Храм муз словесных

Работы по составлению первого нормативного словаря русского языка велись не только в стенах Российской Академии. Так, член Российской Академии, ректор Московского университета И. И. Мелиссино привлек к сбору слов студентов и даже ходатайствовал о том, чтобы тем из них, кто за участие в составлении словаря отказался от материального вознаграждения, было присвоено «какое-нибудь академическое звание». Кстати, эта просьба была выполнена. На заседании 23 октября 1792 г. собрание решило «избрать осьмерых из молодых людей, оказавших уже успехи в отечественном языке нашем под названием приобщников» [127, № 2, л. 33]. Это были: М. и А. Антоновские, З. Масловский, М. Панкевич и Я. Рубан.

Титульный лист I тома Словаря Академии Российской.

Большую помощь в выборке слов и их объяснении оказали и учащиеся Академической гимназии П. И. Соколов (будущий непременный секретарь Академии) и Д. М. Соколов. В течение десяти лет трудились они в Грам-матикальном отряде, помогая одному из деятельнейших составителей словаря А. И. Красовскому. «За оказанные успехи и похвальные опыты в приложении иностранных книг на язык российский» Д. М. Соколову и П. И. Соколову было присвоено звание академических переводчиков с жалованием — «первому в год двадцать, а другому двадцать пять рублей». На академическом заседании 30 октября 1789 г., по предложению Дашковой, оба студента были избраны в действительные члены Российской Академии. Позднее «за ревностное усердие в сочинении словаря» им были вручены и золотые медали [127, № 2, л. 43 об., 44, 57].

В Российскую Академию поступали словарные материалы и от частных лиц. Сохранились интересные документы, рассказывающие о неутомимых любителях русской словесности — из числа военнослужащих. Так, неизвестный переводчик военных книг, сообщая в академическое собрание о своей работе, писал, что его «самая нужда заставила их (слова. — Авт.) отыскивать, а именно: нередко при переводе военных книг, встречая затруднения в изъяснении оных, не знал я к чему прибегнуть и за неимением равносильных российских слов принужден был вносить новые, подобного значения с помещенными в подлиннике» [133, л. 1–1 об.]. Объясняя причину, побудившую его так поступить, этот офицер писал, что ему «казалось неприличным, по примеру многих трудящихся, в переводе ставить таковое французское или итальянское слово российскими буквами и считать притом, что оно может быть довольно внятно для незнающих других языков, кроме российского, хотя для сих-то и нужен подобный, т. е. довольно ясными российскими выражениями перевод» [там же]. О присылке специальной лексики немецкого и польского происхождения, собранной в Киевской епархии «промышленными, мастеровыми и рукодельными людьми», уведомлял в одном из своих писем Киевский Евгений. Перед составителями стояло немало серьезных проблем и при точном объяснении значений слов, их семантических оттенков.

Особенно большие трудности возникали при определении гнездового места слов в словаре. Уровень филологической науки той поры далеко не всегда позволял ученым решать эти вопросы. Очень часто обсуждение значения и происхождения того или иного слова длилось несколько месяцев подряд (например, память и помню; искра, крест и воскресенье). Отсутствие этимологических справочников затрудняло эту важную работу. Неоднократно участники работы обращались в академию с просьбой выдать им какие-нибудь «наставления», которые помогли бы «с лучшим успехом продолжить труд сей» [129, л. 1]. И нет ничего удивительного, что при гнездовании слов было допущено много ошибок.

В «Словаре Академии Российской» зафиксировано 43 257 слов. Практически здесь представлены все стили русской речи той поры: высокий и просторечия, заимствования и научная лексика, диалектизмы и профессиональная терминология. Конечно, соотношения между этими пластами лексики не однородны. Так, стремление «отринуть слов чужих несвойственную смесь» привело к тому, что заимствования в словаре — «самонужнейшие» — не составляют 1/50 части общего количества слов. По сравнению с «высоким штилем» беднее отражена и живая народная речь, ограничен круг диалектизмов и провинциализмов, малочисленны употребляемые в виде примеров пословицы и поговорки.

И все же, несмотря на серьезные недочеты и ошибки труд этот явился поистине памятником русской культуры XVIII в. Достаточно вспомнить, что «Словарь Академии Российской» был создан за сравнительно короткий срок — 11 лет, в то время как над «Словарем Флорентийской Академии» работали 39 лет, а Французская Академия издала свой словарь через 59 лет.

Русское общество с большим интересом и вниманием следило за ходом этой работы в Академии. Ее периодически освещали и журналы. Известный писатель и актер П. А. Плавильщиков в своем «Ответе на критику» извещал, что «Российская Академия… трудится в определении языку точности и силы и трудится с желаемым успехом» [111, ч. 75, с. 56]. В 1793 г. в одном из номеров «Новых ежемесячных сочинений» было опубликовано письмо к членам Российской Академии. Называя их труд подвигом, анонимный автор подчеркивал исключительное значение словаря в деле развития отечественной лексикографии. «Россия Вам обязана за словарь свой. Недостатки его исправит время, ибо труд Ваш такого рода, что чрез новые издания оного исправиться и достигнуть возможного совершенства только удобен. Но и теперь сие хранилище сокровищ Российского языка, сей словарь Ваш есть истинный руководитель как природным Россиянам, так и иностранным, желающим научиться языку нашему: разного состояния люди удобно могут почерпать из хранилища сего нужные сведения, получить ясное понятие о словах и употреблять их по достоинству каждое в своем месте. Оно законы Российского языка, оно представляя ясное знаменование каждого слова, удобно способствовать может особам государственным, мужам ученым и каждого состояния людям, изображать понятия свои свойственными им словами и естественно само собою положит пределы каждому слогу…», — так высоко оценивался этот большой труд Российской Академии [там же, ч. 86, с. 10–11].

Впоследствии академический словарь назовут «исполином». О нем с восторгом писали Н. М. Карамзин, A. С. Пушкин. Обращаясь к истории Российской Академии, B. Г. Белинский назвал ее первый труд «истинным подвигом», подчеркивал его непреходящее научное значение и в 30—40-х гг. XIX в. [6, т. 8, с. 551]. Как «необыкновенное явление» оценивал словарь и Н. Г. Чернышевский [93, с. 43].

Труд Российской Академии был высоко оценен и за рубежом. В 1801 г. на страницах «Геттингенских ученых ведомостей» появился отзыв А.-Л. Шлецера [101]. Помимо общих сведений об участниках создания словаря, в статье подробно описан состав словника, подготовительная работа, дана подробная характеристика русского словарного дела в XVIII в. Здесь же подчеркивается особая роль «Словаря Академии Российской» как опорной базы для всего славянского языкознания. В дальнейшем последнее положение подтвердилось не только в лексикографических опытах русских ученых, но и в работах славянских филологов — И. Добровского, С. Линде, И. Юнгмана, В. Караджича, В. Ганки, П. Шафарика и др.

«Словарь Академии Российской» определил дальнейшие пути развития русской лексикографии вплоть до 50-х гг. XIX в. Многие лексикографы при создании своих трудов опирались на опыт первого академического словаря. Это подтверждено, например, в предисловиях к «Новому российско-французско-немецкому словарю» И. Гейма (1799–1802), «Российско-немецкому и немецко-российскому словарю» И. Шмидта (1825), «Русско-французскому словарю, или этимологическому лексикону русского языка» Ф. Рейфа (1835–1836).

ПРЕЗИДЕНТ А. А. НАРТОВ

ЛИТЕРАТУРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

И ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЕ ТРУДЫ

АКАДЕМИИ 1801–1813 гг.

E. P. Дашкова — первый президент Российской Академии.

А. Нартов — президент Российской Академии.

А. С. Шишков — президент Российской Академии.

И. И. Лепехин — непременный секретарь Российской Академии.

После увольнения Е. Р. Дашковой правительство Павла I недолго искало ей замену. На заседании Российской Академии 16 декабря 1796 г. непременный секретарь И. И. Лепехин зачитал императорский указ, в котором говорилось: «…всемилостивейше препоручаем управление Академией наук и Российской нашему камер-юнкеру Павлу Бакунину» [123, ч. 3, с. 8]. Мало причастный к науке и литературе, Бакунин в угоду Павлу I попытался ввести в Академии диктаторский режим. К тому же без согласования с членами Академии он истратил все денежные накопления, оставленные Дашковой, наделал много долгов, мало считался с мнением ученых, оскорблял их. Естественно, что безобразия, творимые Бакуниным, привели к тому, что посещаемость заседаний резко сократилась (на собраниях присутствовало подчас 3–4 человека), сократилось и количество заседаний: в 1797 г. их было 18, а в 1798 г. — 19.

Самоуправство Бакунина вызвало вмешательство Сената в дела двух академий. Под давлением ученых Павел вынужден был объявить Бакунину «высочайшую немилость», и в 1798 г. он был уволен.

Но с уходом Бакунина положение дел в Российской Академии не улучшилось. В период своего правления Павел делал многое для того, чтобы направить культурную и научную жизнь страны на службу новому порядку. При этом он пытался уничтожить все, что было связано с именем матери. Павел изменил даже форму жетонов Российской Академии. Здание, где проходили заседания, хранился архив и библиотека, было передано в военное ведомство, а финансирование деятельности Российской Академии прекратилось — она практически не работала.

В 1798 г. должность президента Петербургской Академии наук занял Г. Л. Николаи. На предложение занять одновременно пост президента Российской Академии он ответил отказом, так как плохо владел русским языком. С 1798 г. Академия оказалась без руководителя.

Ученые, стоявшие у истоков создания Российской Академии, проявляли большую заботу о судьбе своего детища. Так, Н. Я. Озерецковский неоднократно обращался к правительству с просьбой выделить здание для работы научного учреждения. Возможно, что и член Российской Академии С. Я. Румовский, став в 1800 г. вице-президентом Академии наук, помогал Озерецковскому в его благородном деле. Благодаря настойчивости ученых 10 июля 1800 г. Российской Академии было передано место с небольшим строением на Васильевском острове, у Тучкова моста, принадлежавшее Московскому подворью. В настоящее время это — территория дома № 52 по 1 линии Васильевского острова, с двором и внутридворовыми постройками.

После дворцового заговора 12 марта 1801 г. к власти пришел Александр I. Проводя в начале царствования умеренно-либеральную политику, он провозгласил, что управлять страной намерен «по законам и по сердцу в бозе почившей… императрицы Екатерины Великой» [61, т. 25, с. 583]. Один указ молодого монарха сменял другой, и каждый из них как бы подчеркивал, что новый царь всю свою деятельность намерен посвятить всемерному уничтожению того, что делалось его отцом.