тоже позволял им ругать Троцкого и доказывать, что "жить стало лучше, жить стало веселее". Что "я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек". Вот разве что Солженицыну Никита Сергеевич поддержку оказал — ну да тут уж случайная ошибочка вышла. В "Иване Денисовиче", с его точки зрения, никакой крамолы не содержалось там политика партии, вроде, не упоминалась, так что получалась еще одна иллюстрация злодеяний культа личности. Да и сколько куда более именитых людей после отсидки, стоило их поманить, были готовы служить не за страх, а за совесть — взять хотя бы генсеков братских компартий Яноша Кадара, Владислава Гомулку, Густава Гусака. И сколько куда более маститых авторов, побывавших на нарах, наперебой спешили исполнить социальный заказ Хрущева, в том числе и по фальсификации исторической правды о лагерях — генерал Горбатов, слывшая стукачкой Г. Серебрякова, Алдан-Семенов, Б. Дьяков, Г. Шелест. Ну а Солженицын был писатель безвестный, «начинающий», так, казалось бы, приласкать его, в люди вывести — кто вернее служить должен? И кто мог предположить, что он таким «неблагодарным» окажется и не оценит высокого доверия?

Называют проявлением духовной «оттепели» тот факт, что при Хрущеве «реабилитировали» и возвратили на полки книги некоторых репрессированных авторов — И. Бабеля, А. Веселого, М. Кольцова… Но в таком случае с гораздо большим основанием можно назвать духовной «оттепелью» правление самого Сталина, при котором были «реабилитированы» книги Пушкина, Лермонтова, Льва Толстого, запрещенные при Ленине. При всем уважении к творчеству Бабеля, согласитесь, что до Пушкинй он где-то как-то не дотягивает. Если Хрущев реабилитировал для истории память о столь сомнительных полководцах как Тухачевский или Якир, то Сталин — память о Суворове, Кутузове, Петре I, оплеванную и растоптанную революционными клеветниками. Реабилитировал и саму дореволюционную историю России, которые пытались напрочь перечеркнуть хулиганствующие «авторитеты» из школы Бухарина и Покровского. Так что масштабы хрущевских «благодеяний» в духовной области со сталинскими и в сравнение не идут.

С любым проявлением свободомыслия Никита Сергеевич боролся яростно и отчаянно, и с 1957 г. фактически поставил литературу и искусство под свой личный контроль. И на встречах с деятелями культуры он заявлял: "В вопросах художественного творчества Центральный Комитет партии будет добиваться от всех… неуклонного проведения партийной линии".

Предупреждал: "Вовсе не означает, что теперь, после осуждения культа личности, наступила пора самотека, что будут ослаблены бразды правления, общественный корабль плывет по воле волн, и каждый может своевольничать, вести себя, как ему заблагорассудится".

А в июле 1963 г. провел на пленуме ЦК специальное постановление по данному вопросу: "Партия будет и впредь вести бескомпромиссную борьбу против любых идейных шатаний, проповеди мирного сосуществования идеологий, против формалистического трюкачества, серости и ремесленничества в художественном творчестве".

О какой духовной «оттепели» может идти речь, если, например, Б. Пастернак в 1958 г. был за "Доктора Живаго" исключен из Союза Писателей, ему запретили выезд за границу и заставили отказаться от получения Нобелевской премии. Резкой критике и гонениям подвергались А. Вознесенский, Д. Гранин, Е. Евтушенко, К. Паустовский, Э. Неизвестный, Р. Фальк, М. Хуциев и многие другие таланты.

Исторический стереотип прогрессивного реформатора Хрущева сложился, во-первых, из народных надежд на лучшее, связывавшихся с его именем после XX съезда. Но сказавши «а», он и не намеревался сказать «б», так что эти надежды оказались обманутыми — однако память о разочаровании за годы правления Брежнева успела сгладиться, а о самом всплеске надежд сохранилась. Во-вторых, на Западе с его привычкой примитивизировать любые явления и сводить к упрощенным штампам, вся свара грызни за власть и свистопляска 50-х была наивно воспринята лишь как борьба «антисталиниста» Хрущева со «сталинистами» Берией, Молотовым и Маленковым, и автоматически подразумевалось, что эта борьба направлена не только против личности, но и против политики Сталина. Чего на самом деле даже в помине не было. Даже если вспомнить первую попытку снять Никиту Сергеевича, то согласно мемуарам Шепилова, отнюдь не «сталиниста», она была связана отнюдь не с симпатиями и антипатиями к покойному "отцу народов", а имела под собой чисто практическую почву — "бессистемный поток самых невероятных, смешных, неграмотных инициатив и указаний Хрущева уже к весне 1957 года сделал для всех очевидным: Хрущева надо убирать, пока он не наломал дров".

В-третьих, после всего, что натворил Никита Сергеевич, его правление и в народе начали сопоставлять со сталинским в невыгодном свете — вот, мол, такого безобразия при Сталине не было, или то-то при Сталине лучше было. А подобные стихийные сравнения в определенных пунктах смыкались и с ортодоксальным сталинизмом. И когда вторая, брежневская попытка сместить горе-руководителя все же удалась, ортодоксы восприняли это как свою победу, как полномасштабный возврат к прежнему курсу. Чего на самом деле тоже не было. Просто осторожный Брежнев сглаживал острые углы хрущевских реформ, в том числе и «разоблачительных», спустив кампанию критики "культа личности" на тормозах — не возвращаясь к самому "культу личности" и не перечеркивая уже сделанного в этой области. В-четвертых, легенду о своей борьбе со сталинизмом по вполне понятным причинам потом поддерживали и развивали сам Хрущев и его бывшие подручные. И в-четвертых, ее подхватили и растиражировали идеологи «перестройки», которым требовалось найти в истории КПСС хоть какие-нибудь "глубокие корни" своей политики. Хотя в действительности, суть перестройки была намного ближе к проектам Берии, а не Хрущева — но не станешь же ссылаться на такого предшественника!

В общем, вывод можно сделать однозначный: свободолюбивые тенденции в России проявились отнюдь не по воле Хрущева, а помимо нее, и даже вопреки ей. То есть, они существовали в народе всегда. И стоило ослабить давление террора — не ликвидировать, а просто ослабить, свести его от массового психоза к «разумным» персональным формам, как эти тенденции тут же стали активизироваться и оживать. Что и вызвало атмосферу пресловутой "оттепели".