Избранные труды. Норвежское общество

II. Сага

Сага как феномен исландской культуры

1 Как устный жанр сага, разумеется, существовала намного раньше.

2 Однако традиции стилистики саг можно проследить в скандинавской литературе минувшего и нашего столетий.

3 Бахтин Μ.Μ. Вопросы литературы и эстетики. Μ., 1975, с. 234 и след.

4 «Исландия населена племенем, отличающимся своей правдивостью. Они не знакомы с ложью, ничто они так сильно не презирают, как ложь» (уэльский историк Гиральд Камбрийский, XIII в.). То же самое говорит и Саксон Грамматик.

Сага и эпос

I Якобсон P.O., Богатырев П.Г. Фольклор как особая форма творчества. - В кн.: Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. Μ., 1971.

2Хотя, с другой стороны, в сагах многократно упоминается об импровизации скальдической висы: человек, оказавшийся в критической ситуации, вдруг начинает говорить стихами!

3 При этом была возможна даже критика исполнителя слушателями. Мы знаем о такой древней «литературной критике» опять-таки из истории скальдов: так было во время состязания скальдов конунга Харальда Сигурдарсона или при соперничестве скальдов в Швеции, описанном в «Саге о Гуннлауге».

4 Стеблин-Каменский Μ.И. Культура Исландии. Л., 1967, с. 130.

5 Liestol К. The Origin of the Icelandic Family Sagas. Oslo, 1930, p. 135.

6Sveinsson E. ÓI. Njäls saga: kunstverket. Bergen, Oslo, 1956, s. 15 f., 52 f.

7 Исследователи указывали на то, что герои «Саги о Людях из Лаксдаля» воплощают куртуазные нравы, сложившиеся под влиянием французского рыцарского романа. В «Саге о Кормаке» слышат отзвуки лирики трубадуров и миннезингеров. Встречающиеся в этой саге выражения типа «реки потекут вверх по горам» или «камни плавают по воде» — характерные для латинской поэзии того времени (заимствованные из античности) так называемые impossibilia, образы «перевернутого мира».

* Бахтин Μ.Μ. Вопросы литературы и эстетики, с. 427.

9Там же, с. 460 и след.

іиТам же, с. 462.

II Там же, с. 476 и след.

12 Стеблин-Каменский Μ.И. Спорное в языкознании. Л., 1974. с. 61—74.

Стиль и композиция саги

1 Правда, в сагах нередко упоминаются вещи, которые могут не иметь видимой связи с повествованием. Это иноземные, красивые, редкие, а потому и дорогие украшения, оружие, платья. О таких предметах хранилась память, они, очевидно, поражали воображение. В интересе к вещам сказывается особое к ним отношение: вещь близка ее обладателю, как бы разделяет его качества, представляет собой его частицу. См. выше («Герой и мир вещей»).

2 Исключение составляют некоторые саги фантастического содержания и позднего происхождения — в них возможно возвращение рассказчика назад во времени, но в этих произведениях жанр саги обнаруживает явные признаки упадка. См. Gautreks saga, Bósa saga.

'Для того чтобы избавиться от сватовства шведа-берсерка к своей дочери (а заодно и от его товарища), персонаж «Саги о Людях с Песчаного Берега» Стюр поехал советоваться к годи Снорри. О чем они до самого вечера говорили, никто не знает, но это становится ясным из поступков Стюра: он заставил берсерков выполнить трудный урок, после чего убил их в бане. А Снорри женился потом на его дочери. Когда Халльгерд оскорбила сыновей Ньяля, назвав их «навознобородыми», а их отца «безбородым», Ньяль с сыновьями «долго разговаривали между собой вполголоса» («Сага о Ньяле», гл. 91), и содержание этой беседы проясняется впоследствии из их поступков. Точно так же «никто не узнал», о чем целый день в лесу разговаривали Ньяль со своим зятем Кетилем, но затем это стало понятным, когда Кетиль взял на воспитание Хёскульда (гл. 93).

4 Противоположной точки зрения придерживается П. Шах, который считает, что автор сплошь и рядом вторгается в повествование в саге, а если и можно говорить о сдержанности авторов лучших, «классических» саг об исландцах, то она — не более как сознательный прием (Schach Р. Some Forms of Writer Intrusion in the Islendingasögur. — Scandinavian Studies, 1970, vol. 42, № 2).

5 Стеблин-Каменский Μ.И. Мир саги. Л., 1971, с. 51, 70 и след.

6 Эту сцену можно было бы истолковать как проявление крайней жадности Эги-ля. Думаю, однако, что в ней заложен более глубокий смысл, вполне ясный средневековым исландцам. Эгиль желает получить подарок короля в первую очередь потому, что в драгоценности, врученной вождем, материализовались его «удача», «везенье», и наиболее «богатыми» этими качествами считались именно короли. Дар мог воплотить частицу «счастья» и передать ее тому, кому вручали этот дар. Кроме того, Эгиль ожидал от короля Этельстана возмещения за своего брата, погибшего на службе у английского короля, и, получив от него сундуки с серебром, утешился и сочинил хвалебную вису в честь Этельстана.

7 Такая немногословная сдержанность саг, заставляющая предполагать наличие некоего «подтекста», вовсе не характерна для остальной средневековой литературы. Достаточно сравнить, например, как изображен конфликт между родственными чувствами и любовью к мужу, который переживает Тордис в «Саге о Гисли», с изображением драмы маркграфа Рюдегера в «Песни о нибелунгах», где описание оказавшихся несовместимыми привязанностей рыцаря к госпоже и к друзьям и их пересечения в душе Рюдегера занимает целую главу (авентю-ру) эпопеи.

s Эйнар Оулав Свейнссон и Л. Лённрот (Lönnroth L. Njals Saga. A Critical Introduction. Berkeley etc., 1976, p. 153 f.) указывают в данном случае на влияние на автора «Саги о Ньяле» «Саги об Александре», пересказа французской поэмы о македонском царе. Лённрот, который видит в «Саге о Ньяле» произведение, проникнутое христианской идеологией, интерпретирует отказ Гуннара покинуть Исландию как проявление его гордыни (самого тяжкого из грехов). Но не ближе ли к истине А. Вольф (Wolf А. Gestaltungskerne und Gestaltungsweisen in der altgermanischen Heldendichtung, S. 170 f), который, подвергая сомнению психологическую трактовку Свейнссона, расценивает поведение Гуннара (как и поведение Вестейна из «Саги о Гисли» в сходной ситуации, см. ниже) как героический поступок, в определенной мере аналогичный принятию Гуннаром, сыном Гьюки, вызова, брошенного Атли («Песнь об Атли»); решение Гуннара остаться проистекает из сознания необходимости поступить именно так, а не иначе, созерцание же природы дает толчок к кристаллизации решения.

9 Heusler А. Kleine Schriften. Berlin, 1969, Bd. 1, S. 349.

10 Между прочим, образ грешника в аду, стоящего на голове в инфернальном пламени, впервые, насколько мне известно, встречается в средневековой литературе в «Свети, ьнике» Гонория Августодунского — теологическом сочинении, чрезвычайно популярном во всей католической Европе и уже в ХИ в. переведенном на исландк кий язык.

11 В данном случае глагол draga применен к действующим лицам. Но в этой же саге он не раз употребляется для обозначения активности безличной силы, которая «тянет», «тащит» людей.

12 «Несудьба» — центральное понятие саги, замечает Эйнар Оулав Свейнссон. анализировавший «Сагу о Ньяле».

«Сага о Гисли». Опыт анализа

1 В более пространной редакции «Саги о Гисли» начало иное: «Начинается эта сага с того, что Норвегией правил Харальд Прекрасноволосый». Харальд был отцом Хакона Воспитанника Адальстейна.

2 Смиртщкая O.A. Функция глагольных временных форм в «сагах об исландцах» (к поэтике саги). — Вестник МГУ. Филология, № 2, 1976.

3 Комментируя эту сцену, П. Фут говорит, что здесь автор как бы сам становится Гисли, видит все происходящее его глазами и ощущает его руками (Foote Р. Ап Essay on the Saga of Gísli and its Icelandic Background. — In: The Saga of Gísli. Toronto, 1963, p. 106). См. ниже, примеч. 10.

4Это «открытие» сделано из чтения слов: «Он ... шарит впотьмах перед собой и касается рукой груди Тордис: она спала с краю». Автор саги прямо объясняет, почему Гисли коснулся сестры.

5 Pállson Н. Death in Autumn: Tragic Elements in Early Icelandic Fiction. — Bibliography of Old Norse-Icelandic Studies 1973. Copenhagen, 1974, p. 14 f, 19.

6 Впрочем, выдвигались и иные толкования: в них видели олицетворение двух религий - валькирию и ангела-хранителя — либо отражение психологического конфликта в душе Гисли. X. Паллсон пишет, что нигде в сагах нечистая совесть не исследована с такой глубиной, как в «Саге о Гисли»; эти сны он интерпретирует как кошмары, мучающие убийцу.

7 X. Палссон предполагает, что в намерение автора входило оставить нераскрытым. кто из подозреваемых, Торкель или Торгрим, действительный убийца Ве-стейна. Правда, он признает необычность такого приема в древнеисландской литературе.

8 Holtsmark A. Studies in the Gísla saga. — Studia Norvegica etimológica et folkloristica, 1951, Bd. 2, 6.

9 Andersson Th.Μ. Some Ambiguities in Gísla Saga. — Bibliography of Old Norse-Icelandic Studies 1968. Copenhagen, 1969.

1(J Могут спросить, а откуда же автору саги известны все подробности убийства Торгрима, совершенного Гисли9 Об этом люди могли впоследствии частично узнать от самого Гисли, частично - от Гейрмунда, который наблюдал поступки Гисли, наконец, от Тордис, и из показаний всех этих лиц могла составиться картина, изложенная в 16-й главе саги. Я подчеркиваю: «могла», а следовательно, требование, предъявляемое к излагаемым в саге фактам — быть засвидетельствованными — в данном случае не нарушено.

11 Как утверждает X. Палссон, Гисли может служить опровержением теории о том, что в сагах выражены героические идеалы языческой поры, ибо он, по оценке Палссона, не человек чести, а хладнокровный убийца; лишь смерть его героична, жизнь же Гисли представляет собой смесь трусости и упрямого стремления уцелеть (Pálson Н. Icelandic Sagas and Medieval Ethics. — Mediaeval Scandinavia. 1974, Bd. 7, p. 64 f.). На это можно возразить, во-первых, что для германцев честь и готовность совершить убийство не представляли никакого противоречия. Во-вторых, героическое поведение в эпосе и в саге, разумеется, не идентично. В частности, герой песни не будет спасать свою жизнь, а прямо пойдет на смерть, тогда как исландец саги будет отстаивать свою жизнь, пока возможно, но из этого никак не следует, что Греттир или Гисли не были героями в глазах авторов саг и их аудитории!

12 В «Песни о нибелунгах» зафиксирована та же самая ситуация, что и в «Саге о Гисли»: жена убитого мстит братьям вместо того, чтобы, в соответствии с архаической этикой, держать сторону своего рода против чужака-мужа. Ситуация — та же, поэтика эпопеи и саги - разные. По Г. Гейнрихсу, различие между «Эддой» и «Сагой о Гисли» состоит в том, что для Гудрун эддических песней нет никакого конфликта между ее любовью к мужу и верностью роду, тогда как в «Саге о Гисли» этот конфликт Тордис осознает (Heinrichs Н.М. Nibelungensage und Gísla saga. — In: Beiträge zur Deutschen und Nordischen Literatur. Festgabe für Leopold Magon. Berlin, 1958, S. 25).

13 Иностранная литература 1978 № 3, с. 277, 278.

Литература